Ричард Длинные Руки – принц императорской мантии

– Странно, – удивился я, – а разве есть еще кто-то такой же замечательный?

Он улыбнулся и, неслышно отступив, смешался с толпой покидающих зал. Папа уже удалился через дверь в стене с той стороны стола, с ним ушли и все кардиналы.

Глава 6

Как подготовиться, Пьяченца не сказал, каждый из нас сам должен знать, как выглядеть лучше и какие доводы выложить, потому я просто выстраивал фразы, какие скажу, а какие придержу, когда в дверь легонько стукнули.

Я не стал кричать, что открыто, отворил сам. В коридоре по ту сторону двери древний и еще больше высохший, чем отец Дитрих, человек в пурпурном кардинальском одеянии и в красной шапочке. Опирается на палку, подчеркнуто простую, а это что-то да символизирует, в Ватикане все на символике и на тайных знаках, объяснение которым теряется в глубине веков.

Он показался мне похожим на старого сверчка, такой же костлявый и почти покрытый пылью. Я поспешил выйти, он протянул мне руку, явно чтобы я помог добраться в комнате до кресла. Я поцеловал ему тыльную сторону кисти и затем почтительно проводил вовнутрь, ухитрившись ногой зацепить дверь и захлопнуть за нами.

Он сел со вздохом и легким сдержанным покряхтыванием. Я молчал, продолжая выказывать почтение провинциала, весь из себя сплошное уважение.

– Коллегия кардиналов, – объяснил он свое появление сухим потрескавшимся голосом, так бы разговаривало засохшее дерево, – не собирается по пустякам.

Он остановился, ожидая реакции, я сказал ожидаемое:

– Но меня прислали не из-за пустяка!

Он кивнул, первый тест я прошел, не сам приехал, а меня прислали, хоть я и король. Значит, признаю над собой полную власть церкви, в тех землях олицетворяемую архиепископом Дитрихом.

– Ходатайство Верховного Инквизитора, – произнес он, – весьма важное, однако кардиналы желают удостовериться, что их не созывают ради вопроса, который мог быть решен на месте.

– Мудрое решение, – сказал я почтительно.

– Разные события, – объяснил он, – выглядят по-разному, смотря с какого места смотреть.

– Золотые слова, – сказал я с восторгом.

– Я кардинал Гальяниницатти, – сказал он, – если вы, сын мой, этого еще не знаете.

Я сказал пылко:

– Теперь это имя в моем сердце!.. К тому же я его уже слышал, правда-правда! Говорят только самое лучшее, вы ведь светоч и надежда всего простого и совсем простого народа. Ваше преосвященство, но спасение всего мира… это не совсем такие уж пустяковые пустяки!

– Спасение душ важнее, – возразил он. – Хотя да, Господь создал великолепный мир, его спасти тоже стоит… если цена не слишком велика.

– За спасение мира, – сказал я, – можно заплатить любую цену. Даже отдать душу! Господь поймет, оценит и простит.

Он посмотрел исподлобья, вздохнул:

– Сын мой, а не слишком ли вольно ты толкуешь его учение и его законы? Или сказывается удаленность от Рима?

– Великий теолог, – сказал я с прежним почтением, но и с некоторым пафосом, раз уж можно спрятаться за чужое мнение, – кардинал Йозеф Хёффнер определил социальное учение Католической Церкви как «совокупность социально-философских, то есть взятых из социальной природы человека, и социально-теологических, что взяты из христианского учения о Спасении, знаний о сущности и устройстве человеческого общества». Так? И о вытекающих отсюда и применимых к конкретным общественным отношениям нормам и задачам строя.

Он слушал с напряженным вниманием, вроде бы понял мою витиеватую мысль, хотя я сам ее понял не совсем, мне же главное – запомнить и донести, не растеряв по дороге.

– Дальше?

– Наш великий и мудрый Творец, – сказал я и перекрестился, – сотворив человека как существо телесное и духовное, личностное и социальное, наделил его неотъемлемыми достоинством и правами. То есть все люди стали равны, уникальны и причастны Богу, но имеют свободную волю и свободу выбора. Грехопадение повлияло на природу человека, но не лишило его естественных прав, а поскольку его природа до окончательного Спасения человечества неизменна, то даже Бог не властен отнять или ограничить свободу человека.

Он нахмурился, сказал нехотя:

– Да, это основная доктрина церкви, на которой она стоит и стоять будет. Хотя простой народ может понять неверно.

– Господь не властен отнять нашу свободу, – сказал я, – но разве это говорит о Его слабости?

Я сделал нарочитую паузу, он произнес с явной неохотой:

– Разумеется, нет…

– Но именно эту ошибку, – воскликнул я, – сделали ангелы! Не те, что подняли мятеж тогда, а уже нынешние. Да-да, господин кардинал, среди мятежных ангелов в аду нашлись те, кто вознамерился поднять новый мятеж! Они решили, что если за тысячи лет Господь ничего не сделал, чтобы изменить человека к лучшему, то Он, значит, либо бессилен, либо уже махнул рукой или там крылом на человека… а это значит… это многое для них значит!

Он сказал невесело:

– Молодежь всегда истолковывает мудрые решения, как трусливые или слабые. Она, дескать, сделала бы все жестче, быстрее и лучше!..

Я льстиво поддакнул:

– К сожалению, иногда пытается сделать, несмотря на запрет со стороны таких мудрых старших, как вот вы, кардинал.

– Вот-вот, – поддержал он. – Однако же, сын мой, меня очень тревожит то, что ты сказал о новом мятеже.

– Я бы хотел, чтоб его не было! Но увы.

– Насколько твои сведения… верны?

Я поколебался, но кардинал выглядит в самом деле мудрым, хотя внешность обманчива, к тому же напоминает отца Дитриха, я вздохнул тяжело, наклонился ближе.

– Тяжко мне это говорить, святой отец, однако…

– Говори, сын мой, – ответил он просто. – Знал бы ты, чего я только не наслушался…

Я вздохнул снова и начал рассказывать. Он слушал внимательно с самого начала, хотя тело и одряхлело, но ум сохранился живым и острым, все быстро схватывающим, что свойственно и молодым, однако и умеющим сравнивать со всем ранее известным, изученным и уже освоенным.

– Честно говоря, – произнес он несколько потрясенно, – такого еще не слышал… и даже не думал, что такое возможно… Подумать только, второй мятеж!.. Темные ангелы прозрели и готовы молить Господа о прощении!.. Светлые ангелы завидуют человеку и тоже не любят его… Хотя, если поразмыслить, именно так и должно бы случиться… но кто из нас заходит в своих рассуждениях и догадках так опасно далеко?

Я молчал, наконец сказал осторожно:

– Так что мне ждать от коллегии кардиналов?

Он тяжко вздохнул:

– Мне очень не нравится тон, который ты взял в разговоре с ангелами… Я имею в виду ангелов небесного легиона. С темными уже неважно, с побежденными не считаются.

Я признался:

– Мне мой тон тоже не нравится. Более того, скажу честно, я откровенно трушу. Наверное, потому и хамлю.