Сошедшие с ковчега

– У него превосходный первоначальный багаж, необходимый для становления профессионального разведчика, – словно рассуждая вслух, неторопливо заговорил Румянцев.

– В то же время необходимо учитывать его национальную принадлежность. Быть армянином в Турции – значит постоянно подвергать риску свою жизнь. Богатые, влиятельные и поддерживающие правительство младотурок армяне – и те не застрахованы от репрессий.

– Но у них нет «охранной грамоты» в лице семейства Макензенов, – выдвинул аргумент полковник. – Влияние Германии в сегодняшней Турции велико. А Лазоряна с Макензенами связывают родственные узы. Вот почему так важно, чтобы Анастасия Лазорян согласилась сопровождать мужа в Константинополь. К тому же нас интересует не столько Турция, сколько Германия. Попасть туда из Константинополя Лазоряну будет проще, нежели из Петербурга.

– Согласен, – кивнул Румянцев. И тут же предложил: – Но давайте на минуту представим, что авторитета Людвига Макензена окажется недостаточно, чтобы защитить супругов. В этом случае операция теряет смысл. А Георгий и Анастасия окажутся один на один с турецкими властями. Армянин и русская. Если наши страны будут находиться в состоянии войны, не составит труда предугадать участь обоих. И, дай-то бог, чтобы смерть их была легкой.

– Право слово, что это вы занялись мрачными прогнозами? – раздраженно заметил полковник. – Я не хуже вас понимаю ситуацию и последствия, что могут ожидать супругов Лазорян. Но, если исходить только из неудач, нам с вами уже сейчас надо бы подать в отставку.

– Подадим в отставку либо нет, но мы останемся в Петербурге, – парировал тот. – Ситуация на Балканах до такой степени удручающая, что достаточно малейшей искры, чтобы центральные державы и Антанта вцепились друг в друга, словно голодные волки. Война в Европе неизбежна. А Турция с ее германофилами-младотурками неминуемо окажется в стане наших противников…

– Вот тут-то Лазорян с его родственными связями окажется для нас незаменимой фигурой, – перебив его, заключил Яхонтов. Видя, как Румянцев пытается возразить, полковник сделал нетерпеливый жест рукой, заметив с неудовольствием:

– Дмитрий Иванович, считаю своим долгом предостеречь вас от возможной ошибки, – он символически указал глазами в потолок, – Там, в верхах, уже все решено. Поэтому не пытайтесь остановить разгоняющийся паровоз. Полагаю, я выразился достаточно ясно?

– Так точно, господин полковник, – отчеканил Румянцев. Яхонтов поморщился, его лицо приняло кислое выражение:

– Право, Дмитрий Иванович, не стоит обижаться. В конце концов мы служим одному делу – процветанию России. Можете не сомневаться – пожелай мое руководство, я, не задумываясь, поменялся бы местами с этим армянским князем. И, поверьте, куда с большим удовольствием отдался бы работе «в поле», нежели за этим столом. Дмитрий Иванович, – продолжал полковник, – после разработки всех деталей предстоящей операции вами была подана докладная записка. В ней вы обосновали выводы, относительно нелегального положения Лазоряна. Как один из руководителей операции, вынужден сказать: я категорически против подобного подхода.

– Могу я узнать, на чем основано ваше мнение?

– Будь иное время, я бы согласился с вашими аргументами. Но вы справедливо заметили, что война неизбежна. А в условиях военного противостояния Германии с Турцией и России нелегальное положение чревато для Лазоряна разоблачением. Мы не можем себе этого позволить. Ведь, помимо основной деятельности, разведывательной, ему предстоит выполнить, я подчеркиваю, особо секретное задание, – выделил Яхонтов. – А это возможно лишь при условии его легализации в Германии. Ему необходимо войти в круг германских сановников, промышленников, финансистов и высшего генералитета.

– Неужели ситуация настолько критическая? – поняв, о чем идет речь, недоверчиво спросил Румянцев.

Полковник поднялся и, обойдя стол, вплотную приблизился к нему. Склонившись к самому его уху, понизив голос до шепота, он доверительно поведал:

– Ситуация не критическая, она – почти безвыходная. О каких успехах в противоборстве с Германией можно говорить, если «главный немецкий шпион» обитает в спальне нашего государя императора? – Лицо Яхонтова исказила гримаса брезгливости: – Я уже молчу об этом, с позволения сказать, святом старце. В венценосной семье он пользуется непререкаемым авторитетом.

Полковник был прав. Влияние Григория Распутина на царскую семью было трудно переоценить. Но не меньшим влиянием, уже на самого императора, обладала его супруга Аликс, крещенная в православии императрица Мария Федоровна. Будучи рабом своей любви, Николай II безоговорочно доверял ей. Часто советуясь с ней, он порой принимал решения государственной важности, исходя из мнения и интересов жены. А, как стало известно российской контрразведке, эти интересы простирались аж до Тибета, будучи связаными с тайной организацией «черных Бонпо».

Целью предстоящей операции являлось внедрение Георгия Лазоряна в настроенные прогермански слои турецкого общества. Однако ему предстояло выполнить еще одно поручение, о котором сейчас упомянул полковник Яхонтов. Нужно было получить доступ к сведениям, касающимся ранних контактов императрицы с «черными Бонпо». Задание было сложное и опасное. Но оно стоило того, чтобы попытаться его реализовать. В случае успеха появлялась реальная возможность избавить Николая II от всесторонней опеки со стороны супруги, Григория Распутина и его сторонников.

Многие представители высшего света Российской империи, которые ратовали за интересы Отечества, давно были обеспокоены «чудесами», что творились при дворе императора. Зачастую утверждение кандидатуры на высокий пост или принятие решения, способного сыграть важную роль в экономической, политической жизни государства, не проходило без предварительного согласования с Григорием Распутиным.

Еще не прозвучал известный тезис Ульянова-Ленина о том, что и «кухарка может управлять государством», а во главе Российской империи – вот ирония судьбы! – встал деревенский мужик. Правда, Григорий Ефимович – «малограмотный выходец из российской глубинки», чей непривлекательный образ много лет спустя найдет отображение в литературе и кинематографе, на самом деле являлся одним из членов старинной русской религиозно-политической секты «корабельщиков». Распутин не блистал глубокими познаниями в тонкостях дипломатии и международных отношений, еще меньше – разбирался в финансах и экономике. Но, обладая незаурядными волевыми качествами, силой духа, необыкновенной физической силой, проницательным умом и аналитическими способностями и вдобавок имея разветвленную сеть осведомителей, он смог стать «фаворитом 1» у венценосной четы.

Вместе с тем, после поражения в русско-японской войне и за несколько лет до свержения монархии, в России сформировалось тайное сообщество, куда вошли представители аристократических родов, крупные промышленники, финансисты, военные и даже священнослужители. Их деятельность была направлена на сохранение и упрочение позиций Российской империи. Были среди них и сотрудники разведки и контрразведки. К ним принадлежали полковник Яхонтов и ротмистр Румянцев.

Поэтому, обсуждая операцию, в которой должен был принимать участие Лазорян, помимо прямых должностных обязанностей, они не забывали и об обязательствах, которые имели перед своими единомышленниками по сообществу. Действовать в данном случае предстояло крайне осторожно и осмотрительно. Зная о безоговорочной преданности князя Лазоряна императору, оба пока не считали целесообразным посвящать его в тонкости и суть второго задания. На начальном этапе речь шла о возможных путях легализации Лазоряна в Стамбуле. Первые шаги в этом направлении уже предпринимались.

Яхонтов и Румянцев рассчитывали, что сегодняшний визит Георгия Лазоряна в Департамент контрразведки не пройдет незамеченным для его ближайшего окружения. Неминуемо возникнут пересуды, разговоры, которые послужат поводом для подозрений и недоверия. Задача обоих сотрудников спецслужб состояла в том, чтобы создать вокруг четы Лазорянов общественный вакуум, вследствие чего им не останется иного выхода, кроме вынужденного отъезда из России. А наиболее вероятным вариантом нового проживания было бы воссоединение в Константинополе с четой Макензенов.

Покинув Генштаб и решив вернуться домой, Лазорян внезапно передумал. Анализируя недавнюю встречу с Яхонтовым и Румянцевым, Георгий пришел к выводу, что его предстоящий разговор с Анастасией будет сложнее, нежели он рассчитывал, поддавшись сиюминутному порыву. С чего, например, начать? Не скажешь же: «Настенька, дорогая, нам необходимо оставить Россию и ехать в Константинополь. Этого требуют интересы Отечества».

Георгий не сомневался, что она любит его самозабвенно и искренне. Но имел ли он право подвергать ее такому испытанию – на долгие годы расстаться с Петербургом, привычным кругом родных, друзей и знакомых? Наконец, со всем тем, что окружало ее в России с рождения. Разве о такой судьбе для любимой женщины мечтал он в день их венчания, стоя перед алтарем, давая обет верности и любви и глядя в ее счастливые глаза, смотревшие на него с бесконечной преданностью и верой?

