Время горбатых елей

Если кто-то из присутствующих, рассказывая о каких-то событиях, получал всеобщее одобрение, то непременно находился кто-то, кому это единство мнений, ну, совсем не нравилось. Он начинал перечить и возмущаться. Несогласие со всеми выражалось громко и уверенно. Одним словом, вызывающе. Уверенность эта сразу же возмущала тех, кто только что кивал головами, слушая рассказчика. Возмущение высказывалось очень эмоционально, а зачастую даже обидно для возражавшего. Он в долгу не оставался и переходил на личности. Тут уж речь шла не о каком-то телевизионном персонаже или даже не об общем знакомом, а о конкретном человеке, который не где-нибудь, а вот здесь, живой и возмущенный с выпученными полными злости глазами и открытым ртом стоит напротив, расставив руки в стороны. Подобный вид говорил нападающему в словесной баталии о многом, а именно о том, что он задел за живое. Воодушевленный метким попаданием в яблочко, т.е. в самое больное место, борец за правду смело продолжал наступление. Вокруг спорящих быстро увеличивалось количество участников. Почти всегда находились те, кто поддерживал забияку.

Реплики эти были таковы, что не сразу можно было понять, поддержка это или подзадоривание. Лукавый вид, насмешливые глаза и трудно скрываемые улыбки свидетельствовали о неискренности этих случайных помощников. Цель их была известна заранее – пошутить да посмеяться, выставив дураками спорящих, а потом рассказывать байки о том, как это было. А еще лучше спровоцировать на драку. Для тех, кто выяснял истину не ради смеха, ужимки эти были очень даже обидны. И обе противоборствующие в начале стороны, обиженные нахальным и насмешливым вторжением в тему спора третьей стороной, не сговариваясь, обращали свой гнев на насмешника. Драться, конечно же, никто не собирался. Просто один из них, решив в сердцах покинуть злополучное собрание, задел плечом другого. Тот другой, совершенно справедливо полагая, что это безобразие, и он не позволит с собой так обращаться. Результатом этих умозаключений был толчок в грудь неуклюжему обидчику. От этого толчка, решивший уйти, получал совсем другое направление и летел в противоположную сторону, задевая своим телом сразу нескольких человек и приземляясь на колени сидящих в рядах. Потревоженных было много, а так как все они мыслили примерно так же, как тот, кого задели первым, то начиналась групповая потасовка. В конце ее никто не помнил, с чего все началось, и кто что хотел. Бедные люди, а чаще всего это были мужчины, потирая набитые шишки и выплевывая выбитые зубы, винили во всем друг друга, хотя виною было все то же, что и всегда – чувство противоречия.

На крики появлялась заведующая клубом. Потасовка, начатая с таким энтузиазмом, вдруг сама собой рассыпалась. Битые и калеченные спешно, без всяких жалоб, покидали помещение. Оставшиеся сидели с чинными лицами, делая вид, что ничего не было.

Заведующей клубом была Ирина Груздева. Имела она богатырский рост, крепкое телосложение и почти цыганскую внешность. Самой примечательной чертой была решительность ее характера. Противиться ей мало кто осмеливался. Выросла она на хуторе. Почти в лесу. Отец был местным. Работал егерем. Кем была ее мать, точно никто не знал. То ли армянкой, то ли грузинкой. А по внешности так и вообще цыганкой. Бабка ее была ссыльной. Ходили сплетни, что была она из дворян. У родителей Ирины детей было двое. Был еще старший сын Георгий. Вышел парень богатырем да красавцем. Всем в селе казалось, что умного начитанного мальчика ждет большое будущее. Матери местных красавиц мечтали иметь такого зятя. Однако все вышло наоборот. Парня осудили за драку и посадили в тюрьму. Вся округа знала, что осужден он несправедливо, но вступиться и пойти наперекор властям никто не захотел. Слишком часто в нашей стране добро бывало наказуемым. Как сложилась судьба парня после тюрьмы, толком никто не знал. Знали лишь только, что он жив. А по грустным песням его матери догадывались, что не все благополучно в судьбе ее сына. Песни были ее единственным самовыражением. Молчаливая, задавленная тоской о сыне пела она редко, но так красиво и горько, что песни эти забыть не мог никто. Она, бывало, поет на своем хуторе, а в деревне люди на крыльцо выйдут и слушают. Все бросают, чем заняты были, и слушают. Иные со слезами.

Ира родилась намного позже брата и поэтому почти не помнила свою семью веселой и счастливой, какой она была вначале. Мать была до такой степени отрешенной от жизни, что почти все заботы о семье легли на плечи девочки. С годами она приобрела привычку не только работать как мужик, но и разговаривала похлеще любого тракториста. Матерные слова, заплетенные в кружевные лингвистические обороты и исполненные с большой долей актерского мастерства, были основным способом обращения с окружающим миром. Это была даже не речь, а некий диалект, предназначенный для местного пользования узкого круга людей. Кругом этим и являлся колхоз «Красный Флот».

Там Ирину все очень хорошо понимали и воспринимали все самые соленые выражения не как ругательства или пахабщину, а просто как желание лучше и быстрее выразить свои мысли и эмоции. Слова мата звучали из ее уст деловито и по-серьезному, что, с одной стороны, придавало комизма происходящим событиям, но с другой стороны способствовало лучшему усвоению сказанного. Повторять по два раза ей, как правило, не приходилось. Уважали ее не только за крепкое словцо и сильную руку, но и за самоуважение, которое самым естественным образом сочеталось в ее характере с другими, не всегда присущими женщине, качествами. Ее красивые черные глаза с поволокой смотрели на все прочие персоны повелительно и снисходительно. Несмотря на все жизненные передряги, наложившие отпечаток на ее характер, в ней чувствовались гордость и благородство.

Благодаря наличию такой хозяйки, в клубе всегда был порядок, как бы ни старались его нарушить некоторые горячие головы.

Глава 10

Лида со Светой подходили к клубу. На лавочках у входа сидели пожилые женщины. За столиком около куста сирени сидели несколько мужчин, играли в домино. Один из них, оглядев девушек с ног до головы, тих проговорил:

– Хороша Маша, да не наша.

Остальные тоже с ухмылками проводили их глазами. Женщина, сидевшая посреди лавки, с чувством зависти произнесла:

– Москвички!

– Ну, Лида и вправду москвичка. А эта наша. Какая она тебе москвичка? Совсем недавно здесь у нас в школу бегала. Она в Москве на заработках – возразила другая. Вдруг на лавке все засмеялись.

– Какие заработки? Да ты что, Шураха! Уж все заработано.

– Что заработано? – удивилась Шураха.

– И мужа и квартиру с пропиской. Вот что заработала. Законная жена с постоянной пропиской в Москве. Вот так.

– Да ты что? А я не знала. А когда же она успела? Ей годков-то еще чуть-чуть – заволновалась женщина.

– Ой, удивляюсь я на тебя! Слепая ты что ли? А Надя, по-твоему, чью девочку воспитывает? Не свою же – подначивала подругу зачинщица разговора.

– Точно! – схватилась за щеки Шураха. – А я как-то и не подумала. – Помолчав, добавила: – А Лида ведь постарше Светланки будет. А пару себе все не найдет. Такая красавица и одна. Видимо, уж очень разборчива.

Москвички на сеанс, а именно так в «Красном Флоте» называли просмотр кинофильма, опоздали и пришли к самому его завершению. Они сели на лавочку и стали ждать начала дискотеки.

Танцевальный вечер в Василёвском клубе тоже имел свои особенности. На нем присутствовали все желающие от мала до велика. Тут были все: и молодые мамочки с малышами, и стайки ребятишек, которые прибегали попрыгать и покружиться под музыку, и дачники всех мастей, отдыхающие в деревне, и старики со старушками. Большую часть из присутствующих все же составляла молодежь. Вечер начинался обычно с вальса. Магнитофон проигрывал несколько песен на основе этой прекрасной мелодии. Сначала, как правило, никто не танцевал. Затем выходило несколько взрослых пар и начинали кружиться. Если для желающих танцевать дам мужчин не хватало, то пара могла состоять и из женщин. Это здесь никого не смущало. После вальса включали музыку для кадрили. Это было уже более весело. Народу прибавлялось. Молодые девушки начинали приглашать парней. Те, смущаясь, делали вид, что не хотят танцевать, мол, не мужское это дело. Отказ был своеобразным ритуалом. По сценарию этого ритуала девушка должна была начать сердиться. Парень, как бы уступая ей, выходил к танцующим. Веселье нарастало. Детишки, словно рыбки на мелководье, сновали во все стороны и прыгали вокруг старших братьев и сестер, а иногда и вокруг молодых родителей, которые не чурались по старой памяти посещать танцы. Ребята и девочки постарше кучками стояли у стен зала, переговариваясь и хихикая.

Люди, сидевшие на улице около клуба, заслышав кадриль, начинали подтягиваться к месту действия. По обычаю следующим номером должен был выступать гармонист. Он начинал с какого-нибудь наигрыша. Затем выводил несколько лирических мелодий для парных танцев. Чаще всего это были песни военных лет. И, наконец, переходил к пляскам.

