– Дик, ваша милость, – ответил я смиренно. В последний момент успел подумать, что надо бы имя другое, чтобы никаких ассоциаций с Ричардом, но уже слово вырвалось, женщина кивнула и сказала властно:
– Здесь у тебя нет хозяина, так что будешь служить мне. Ты показал себя достойно, бросившись на помощь, хотя на меня напал целый отряд…
Я спросил с недоумением врожденного челядина, у которого служение господам в крови, в костях:
– А как же иначе, госпожа? Разве можно иначе?
Она сказала серьезно:
– Ты прав. Иначе нельзя. Теперь следуй за мной, Дик!
Лошадка легко развернулась к лесу задом, всадница тронула поводья, сперва мы двигались грунью, затем женщина перевела на рысь, я побежал рядом со стременем. Женщина посматривала искоса, я бегу достаточно легко, это не мечом махать, бегать умел всегда.
Дорожка идет вдоль леса, потом зачем-то сворачивает под сень деревьев. Ярко-красные ветви роняют сочные мясистые листья на землю, копыта лошади и мои подошвы топчут ее без привычного шелеста, это придет потом, когда высохнут, пожухнут, а сейчас небо синее-синее, в озере та же опрокинутая синева, только еще гуще, а весь берег ярко-красный с небольшими вкраплениями золотого и оранжевого.
За поворотом показались трое всадников, удерживают коней друг подле друга, тревожно смотрят в нашу сторону. Вперед чуть выдвинулся крупный массивный мужик на таком же крупном коне, в матовых доспехах, но без шлема, широкомордый. Я успел рассмотреть вислые монгольские усы и монгольскую бородку: все тонкое и жидкое, хотя лицо при всей широкомордости еще и довольно удлиненное за счет массивной нижней челюсти, а в глазах никакой раскосости. Но из-за этих усов облик дик и странен, я поймал себя на том, что с каждым шагом всматриваюсь в него с тревожным ожиданием, предчувствуя неприятности. Лицо не столько надменное, сколько отрешенное и даже невозмутимое, хотя могучий подбородок и крутые скулы говорят о силе характера, нижняя губа слегка выпячена вперед, из-за чего жидкую полоску бороды начинаешь рассматривать в первую очередь.
Едва мы показались из-за деревьев, все поспешно разобрали поводья и пустили коней шагом. Один вырвался вперед на быстром тонконогом коне, сам крупный и массивный, как молодой медведь, в простой полотняной рубашке и таких же простых портках, разве что сапоги добротные, крикнул с беспокойством:
– Ваша милость, когда-нибудь ваши заклинания вас подведут!.. Умоляю, в следующий раз берите нас с собой.
Она поморщилась.
– Раймон, при виде тебя разбойники затаились бы, как мыши. И снова грабили бы моих крестьян. А так я выманила даже тех, кто должен был сидеть в кустах. Сейчас их уже едят черви, а путь вдоль озера снова чист. Торговцы могут без страха двигаться по моим владениям.
Подъехали оставшиеся двое, широкомордый в доспехах неотрывно держал меня в перекрестье подозрительного взгляда.
– Ваша милость, – проговорил он густым сильным голосом, – это с вами кто?
Все трое рассматривали меня с тем превосходством, с каким любой конный смотрит на пешего, но вражды на их лицах нет, только широкомордый в постоянной настороженности, глаза цепкие, взгляд острый, такой сам не промахнется и мой промах сразу уловит.
Она помедлила с ответом.
– Винченц, это… это один из моих крестьян. Увидел, что на меня набросились разбойники, схватил шест и бросился на помощь. За такую верность я возьму его к себе. Мне нужны верные слуги.
Широкомордый, она назвала его Винченцем, слегка поклонился.
– Ваша милость, мы все ваши верные слуги! Не ошибитесь, не разбойник ли это?
Она засмеялась:
– Он сам набросился на разбойников. И многих побил, хотя с виду такой неуклюжий.
Раймон предположил:
– А вдруг он из другой шайки?
На его простодушной роже я видел подлинную заботу, простой деревенский парень, преданный госпоже, искренне о ней заботится и старается оградить от всяких неприятностей.
Она засмеялась:
– Все узнаем. Пока не чую в нем враждебности, а я, вы знаете, могу ее ощутить издали… За мной!