Помимо этого существовали еще, по меньшей мере, пара аспектов, порождавших новые сомнения и тревоги. Он старался не думать о них, но мыслями невольно к ним возвращался. Будучи честным с собой, Лазорян не мог не признать, что с той минуты, как узнал правду о гибели отца, им овладело желание встретиться лицом к лицу с его убийцами. Он пытался разобраться в своих чувствах. Что им двигало: жажда торжества справедливости, заслуженного для убийц возмездия? Или все-таки месть?

«Эти двое неплохо подготовились, – подумал Георгий. – Вся наша беседа от начала и до конца – это ловко сплетенная паутина. Не было ни грубого давления, ни принуждения – а как легко они заманили меня в ловушку! Как вовремя открыли истину! И это я, а не они, первым заикнулся о мести».

Врага невозможно победить, руководствуясь только чувством мести. Всего одна фраза в общем контексте долгого разговора. Но она стала ключевой. И с этим трудно не согласиться. Ведь после этих слов у него и родилась мысль – встретиться с «врагом», сразиться с ним. Но не в открытом бою, а – в сражении тайном, где побеждают силой разума и воли, верой в правоту своих убеждений, превосходством нравственных позиций.

Размышляя, Лазорян пришел к неожиданному выводу. Не все ли равно, как это будет называться и какие к этому полагаются эпитеты? В конце концов речь идет не об отце или его собственной судьбе, не о жизни или смерти Рудольфа Бюрнера и Ахмеда Зеки. Все они, включая Яхонтова и Румянцева – не более чем маленькие фигурки на уходящем в бесконечность шахматном поле. А в качестве игроков выступают «титаны нового времени» – Россия, Германия, Австро-Венгрия, Англия, Франция и иже с ними. И где-то между ними, «в сфере их интересов», лежит многострадальная Армения, до бед и чаяний которой, по большому счету, никому из европейских держав нет никакого дела. И тот факт, что в Турции к власти пришли младотурки, тоже ничего не меняет. Ни для кого не секрет, что внешняя политика триумвирата ориентирована на Германию. А та только ждет случая, чтобы начать войну за передел мира. Мало того, Германия и Россия состоят в противоборствующих политических и военных блоках. Германия приложит все усилия, чтобы Турция надежно блокировала российский Черноморский флот, не дав ему воспользоваться стратегически важными проливами – Босфором и Дарданеллами. Она неминуемо втянет ее в войну против России. Но Турция – уже не та, что раньше, это не могущественная некогда Блистательная Порта, на протяжении почти шести столетий диктовавшая свои условия не только Азии, но и Европе. Что может противопоставить России нынешняя Турци, униженная, обескровленная балканскими войнами, переживающая период упадка буквально во всех сферах государственной жизни? Где взять финансовые, экономические и человеческие ресурсы для еще одной войны? Негде. Но под давлением союзников и, в первую очередь, Германии, она будет их искать. А значит, на повестке дня вновь встанет «армянский вопрос». Решение его будет ничуть не лучше того, как это проделал в свое время Абдул Гамид. Таким образом, младотурки успешно реализуют две цели. Во-первых, истребив армянское население, всегда сочувствовавшее России, они заранее исключат возможность создания внутреннего очага сопротивления. Во-вторых, ограбив армян, как уже не раз бывало, получат недостающие ресурсы хотя бы на первые год – два ведения войны.

Стоило Лазоряну прийти к такому выводу, как он почувствовал, что преисполняется отчаянной решимости. К нему пришло отчетливое осознание – окончательное и бесповоротное: «Я должен ехать в Константинополь!»

Возвратившись домой, он рассказал жене обо всем. Кроме того, поделился размышлениями, занимавшими его на протяжении последних часов, пока он сначала на машине кружил по улицам Петербурга, а затем – добирался до своего дома на Невском проспекте, великолепного дворца, возведенного еще при жизни Григора Лазоряна. Ныне это был их дом с Анастасией.

Несмотря на то, что оба происходили из знатных и богатейших родов, в последнее время они всерьез подумывали о том, чтобы подыскать себе более скромную обитель. Окружавшее великолепие и роскошь с некоторых пор стали их тяготить. Вдобавок, содержание особняка требовало немалых средств. А представители старшего поколения обоих семейств ничего не хотели слышать, полагая, что положение Георгия и Анастасии обязывает к соответственной жизни. Не желая их расстраивать, молодые супруги, казалось, согласились с доводами старших. Но втайне все-таки надеялись когда-нибудь подыскать более скромное жилище.

…Они расположились в кабинете Георгия, обстановкой напоминавшем каюту парусника. Его отделкой и перепланировкой в свое время занималась Анастасия, это был один из ее свадебных подарков мужу, который привел его в совершеннейший восторг. С тех пор – а минуло уже три с половиной года – они часто проводили здесь время, погружаясь в атмосферу романтики, таинственности, дальних странствий, старых книг и атласов, портретов, дагерротипов и сменивших их фотографий.

Анастасия сидела в кресле, молча слушая мужа. Она ни разу не перебила его, не задала ни одного вопроса.

– Это все, – подвел итоги Георгий. – Но я хочу, чтобы ты знала: все будет так, как решишь ты. Я люблю тебя всем сердцем, всей душой. Но ты – молода, красива, и тебе вовсе не обязательно следовать правилам жестокой и беспощадной игры, в которую я намереваюсь вступить. Подумай хорошенько, это может продлиться десятилетия.

– Но ведь тебя это, похоже, не пугает, – впервые подала она голос. Интонации его были мягкими и спокойными.

– Я – офицер флота, присягал служить Богу, царю и Отечеству. Это – мой выбор, давний, окончательный и бесповоротный.

Она вздохнула, взгляд ее выражал понимание и согласие:

– Ты, верно, забыл, Жорж, что в моем роду тоже были воины. И мне не безразлична судьба России. Как и твоих соплеменников в Турции. Не стану скрывать, как женщине, мне, конечно, делается страшно при мысли, что придется изменить жизнь, оказаться в водовороте событий, финал которых никто не может предугадать. Но я последую за тобой всюду. Потому что еще страшнее для меня – разлука с тобой. Если нам и суждено пережить эти испытания, то только вместе!

Григорий почувствовал, как у него спазмом перехватывает дыхание. «Если, не приведи бог, я ее потеряю, то никогда себе этого не прощу», – внутренне холодея, со страхом подумал он.

А вслух, глядя на нее с нежностью и затаенной печалью, сказал:

– Настенька, милая, я не знаю, что ждет нас впереди. Возможно, жизнь счастливая и безмятежная. Но если Бог готовит нам испытания, обещай помнить обо мне – каждый день, каждую минуту. Со своей стороны даю тебе тот же зарок. Даже если что-то случится, связанные этой незримой мысленной нитью, мы всегда услышим, почувствуем друг друга. И сможем прийти на помощь.

– Обещаю, – ответила супруга. И вдруг улыбнулась. Глаза ее при этом озорно и лукаво блеснули: – А теперь, господин тайный посол, не пришло ли время выполнить другое обещание?

Григорий озадаченно взглянул на нее. И тут его осенило!

– Ну, конечно, – воскликнул он, – я обещал тебе прогулку за город! Неужели госпожа княгиня решила прокатиться в этом «громыхающем чудище»? – напустив на себя деланно испуганный вид, спросил он, имея в виду автомобиль.

Она засмеялась в ответ:

– Честно говоря, конный выезд для меня привычнее. Но не терпится узнать, чем тебя привлекает это «чудище».

По лицу супруга промелькнуло выражение удовлетворения и гордости. С момента покупки автомобиля он не оставлял попыток приобщить к прогрессу жену. Но всякий раз она противилась этому, заявляя, что бездушная машина вряд ли способна доставить удовольствие от прогулки. Другое дело – лошади, умные, добрые животные, удивительно восприимчивые к ласке и тонко чувствующие все нюансы настроения хозяев.

Вместе с тем, стараясь не огорчать мужа, видя, что он искренне рад новому приобретению, Анастасия убеждала себя, что ей придется смириться с появлением в доме авто. К тому же она не могла не согласиться, что машина действительно радует взор совершенством линий, изяществом и красотой отделки. Со слов Георгия, увлеченного последними открытиями в области технической мысли, она наизусть знала «родословную» автомобиля. Впрочем, запомнить ее не составило труда, так как пока она была еще очень короткой, ведя отсчет с 1907 года.

Семь лет тому назад на Русско-Балтийском вагонном заводе в Риге был учрежден Отдел автомобилей. А уже в июне 1909 года – собран первый авто «Русско-Балтийский 24–30». Для оснащения машины кузовами завод приобрел лучшую на тот момент в Санкт-Петербурге экипажную фабрику «Фрезе».

Но самым удивительным, с точки зрения Анастасии, был тот факт, что из правящей династии Романовых первой «Руссо-Балт» с кузовом «ландо» приобрела…женщина! Ею стала княгиня Мария Павловна – племянница государя императора Николая II.