Забытые в городах, в деревнях они до сих пор держали первенство по популярности. Здесь народ знал, как правильно выйти с плясовой. Молодежь уже не умела так плясать, как матери и отцы, а зачастую как бабушки с дедушками. Плясали с частушками. Текст большинства из них был юмористическим, иногда собственного сочинения. Зал реагировал на их содержание громким смехом и одобряющими выкриками. Все старались подойти поближе к кругу пляшущих, чтобы получше расслышать частушки. Иногда по просьбе присутствующих гармонист играл «барыню» или «цыганочку». На это тратились последние силы, и из душного зала народ начинал выходить на улицу. Полянка перед клубом заполнялась людьми, и еще долго на ней слышались разговоры и смех. Второй частью вечера была дискотека для молодежи.

Увидев Свету с Лидой, сидящих на лавочке, к ним присоединились две давние знакомые, одноклассницы Светы. Одна их была очень худой и высокой. Другая, напротив, была просто малышкой. Наскоро поздоровавшись, они начали наперебой рассказывать о новостях родного колхоза.

– Сейчас в клуб войдете и ахнете – говорила высокая и худая.

– Чего же это мне ахать? – усомнилась Света.

– Увидишь, сколько новых мужиков появилось.

– И откуда ж они появились?

– Геологи. Нефть ищут – выпалила малышка.

– Ну как? – вступила в разговор Лида.

– Что как? Пока не нашли.

– Мужиков не нашли? – шутила Лида.

– Да нефть не нашли. А мужики все здесь. Что их искать. Скоро подойдут.

Смеясь над подружками, Света продолжала:

– Ну, а как они на вид? Старые?

– Почему старые. Всякие есть. Некоторые очень даже ничего себе.

Высокая девушка постаралась сделать интригующее лицо и добавила:

– Ну, Свету мужики уже не интересуют. У нее муж есть. Правда, Светик?

– Да, все так – отвечала та тоже с вызовом. – Кроме тех, которые «ничего себе».

– А зачем тебе эти «ничего» – не отставала длинная.

– А я вот Лиде помогать буду кавалеров подыскивать. Поняли?

Все вместе стайкой они вошли в здание клуба. Проветренный после первой части танцевального вечера, зал встретил их легкой прохладой. В зале уже толпился народ. Геологов не было.

– Ну, где обещанное чудо мужского изобилия? – грустно вздохнула Лида.

– Подожди, скоро подойдут – заверили девчонки.

Подруги устроились недалеко от входа, чтобы было хорошо видно всех входящих. Заиграла музыка. Первые танцы на дискотеке, как правило, никто не танцевал. Музыка включалась как звуковое оформление и как сигнал о начале. Услышав звуки вальса, Света с Лидой переглянулись и вышли на середину зала. Через секунду они уже кружились в вальсе. Обе девушки были совсем разные. Яркая броская красота Светы как бы соперничала с интеллигентным породистым обликом Лиды. Правильные черты лица, розовато-персиковая кожа и голубые глаза под пушистыми ресницами прекрасно сочетались с прямыми светлыми волосами. А по-детски сложенные пухлые губы придавали лицу юный трогательный вид. Они кружили из одного конца в другой, наслаждаясь моментами радости и полностью отдаваясь танцу. Они не замечали ничего вокруг. Зато их видели все.

Глава 11

Виталий вошел в зал в самом начале вечера. Он сразу же увидел посреди зала единственную танцующую пару девушек. Одной из танцующих была она. Красная шапочка. Он узнал ее сразу, хотя сегодня она выглядела намного ярче и привлекательнее. Безудержное веселье, вызванное танцами, тоже изменило ее лицо. Он стоял и любовался ею. Только ею. Подругу, с которой она танцевала, он не разглядел, а попросту и не глядел. И если бы около нее была сотня подруг, и все они были бы сущими красавицами, это ничего бы не изменило. Ему нужна была только она.

Около эстрады в несколько рядов стояли деревянные кресла, такие же, как в кинозале. На первом ряду сидели несколько женщин среднего возраста и что-то оживленно обсуждали. Второй ряд был свободен. Он выбрал себе место во втором ряду и сел за спинами женщин. Зал быстро наполнялся. После перерыва сюда уже не пускали детей. Стариков тоже не было. Современные танцы их, как видимо, не интересовали. Почти все были знакомы друг с другом. Многие здоровались и даже обнимались. У противоположной стороны появилась группа мужчин разного возраста. Судя по их обособленности, это были чужаки. Наконец, на эстраду вышел высокий худосочный парень с кудрявой головой. Он взял в руки микрофон и начал говорить в него о начале вечера, посвященного празднику труда. Он всех поздравлял и призывал отметить его активным отдыхом в их клубе. Все в зале зашумели, засмеялись и кто-то крикнул:

– Кончай речи толкать, врубай музыку.

И вправду музыка заиграла. Это была бодрая ритмичная мелодия. Все стали занимать места в зале. Танцы начались.