Она пустила лошадку вперед, та пошла красивой рысью, гордо потряхивая огненной гривой, такой же роскошной, как у хозяйки. Трое ее подручных или слуг следовали сзади, я бежал между ними, под ногами прогибаются мягкие, еще живые, пурпурные листья. Всадники переговариваются степенно, на меня поглядывают с ленивым любопытством, как на человека, с которым придется есть из одного котла и спать в одной комнате. Винченц чуть пришпорил коня и догнал хозяйку, остальные едут на прежней дистанции: оба из тех слуг или служащих, которые вообще-то работу знают и дело делают, но никогда не суются вперед батька, не выказывают инициативы, знают – наказуема, пусть этот дурачок Винченц суетится, раньше горб и грыжу наживет, а мы обойдемся без орденов.
– Ваша милость, – сказал он, – вы велели докладывать о крепости Валленштейна, если что узнаем… но через лес никто напрямик не ездит, а в обход это же несколько дней! Сейчас узнали от крестьян, что прибыл рыцарь на огромном черном коне, сам огромный и страшный, перебил отряд младшего Касселя по дороге, а затем еще и отогнал с потерями идиотов, что пытались штурмовать ворота. Самое странное, что назвался сыном герцога Готфрида!.. Правда, незаконнорожденным. Говорят, очень похож.
Она слушала с непроницаемым лицом, я горбился и старался выглядеть ростом поменьше.
– И его приняли? – спросил Раймон наивно.
Я напрягал слух, чтобы за стуком копыт и фырканьем коней не пропустить ни слова, услышал насмешливый смешок Винченца.
– Герцогиня? – переспросил он. – Со скрежетом зубовным.
Он замолчал, посматривал на хозяйку. Когда ей наскучило тянуть паузу, проговорила нехотя:
– Знаю. Признаться, сама удивилась… очень. Уж я-то герцога знала! Я не уверена, что это в самом деле сын герцога. По словам одного из моих… друзей в том замке, это здоровенный малый, способный драться сразу с тремя рыцарями или десятком простолюдинов, уверенный в себе, наглый и безмерно тупой, какими и могут быть очень сильные мужчины.
Винченц кисло улыбнулся, плюгавые его хозяйкой как бы автоматически зачисляются в умные, внимательно следил за повелительницей.
– Он нам опасен?
Она покачала головой:
– Как воин – нет. В мой замок ему не ворваться, здесь слишком сильные заклятия, испепелят целое войско подобных героев. Я уже встречала таких здоровяков. Рождаются всегда в глуши, а потом внезапно выходят завоевывать власть и богатства. Иногда удается… Но я человек осторожный, предпочитаю обезопасить себя со всех сторон.
Винченц подобрался, спросил искательно, всем своим видом показывая готовность броситься на указанную ему цель:
– Что нужно сделать?
Она отмахнулась.
– Пока ничего. Будем присматриваться. В моих старых книгах есть запись о герое Стройнегарде. Он вышел из скал, так сказано, хотя, конечно, это позднейшая мифологема, наверное – из племени горцев, спустился в долину и обнаружил, что нет ему равных противников. После чего завоевал двадцать королевств… явное преувеличение, старые переписчики любили добавлять подвиги, и погиб в поединке с простейшим деревенским колдуном. Не хотелось бы думать, что этот незаконнорожденный – такое же чудовище, каким был Стройнегард… с другой стороны, Стройнегард был абсолютно беззащитен перед магией, что утешительно.
Винченц кивал, глаза внимательные, все запомнил, поинтересовался осторожно:
– Ваша милость, тогда, может быть, вы скажете, что это за женщина гостит у герцогини?
– Леди Бабетта? – переспросила леди Элинор. Она покачала головой. – Если вдруг доведется встретиться, то лучше держись от нее подальше.
Винченц подобрался, как пес при виде добычи.
– Что с ней особенное?
– Не знаю, – ответила она с настороженностью в голосе. – Она приехала к герцогине погостить, верно?.. Наскучили придворные хлыщи, вот и развлекается с деревенскими увальнями, возомнившими себя галантными рыцарями. Если это так, то почему вежливо отказалась заехать в гости и ко мне?
Раймон сказал вопросительно: