Ричард Длинные Руки – принц императорской мантии

Он горько усмехнулся:

– Даже ты, сын мой, доблестный Фидей Дефендер, трусишь?

– Увы, – сказал я откровенно. – Страшно. Это же какие силы! Однако как иначе напомнить светлым ангелам, что они вообще-то совершили рейдерский захват власти, и мы это понимаем?..

– Захват власти?

– Да, – ответил я, – раньше там была хоть какая-то слабенькая оппозиция, можно было вести полемику, чтоб не так скучно… А партия Михаила воспользовалась предлогом и умело вытеснила противников. Да, все у них прошло благополучно, и если и трусили вначале, то за эти тысячи лет уверили себя, что так и было изначально. Я лишь напоминаю им, что Господь оставил для нас всех несколько иные правила. Для всех, ангелам тоже. Это и вызывает ярость, будто клевета какая!

Он сказал слабо:

– Это они еще бы стерпели. Но их старшие видят, что это для тебя, сын мой, лишь платформа, с которой желаешь заключать соглашения на новой основе. Ведь желаешь? По глазам вижу. А это для них серьезнее и опаснее. Да, они силой вытеснили оппозицию и укрепили свою власть, но теперь ты вроде бы желаешь что-то пересмотреть им в ущерб!

– Так и есть, – подтвердил я. – Но это не мятеж, а лишь возвращение к истокам!..

Он насторожился:

– К истокам?

Я объяснил почтительно:

– Как в церкви то и дело заново перечитывают Библию, чтобы придерживаться прежней линии, не уходить далеко в сторону.

Он сказал строго:

– Может быть, не следует перечитывать Библию… простым людям?

– Ваше преосвященство, – спросил я в испуге, – но… почему?

– Вера, – ответил он значительно, – тоже должна реформироваться и развиваться. А Библия… это основа. Возвращаться к основам – это отрицать все новое, что создала богословская мысль.

– А если богословская мысль, – возразил я, – ушла далеко в сторону?

– А ты можешь об этом судить? – спросил он. – Нелегко даже нам, которые всю жизнь посвятили, и то…

– Некоторые вещи заметны сразу, – сказал я. – Например, для того чтобы быть понятным простому народу, была сделана нехорошая уступка язычеству. Я говорю о том, что великого пророка Иисуса Христа начинали почитать, как бога, а потом вообще объявили сыном Всевышнего. И не так, что все мы – дети Творца, а в буквальном смысле! Дескать, Творец, как языческий Зевс, что совокуплял женщин…

Он дернулся, на лице отчетливо проступило острое неудовольствие.

– Как можно такое слышать от Защитника Веры?

– Я Фидей Дефендер, – согласился я, – но при чем здесь Христос?.. Я и его защищаю от умаления его достоинства! Это был великий пророк, поднявший человечество на новую ступень развития, понимания и добавивший ему человечности. И я никому не позволю принизить его величайшую роль именно в очеловечивании того зверя, которым был до его прихода человек.

Кардинал произнес с негодованием:

– Но ты же отрицаешь его божественное происхождение!

– Тем самым его возвеличивая, – возразил я. – Вот вы и кардинал заседаете в конклаве кардиналов наряду с теми кардиналами, что стали ими благодаря высокому положению своих семей, высоких титулов… я ведь правильно понял, что вы не являетесь выходцем из древнейшего рода, что некогда поставлял королей? Но такие вот занимают кресла и в коллегии кардиналов, а вот вы – потому что трудом, упорством, ярким умом и невероятной работоспособностью пробились из самых низов простонародья и теперь вы тоже в Высшем Совете Кардиналов. Скажите, кто из вас более достоин уважения?

Он быстро открыл рот, доводов много, но медленно закрыл, посмотрел на меня исподлобья:

– Я не могу давать себе оценку.

– Но другие вам дали, – заверил я. – И она говорит о том, что вы просто гениальный человек, добившийся многого. Будь вы сыном герцога, место за столом папской курии было бы не вашей заслугой.

Он стиснул челюсти, посмотрел на меня зло и растерянно.

– При всей ясности ваших доводов, – проговорил он тяжелым голосом, – вам придется бороться против всей церкви!

– Всей? – спросил я.

Он зыркнул на меня из-под кустистых бровей:

– Что вы задумали?

– В церкви не дураки, – сообщил я. – Они знают правду. Большая часть, вы правы, останется на привычных прежних позициях. По разным причинам. Но все же наиболее активная, что всегда в меньшинстве, может принять мои доводы.

Он покачал головой, голос прозвучал с прежней непримиримостью:

– Тоже по разным причинам! Из них главная – потеснить старых кардиналов и захватить их место, как всегда во время реформ!

– Но кто-то, – сказал я, – в самом деле увидит возможности для церкви?

Он почти завопил, так прозвучал его надсадный и надтреснутый голос:

– Какие возможности?

– Такие же, – ответил я, – какие продемонстрировали вы, кардинал Гальяниницатти.

– Сэр Фидей?

– Вы показываете всему простому народу, – напомнил я, – что не все так тоскливо и безысходно в нашем мире.

– Простите?

– Простой народ, – пояснил я, – глядя на вас, скажет себе и детям, что если много трудиться, учиться и совершенствоваться, то такому будут открыты все дороги к власти и могуществу. Что у нас наконец-то все больше начинают оценивать людей не по происхождению, а по их личным качествам!

Он поморщился, помолчал, я видел по его лицу, как хочется принять эту точку зрения, предельно лестную для него лично, однако проговорил со вздохом:

– Сэр Фидей, вы думаете о людях слишком хорошо. Это свойственно юным и романтичным.

– Я полагал, – сказал я, – юные как раз во всем изначально разочарованы.

Он покачал головой:

– Юности свойственны крайности. Либо мир прекрасен, либо все в дерьме и жить незачем. На самом же деле мир не белый и не черный, он… хуже всего, серый. Был бы черный, люди скорее бы устыдились своего скотского существования! А так никто вашу реформу не примет.

Я сказал быстро: