Гармония (3 в 1)

Дышать и в самом деле стало тяжело. Он со всхлипом втягивал в себя воздух, но не мог заполнить легкие даже на треть необходимого, чтобы успокоиться. В глазах потемнело. Он пошарил рукой вокруг себя и, схватив подвернувшийся нож, с силой резанул по стягивающему грудь ремню. Перезревший ремень лопнул и упал к его ногам. Он облегченно вздохнул полной грудью и обессиленный плюхнулся в кресло. Сердце, успокаиваясь, еще грозило ему эхом гулких ударов, но боль, кажется, ушла. А может, и не ушла – просто он ее не чувствовал, склоняя отяжелевшую вдруг голову на изрезанную грудь, и забываясь в тревожном пьяном сне…

Глава четвертая

Заключение судмедэкспертов только добавило путаницы в это странное дело. Смерть девушки наступила от удушения за три дня до обнаружения трупов. Мужчина умер через двое суток после нее, а самое главное, он умер без каких-либо внешних физических воздействий. Сам по себе. На его теле обнаружены только небольшие пролежни на правом боку. Он просто лежал, не вставая, после смерти девушки, но удивительно, что половой контакт с не установленным пока лицом состоялся у него примерно через пару часов после гибели его подруги. Согласно заключениям экспертов, какими-либо патологиями он не страдал: сердце, печень, почки – все в норме. В легких обнаружены небольшие затемнения, характерные для курильщика, но, как утверждали эксперты, с такими пятнами можно жить лет до восьмидесяти. На момент смерти его организм был сильно обезвожен, что, возможно, и стало причиной остановки сердца, но опять же – он очевидным образом не предпринимал никаких усилий, чтобы поддерживать жизнедеятельность своего организма.

Еще одно любопытное заключение касалось результатов анализов спермы. Сперма на теле девушки принадлежала покойному, а презервативом для полового сношения с ним пользовался кто-то другой. Это обстоятельство еще хоть как-то поддерживало версию о нападении, хотя в ее исключительности Николаев сомневался уже после осмотра квартиры. Соседи, как под копирку, говорили о том, что не слышали шума. Причем не только в день, когда произошло убийство, но и в какой-либо другой день тоже. По их показаниям, получалось, что эта парочка вела довольно спокойный образ жизни, иногда, впрочем, возвращаясь навеселе далеко за полночь из каких-нибудь ночных клубов или ресторанов.

Правда, старик-пенсионер из соседней квартиры вспомнил, что столкнулся несколько дней назад с жильцом и его поведение показалось ему странным. Выглядел молодой человек болезненно, на обычные в таких ситуациях житейские вопросы отвечал невпопад. Однако этим загадки расследования не ограничились. Выяснилось, что отпечатки пальцев на шее девушки принадлежали также покойному, из чего следовало… Из чего следовало черт знает что.

– Как там Голландия? – поинтересовался Николаев на третий день следствия у Лунина.

– Не поверите, но она замужем, – с непонятной радостью сообщил Лунин. – В смысле – была, – тут же поправился он. – Муж – солидный бизнесмен. Имеется общий сын. Мальчику шесть лет. Это первый брак и для нее, и для него. Вместе уже восемь лет. Из ранних пташек, так сказать. Ей двадцать пять лет, мужу – тридцать один. Полгода назад она прилетала в Россию навестить родителей, потом улетела в Голландию на три недели, опять вернулась в Россию и почему-то осталась здесь. Информация получена как бы через посредников в лице сотрудников нашего посольства. Напрямую с мужем поговорить не удалось.

– Поговорим еще, – хмуро сказал Николаев. – Вызывайте его сюда. Пусть забирает труп.

– А с ее дружком что делать?

– Вызывайте родных из Владивостока.

– Дык не получается пока. В смысле – родных обнаружить. Наши во Владивостоке пробили обоих по базам данных. Они никогда не пересекались. Она сразу после школы вышла замуж и уехала вместе с мужем за границу. Он приехал во Владивосток уже после ее отъезда. Работал в рекламной компании.

– Откуда приехал?

– Хрен его знает… Извините. Нет информации. Я попросил, чтобы опросили его коллег, но вы сами понимаете, это не очень быстрый процесс. У них своей работы выше крыши.

– Постарайтесь надавить на федеральный статус расследования.

– Нужен соответствующий запрос.

– Сделайте. Это нетрудно. Я договорюсь.

– Хорошо.

– Только до приезда родных нам необходимо вычислить третьего, который находился в квартире. Возможно, потребуется опознание трупов. За что мы можем зацепиться?

Лунин почесал за правым ухом.

– Думаю, нужно проверить исходящие звонки на их телефонах, а заодно поинтересоваться у стукачей о наличии в районе криминальных элементов с гомосексуальным прошлым.

– Соображаешь, – усмехнулся Николаев. – Последнее: почерк.

– Все совпало. Это его записи.

– В таком случае запроси для меня тетрадь из вещдоков. Почитаем, что он наваял. Может, там какие-нибудь зацепки имеются…

С тетрадью Лунин управился уже к вечеру. Расторопный парнишка оказался. Напрасно его отпустил Юго-Запад. Такое рвение нынче на вес золота. Несмотря на формальные требования к работе с вещдоками, тетрадь Николаев решил взять с собой. От нечего делать, он начал читать ее еще в вагоне метро. Ему никто не мешал – вагоны в это время едва заполнены на треть. Но вникнуть в суть написанного под убаюкивающий стук колес было нелегко. Действительно, какая-то абракадабра. Такое ощущение, что история выдернута из контекста другого повествования, в котором она, возможно, смотрелась более органично и что-то объясняла. Сам по себе этот рассказ ассоциировался с ампутированной рукой, и Николаев в полудреме все время соскальзывал на его начало: «Возле последнего необитаемого острова Земли столкнулись подводная лодка и самолет».

«Сложно объяснить, как это случилось». Если «сложно» объяснить, то автор предполагает, что объяснение все-таки возможно – пусть самое сложное. Но подводная лодка не может столкнуться с самолетом ни при каких обстоятельствах. Это очевидно. Для чего тогда придумана именно такая преамбула? Чтобы показать исключительность дальнейших событий и персонажей? Или исключительность объединения именно этих людей в ограниченном пространстве? Значит, дальше должно последовать описание определенных типажей, отношения которых в реальной жизни невозможны.

Николаев поймал себя на мысли, что пытается анализировать прочитанное с точки зрения юриста, и улыбнулся. Ему нужны зацепки, а он разбирается в мотивации покойного автора-бисексуала, убившего свою подругу. Так можно бесконечно долго ходить вокруг да около. Он закрыл тетрадь и, стараясь ни о чем не думать, продремал до последней остановки метро. Рядом с остановкой находилась автостоянка, где он оставлял свою машину, добираясь на работу. Бросив тетрадь на заднее сиденье, Николаев завел двигатель и включил любимый диск Ханса Зиммера. Ему нравился этот период возвращения домой. В такие минуты он действительно отключался от всего и воспринимал себя как человека вне нынешнего времени и какого-либо социального статуса. Без конкретных образов, просто что-то благородное и возвышенное, вроде бы как ожидающее впереди.

Отчасти этому способствовали любимые мелодии и быстрая езда. Но, насколько он себя помнил, его всегда наполняла щекотливым восторгом неопределенная мечта о переменах. Не то чтобы он был недоволен своим положением. Наверно, это соотносилось с ощущением внутренней вершины, до которой, как ему казалось, он пока еще так и не добрался. Эта вершина оставалась единственным местом в мире, где он мог побыть один. Он даже не был уверен, что хочет ее достигнуть в реальной жизни – рядом мгновенно нарисовались бы посторонние люди и новые обязательства, нарушив его уединение, – а потому Николаев не пытался предметно размышлять, чего же он хочет на самом деле.

Раньше это нередко вызывало раздражение его жены Лизы. Правда, она считала его уходы в себя обыкновенным невниманием к собственной персоне. Он оправдывался загруженностью на работе, но со временем большую часть своего волнительного одиночества перенес в эти возвращения домой. Здесь ему никто не мешал, и он никому не мешал. Очень рациональный подход. Кстати, о Лизе. Хорошая жена и, в принципе, несварливая женщина. Хозяйственная и чистоплотная. Умная, вполне возможно, что умней его. Мудрее, во всяком случае. Сказывалось, наверно, филологическое образование. Или опыт наставничества, который она приобрела в школе. Последние лет шесть она не работала – ухаживала за детьми. А вот после университета успела довести до выпускного вечера очень интересный класс. Интересный – по ее отзывам. Хотя Николаев иногда шутил, что интерес этот в большой степени был спровоцирован повышенным содержанием гормонов в крови ее подопечных переростков, поголовно влюбленных в молодую учительницу.

Она в шутку сердилась, но по ее пунцовым довольным щечкам было ясно, что Николаев недалек от истины. Впрочем, по окончании школы многие ученики продолжали поддерживать с Лизой контакты, делясь своими успехами или неудачами уже на студенческом поприще. Некоторые звонят до сих пор. В общем, серой мышкой ее не назовешь и в привлекательности внешности и натуры ей не откажешь. Единственное замечание… Даже не замечание, а констатация не совсем эротичной укоренившейся традиции, одно представление о которой повергало Николаева в жутчайшую усталость. Она не признавала секс как физиологическую разрядку и требовала неукоснительного соблюдения определенного ритуала: поцелуи, ласки и т. д.

Николаев не возражал против прелюдий, но полагал, что они не всегда уместны в обычной жизни. Работа, дом, борьба за место под солнцем, куча версий в башке. Родные все-таки люди, не медовый месяц, в конце концов – иногда можно обойтись и коротким, но энергичным обменом гормонами. Лиза подобные попытки пресекала в зародыше и начинала говорить о любви и внимании. У Николаева такие разговоры вызывали скуку и раздражение. Он, конечно, внимал, но очень хотел сказать: «Дорогая, когда ты повзрослеешь? Нам по тридцать пять лет, десять лет в браке, двое детей. Какие розы и французские рестораны, черт возьми? Невозможно поддерживать страсть на уровне первого года знакомства. Дальше наступает ответственность – перед детьми, перед обществом. Я же тебя люблю и не бегаю налево. У нас все как у людей. Дети сыты и одеты, каждый год отдыхаем в Турции или Тунисе. Ну зачем эти кривляния в виде томного взгляда и замедленного передвижения на четырех конечностях. Если честно, то становится смешно и возникают проблемы с эрекцией…»

Ничего этого он, конечно, никогда не говорил, но поскольку частенько продумывал такую версию диалога с женой, то стал замечать за собой, что нередко избегает постели. Получалось даже лучше, чем с сексом. Поводов для «серьезных» разговоров оставалось все меньше и меньше. Сегодня он вообще не беспокоился на этот счет. У жены начались месячные, и он имел в запасе «законный» трехдневный отпуск. Кстати, именно поэтому он и захватил с собой тетрадь этого сумасшедшего автора. В обычные дни Лиза не очень любила, когда он пытался работать дома. Во время месячных она была всецело поглощена собственными ощущениями.

За тетрадью пришлось возвращаться после ужина в гараж. Николаев так и оставил ее на заднем сиденье. Было уже поздно – около одиннадцати часов вечера. Но не хотелось появиться завтра на работе без определенных выводов по части вещдока, взятого на дом в целях экономии времени на расследование. На улице было очень тихо, в гараже и вовсе воздух звенел от хрупкой неподвижности. Николаев машинально уселся в машину на место водителя и, включив свет, открыл тетрадь.

* * *

– А что, вы говорите, у вас с женой? Я имею в виду сексуальные проблемы.

– Ну, я бы не назвал это проблемами.

– Когда у вас в последний раз был секс с супругой?

– Это обязательно?

– Да.

– Ну… Последние две недели было как-то не до этого… Три… да, три недели назад.

– А почему последние две недели вам было не до этого?

– Так я, собственно, по этому поводу к вам и обратился. То есть не по поводу секса, а по причине некоторых странных моментов, скажем так, в моем поведении, ранее мне абсолютно не присущих. Но вы же хотели подробно и с самого начала, поэтому я и рассказываю вам об этом деле, которое, как мне кажется, стало неким толчком для ненужных размышлений и, соответственно, поступков.

– Тогда у меня другой вопрос: вы изменяете своей жене?

– Было пару раз, если честно – в командировках. Но это носило случайный характер и на наших отношениях никак не отразилось. Доктор, во избежание недоразумений уверяю вас, что я люблю и уважаю свою жену. Она мать моих детей и очень хороший человек. Она мне как друг. Причем самый надежный.

– Это хорошо, что вы так говорите. Но последние две недели ваши отношения вряд ли можно назвать любовными или даже дружескими. Во всяком случае, если спросить об этом вашу жену. Я уверен. Но коль скоро вы все еще думаете, что причиной всему это странное дело, то прошу вас – продолжайте.

* * *

Странные люди в масках обезьян пытались отговорить его от опрометчивого шага. Но он не понимал, почему они с такой опаской восприняли его желание жениться на Рыжей. Тем более что она никого, кроме него, не интересовала. Во всяком случае, вслух подобного интереса никто не высказывал. Он, конечно, догадывался почему. Кого может заинтересовать девушка с крыльями, да еще отказывающаяся от еды и питья? Мороки с такой выше крыши, а результат может оказаться нулевой. Но он был уверен, что причина добровольной аскезы Рыжей в ее боязни оказаться на виду. С такой красотой невозможно свободно любить. Она обязательно станет добычей сильнейшего. Так уж повелось. Однако если ему удастся связать себя с ней законными отношениями в ее нынешнем положении, то уже никто не посмеет претендовать на Рыжую. А уж чтобы она расцвела после свадьбы, он об этом позаботится. Он будет любить так сильно, что растопит лед ее души. Он уже любит ее больше жизни и каждый раз с трудом скрывает эрекцию, глядя на ее неподвижное, почти безжизненное тело.

Люди-обезьяны не подозревали о его тайных намерениях. Их психология семейной жизни отталкивалась от возможности или невозможности продолжить род. На этом испокон веков держалось все. Рыжая представлялась им абсолютно бесполезной в плане размножения, и они наперебой уговаривали его оставить ее умирать. Он не соглашался. Но ему было трудно объяснить этим полулюдям-полуобезьянам, что не все в этой жизни строится на необходимости. Есть еще чувства, над которыми мы не властны. Именно чувства даруют нам ощущение полной свободы, и только наполненный любовью человек забывает о своих болячках и трудностях. Они не понимали, а он психовал. Господи, это же так просто!

– Это же так просто! – кричал он им.

Обезьяны угрюмо молчали, и он начинал опасаться, что их непонимание грозит ему чем-то более угнетающим, нежели жалость. Умом они не блещут – возьмут да оторвут ей крылья, как бы облегчая ему будущую участь супруга странной женщины. А он не видел в ней ничего странного. Наоборот, ее крылья – это чудо. Дай бог каждому уметь летать, а не прятать всю жизнь истинное лицо под маской обезьяны… В этом месте его рассуждения прервал сильный толчок в плечо, и он проснулся. У открытой двери машины стояла испуганная Лиза.

– Что? – не понял спросонья Николаев.