Ричард Длинные Руки – принц императорской мантии

– Он управляющий, – ответил сержант почтительно. – Потому все видит. Неважно, где он и чем занят.

– Хорошая особенность, – согласился я. – В некоторых случаях, правда. Иногда все же не хочется, чтобы тебя видели.

Он посмотрел косо, но остался неподвижным, словно я арестант, за которым нужен глаз да глаз.

Я сам тоже присматривался к немногим прошмыгивающим вдали под стенами служителям этого города-государства. В них странно сочетается величие их высоких постов с христианским смирением, двигаются неслышно, склонив головы и сложив руки на груди или животе, головы опущены, глазками не зыркают по сторонам, все думают о высоком, понятно.

Глава 5

Сержант подтянулся, я повернул голову, к нам подходит человек в черной рясе до пола, тоже с вроде бы опущенной головой, но глаза вперили в меня почти ощутимый острый взгляд.

– Сэр Ричард, – произнес он властно, – мы знаем о вашем прибытии и вашей важной роли, которую предполагается вам поручить.

Я поднялся, отвесил учтивый поклон.

– Ой, вот так просто? Я польщен, однако…

– Скажу сразу, – прервал он, – многие будут против, так что не надейтесь на легкую победу.

– А-а, – сказал я с облегчением, – и здесь не просто! Сразу от сердца отлегло.

Он сдержанно улыбнулся одними глазами.

– А сейчас покажу, где остановитесь на время своего визита. Кстати, можете снять свою защиту. На территорию Ватикана не проникнет ни один демон!.. А вы отдохнете…

– Не беспокойтесь, – заверил я. – У меня это безусловный защитный рефлекс. Или инстинкт, еще сам не понял. Как панцирь у черепахи, который она и не замечает. Потому и я снимать не буду, так как не знаю даже, как. Вы представляете себе черепаху без панциря?

– Не представляю, – ответил он честно, – но вы же не черепаха?

– Еще какая черепаха! – заверил я. – А еще я мыслящий тростник и ощипанный петух с плоскими ногтями. И, конечно, ревностный христианин. Здорово?

Он посмотрел на меня весьма озадаченно, в Ватикане все медленные и важные, понимают свою значимость, каждый жест и каждое слово весомы.

– Возможно, – ответил он дипломатично после долгой паузы. – Так позвольте вас разместить?

– В каком смысле? – спросил я с подозрением. – Ах, вы о помещении в апартаменты… С удовольствием. Надеюсь, не в женский монастырь? А то я борюсь с соблазнами, избегаю по мере возможности всего слишком греховного.

– В Ватикане нет слишком греховного, – ответил он сдержанно, но я уловил ударение на слове «слишком», что и понятно, остаться совсем без греховности – это перестать быть человеком. – Вам не придется слишком уж напрягаться, отстаивая свою сравнительную непорочность.

– Это счастье, – сказал я со вкусом, – когда тебя понимают! Принять монашеский сан, что ли?.. Я же создан для неспешных и возвышенных бесед о высоком и чувственном, а я бегаю с высунутым языком за демонами и бью их по головам, словно зверь какой бессердечный!

Он с величественно-вежливым поклоном протянул руку, показывая путь, мне показалось, все еще пытается как-то прощупать, даже панцирь не зря предложил снять, как же, щас сниму. Если бы умел, то еще глубже бы влез.

– Здесь неспешная жизнь, – сказал я почтительно, – ваша милость, но мне нужно немедленно обратно! Маркус опустится со дня на день, а то и с минуты на минуту!

Он наклонил голову.

– Вы, Фидей Дефендер, должны понимать, что без веры в Господа мы не люди. Все в Его длани. И мы в ней тоже.

– Хорошо, – сказал я со вздохом, – показывайте мою келью. Я, правда, еще и Дефендер гомо сапиенсов. Это тоже такие птицы без перьев… Когда смогу поговорить с кардиналами? Или с папой?

Он коротко усмехнулся:

– Никто еще вот так, не отряхнув пыль с сапог, не получал аудиенцию у папы.

– Сейчас особые обстоятельства, – напомнил я. – Не думаю, что в Ватикане так же тихо, как видится.

– Вам устроят аудиенцию, – пообещал он. – Не знаю, долго ли она продлится, но несомненно, просто несомненно состоится. О вас ходят разные слухи.

– Ой, – сказал я. – Все брешут! Я не такой. Это же с виду, а внутри очень добрый и почтительный.

Он вздохнул:

– Кардиналы обязательно восхотят взглянуть на вас. И даже пообщаться, если найдут время.

– Польщен, – ответил я учтиво. – Хотя все, что обо мне говорят, как уже сказал, полная брехня и клевета, но все равно польщен обло безмерно.

Мы двигались вдоль бесконечной стены, вымощенной изразцами, в нишах закрытые сосуды с именами, как я понимаю, погребальные урны святых или же что-то особо ценное, защищающее своим присутствием святые места, затем как-то незаметно оказалось, что по обе стороны широкого коридора уже идут богато украшенные двери.

– Вот ваша, – произнес он и остановился у одной из. – Наши гостевые покои для особо почетных гостей.

Я коснулся пальцами украшенной золотом двери из ценных пород дерева.

– Не похоже, чтобы кардиналам был знаком закон бедности, ревностно продвигаемый святым Августином.

Он взглянул на меня остро:

– Полагаете, большой грех?

– Для мирян, – сообщил я. – Для властителей не так важно самим соблюдать все законы. Гораздо необходимее, чтобы соблюдало общество. Тогда мир будет прочным и стабильным, а само общество – нравственным и достойным уважения.

Он поклонился:

– Вы правильный сын церкви, сэр Ричард. Я бы сказал даже, сын высших эшелонов церкви.

– Аминь, – ответил я благочестиво.

Он отступил, еще раз поклонился и ушел, такой же неслышный и незаметный, как и все, кто попадается в этих исполинских помещениях.

Я перешагнул порог с некоторым трепетом. Одно дело хорохориться перед другими, другое – когда наедине с собой. Сейчас можно и признаться, что мне не по себе и от слишком быстрой смены долины отца Миелиса на самый центр Рима, на Ватикан и его внутренности, и от того, что впереди нелегкий разговор с кардиналами, к которому я, честно говоря, еще не готов да и не знаю, как вообще готовиться.

Когда позовут на обед, ждать не стал, быстро перекусил ломтями холодной ветчины и сыра, запил яблочным соком и, вскинув руки, пожелал, чтобы в правой ладони возникла рукоять меча Вельзевула, а в левой – последние десять дюймов лезвия.

Ничего не произошло, я сосредоточился и не просто пожелал, а представил страстно, что вот сейчас пальцы правой сожмутся на рифленой рукояти, а левая ощутит холодную сталь…

Через несколько томительных мгновений обе ладони ощутили эту надежную тяжесть боевого оружия. Я опустил меч острием в пол, вздохнул с облегчением, хотя теперь новые мысли начали ломиться в голову: а достаточно ли свято это место, если возможно пронести сюда меч самого Вельзевула?

Хотя, возможно, защита от нечисти касается только живых существ, а оружие есть оружие, оно не может быть злым или добрым. С другой стороны, для меня меч только злое оружие, а в то время как молот может служить и делу строительства.