Посвящение Исиды. Том первый. Эта книга о дежавю, о потопе, о посвящении

Весной 1993 года к нам вдруг заявился одноглазый и стал выражать своё недовольство тем, что сестра продолжает оставаться у них дома. Он так возмущался, словно это мы её там оставили и с тех пор стали позволять себе злоупотрелять его терпением. Её мамаша так и не приехала в Сибирь, землю смертей и ссылок, чтобы забрать свою дочку. «А как она у вас оказалась?!!» – я со злостью спросил его, прерывая ход его возмущения и негодования, и мой вопрос остался без ответа. Мой отец вышел с одноглазым, чтобы пойти и вернуть назад мою сестру и её вещи.

Сестра вернулась какой-то сильно притихшей. Я даже не почувствовал НЕОБХОДИМОСТЬ ей что-то говорить и в течение месяца, и через ДВА месяца, и через три месяца, и через четыре месяца. Когда мы оказались в тяжелейшем положении, она стала помогать СДЕЛАТЬ его ещё тяжелее. Когда она что-то оставляла и забывала убрать, я обращал её внимание на это с помощью пощёчины. Если она пыталась что-то мне ещё говорить, пощёчина ПОВТОРЯЛАСЬ с большей силой.

Только ПЕРВОЕ время сестра сидела дома, потом она опять стала заходить к Светке-соседке и стала задерживаться у неё дома, но не так долго, как она это прежде себе позволяла. К концу лета она вышла замуж и оставила нас.

Чтобы ЗАКРЫТЬСЯ в нашем «ковчеге», у нас ушло почти ДВА года. Неужели у Ноя на это могло уйти меньше времени? Неужели ни одна ДЫРЯВАЯ душа не стала мешать ему СДЕЛАТЬ это?

8. Мне снились страшные сны. То ли из-за того, что дом был РАЗДЕЛЁН на ДВЕ части внутренней перегородкой, то ли из-за того, что мы перезимовали в одной его части, то ли из-за того, что то одного НЕ ХВАТАЛО, то другого, мне часто снилось, что купленный дом не принадлежал нам ПОЛНОСТЬЮ. То мне снилось, что я купил только полдома. То мне снилось, что ВТОРАЯ его часть была уже ОТДЕЛЬНЫМ домом и где-то на другой улице или даже в другом селе. Мне приходилось разрываться между ДВУМЯ домами, и я понимал, что у меня не получится удержать за собой ДВА дома.

Во ВТОРОЙ части дома, или во ВТОРОМ доме, часто не было ни пола, ни потолка. И дверей в проёмах могло не быть, и окон могло НЕ ХВАТАТЬ. Я часто чувствовал своё ПОЛНОЕ бессилие СДЕЛАТЬ полы, потолки, двери и окна в таком доме, и просыпался ОХВАЧЕННЫМ безысходностью и отчаянием.

Мне часто снилось, что часть крыши или вся крыша дома обвалилась, и у меня нет никакой возможности её починить. Часто снилось и то, что я с отцом опять оказывался в Армении, в полуразобранной палатке. И тогда оставалась только надежда на то, что сможем уехать. Но совсем скоро становилось ясно, что уехать на Алтай, где у нас есть дом, у нас не получиться. Мы часто оставались и без палатки, и без дома, и с пониманием, что уже НИЧЕГО не можем СДЕЛАТЬ. Я часто просыпался от ощущения какой-то лютой бесприютности ОКРУЖАВШЕГО нас мира, от ощущения нашей ПОЛНОЙ беспомощности противостоять его враждебности. И НИЧЕГО нас уже не могло спасти. Нам оставалось только пропадать. Спасения не было нигде. Мои чувства обострялись до крайности, когда я засыпал. Все тревоги и опасения набирали такую жуткую беспощадную силу, что мою грудь начинали пронизывать чудовищное отчаяние и чудовищная безысходность.

Мне снилось и то, что я выходил за границы обжитого людьми пространства по какой-то дороге, проходившей мимо островков зеленевшего леса. Эта дорога выводила меня к отвесной стене, которая высилась надо мной обрывом. Я начинал подниматься по этой отвесной стене, удивляясь своему бесстрашию. Я поднимался не по твёрдой скальной породе, а по глине, которая удерживала меня и в любую секунду могла осыпаться, не выдержав тяжести моего тела. Я поднимался вверх по отвесной стене из глины, в которую мне удавалось глубоко запускать руки. Ямки, которые оставляли мои руки, становились ОПОРАМИ для ступней моих ног. Когда я поднимался на высоту десятиэтажного дома и вставал в ПОЛНЫЙ рост на самом краю обрыва, оставаясь спиной к нему, мне становилось очень страшно из-за того, что спуститься вниз у меня уже не получиться.

Мне часто снилось, что мне опять приходится УЧИТЬСЯ в школе. И каждый раз, независимо от того, что УЧИЛСЯ ли я в ПЕРВОМ классе, или во ВТОРОМ, в пятом или десятом, ХВАТАЛО одного лишь замечания какой-нибудь УЧИТЕЛЬНИЦЫ в мой адрес, ХВАТАЛО одной капли словно какого-то их яда, чтобы во мне вызвать в ответ волну гневных ОБВИНЕНИЙ. На этой волне я бросался вон из школы, в которую больше не собирался возвращаться.

Когда я просыпался, сразу осознавал, что всё было не так уж и плохо. Происходившее говорило мне о том, что не случайно такой глубокий страх мешал мне СДЕЛАТЬ выбор в 1991 году, от НЕОБХОДИМОСТИ которого мне как некуда было деваться.

Славься, дух, ты могуч в страхе.

«Книга мёртвых», из главы о прохождении силой пути в Дуат

Когда я оглядывался назад, на всё то, что нам пришлось выдержать, тоже становилось страшно. Я поражался тому, что как всё то, что на нас свалилось, не раздавило нас.

Что нас могло ждать ДАЛЬШЕ? Великие невзгоды? Неисчислимые бедствия? По всей видимости, НИЧЕГО хорошего. То, что не раздавило нас, никуда не делось, и всё такой же громадой продолжало возвышаться над нами с ПОЛНОЙ готовностью нас, всё равно, раздавить и прикончить. Мы оказались в положении царя Сизифа, которого в любой момент могла раздавить готовая упасть на него высившаяся над ним скала. Будущее, от которого нам как некуда было деваться, превратилось в страшную угрозу.

Постоянное НАПРЯЖЕНИЕ истощало меня. И происходившее ВОКРУГ только помогало подрывать мои силы. И все мои усилия выжить и УЦЕЛЕТЬ начинали выглядеть напрасными, бесполезными и даже вредными. И всё ВОКРУГ обещало, что сил СОПРОТИВЛЯТЬСЯ у меня, всё равно, рано или поздно, не останется. Против страшной ТЯГИ в какую-то ПУСТОТУ я рано или поздно, всё равно, НИЧЕГО не смогу СДЕЛАТЬ. СОПРОТИВЛЯЯСЬ этой ТЯГЕ, я только больше и больше растрачивал свои силы и только больше помогал самому себе только уже совершенно обессиленным сползать в какую-то ПУСТОТУ. И сам неумолимый ход времени только помогал ЗАТЯГИВАТЬ меня в гибельное будущее и помогал мне чувствовать своё ПОЛНОЕ бессилие его остановить. Сам ход времени меня страшил.

Что ж нового в том, что злая судьба одолевает мужество? Победить её можно только стойкостью – ничего не сумеет она сделать стойкому, так же как и ветер – горе! Так оседлаем же коней стойкости – и в путь!

Сомадева, «Океан сказаний», волна семьдесят четвёртая

Что мне оставалось ДЕЛАТЬ, чтобы хоть немного ОТТЯНУТЬ неминуемый конец? Страшась будущего, я упорно смотрел назад, в прошлое. Стараясь ОТТЯНУТЬ неминуемый конец, я сдвигался в прошлое, просматривая и просматривая раз за разом отрезки пройденного, чтобы УСПЕТЬ обнаружить что-то такое, за что можно было УХВАТИТЬСЯ, на чём можно будет утвердиться, что может стать спасительным для нас. Прошлое самой своей неизменностью всего, что было запечатлёно в ПАМЯТИ, выглядело и продолжало оставаться для меня более верной областью, чем настоящее и будущее. Мне так долго приходилось задерживаться в глубинах ПАМЯТИ, что меня порой это начинало пугать. ПАМЯТЬ о давно минувшем, об отжившем, о том, чего уже не было, и о том, чему уже неоткуда было взяться, становилась для меня чем-то всё более существенным. ПАМЯТЬ превращалась для меня в какую-то ОПОРУ. Но куда она могла вести? «В карете прошлого никуда не уедешь», – мне хорошо было известно это утверждение. ОНА же помогала мне вновь и вновь переживать всё то, что пришлось выдерживать и раньше, и на совсем недавно пройденном отрезке пути. ОНА же возвращала меня на этот последний отрезок пути и помогала мне снова одеваться в него. Другие отрезки пути тоже становились для меня всё более ядовитыми. ПАМЯТЬ превращала моё прошлое в тот плащ, в который оделся Геракл, который он не в силах был сорвать с себя, когда разжёг огонь всесожжения. И этот плащ пропитан был кровью ДЫРЯВЫХ душ, которая ядом проникала в меня через мои ОТКРЫТЫЕ РАНЫ.

На всех отрезках моего прошлого я замечал мгновения уже виденного. Они словно какими-то бусами были нанизаны на одной нити. На одной путеводной нити? И куда же завела меня эта нить? В такой ущерб и в такую убыль? Но она же провела меня с поразительной точностью сквозь такую толщу времени к дому, который что-то побуждало меня ОБЯЗАТЕЛЬНО увидеть.

Когда я обнаружил этот дом? Когда оказался перед НЕОБХОДИМОСТЬЮ выбора. Этот дом у развилки, у которой НЕОБХОДИМО было СДЕЛАТЬ выбор, ВПОЛНЕ мог выглядеть на путеводной нити какой-то крупной жемчужиной.

Неужели я мог в течение стольких лет в чём-то обманываться?… У этого дома, где я оказался на развилке перед НЕОБХОДИМОСТЬЮ выбора, для меня стало важным выяснить, что в какую же сторону могли продолжаться ДАЛЬШЕ эти путеводные знаки, что в какую же сторону могла продолжится путеводная нить. Что это за нить? Не нитью ли Ариадны она была, благодаря которой Тесей смог выбраться из Лабиринта? Разве он с этой нитью не был ЗАЩИЩЁН?

Когда мой взгляд останавливался на книге с мифами Древней Греции, она начинала вызывать такую горечь, словно из-за неё я что-то потерял. Что я мог потерять? Время, которого у меня оставалось совсем немного. Я стал бояться, что оказался в плену чьих-то ПУСТЫХ фантазий, чьего-то богатого воображения, в плену чьих-то выдумок, что нет и не может быть, на самом ДЕЛЕ, никакой нити Ариадны?

Но я точно знал, что мгновения уже виденного были. Они же были. Мне приходилось снова и снова пробегать в ПАМЯТИ отрезки прошлого по жемчужинам уже виденного, перебирая их как чётки. Я начинал просматривать и просматривать всё то, что было до обнаружения очередной жемчужины, пытался представить себе то, что где-то мог себе позволить поступить иначе, так, как поступали многие. Мне нужно было утвердиться в понимании того, что с чем же я себя оставлял. Когда мне приходилось представлять себя поступившим где-то и в чём-то иначе, то сам себе становился отвратителен, и тут же понимал, что нить тогда уже могла оборваться. Все жемчужины рассыпались, и всё пропадало, всё гибло, и всё становилось бессмысленным. Продолжение пути выглядело гибельным, но страх перед непоправимо худшим, перед жутким беспутьем заставлял меня держаться за эту нить. Я понимал, что без этой нити лишался в жизни и ОПОРЫ, и ЗАЩИТЫ.

Пред человеком жизнь и смерть, и чего он пожелает, то и дастся ему.

Библия, Книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова 15:17

Получалось так, что мне уже день за днём приходилось выбирать между гибелью тут же или чуть позже, чтобы НЕ СДЕЛАТЬ так, чтобы всё пройденное оказалось напрасным, чтобы не дать ЗАТЯНУТЬ себя в бездну мрака, беспутья, бесчестья. Этот отрезок времени между гибелью тут же или чуть позже выглядел совсем коротким. Моя жизнь оставалась только на этом очень коротком отрезке. И такая жизнь обещала мне только продлить мои мучения. У меня уже не было надежды на то, что долго смогу так продержаться.

Наша жизнь и так выглядела безнадёжно испорченной. Я представил себя уже наполовину умершим и оставшимся жить для того, чтобы было кому наблюдать со стороны за собственными мучениями, чтобы самому стать свидетелем печального конца. Я собрался жить так, словно уже умер. Жить оставлял я себя и для того, чтобы отец не остался один, чтобы быть ему хоть какой-то ОПОРОЙ и ЗАЩИТОЙ. Мне нужно было ещё выяснить, что почему же что-то так настойчиво побуждало увидеть тот дом. И это стремление найти объяснение тому настойчивому побуждению оставляло какой-то смысл в моей жизни. То понимание, которое ОТКРЫЛОСЬ в отношение чего-то одного, может ОТКРЫТЬ понимание чего-то другого.

«Нет, Антиной, неприлично мне с вами надменными вместе

Против желанья сидеть за столом, веселясь беззаботно;

Будьте довольны и тем, что имущество лучшее наше

Вы, женихи, разорили, покуда я был малолетен,

Ныне ж, когда, возмужав и советчиков слушая умных,

Всё я узнал и когда уж во мне пробудилася бодрость,

Я попытаюсь на шею вам Парк неизбежных накликать,

Так ли, иначе ли, съездив ли в Пилос иль здесь отыскавши

Средство. Я еду – и путь мой напрасен не будет, хотя я

Еду попутчиком; ибо (так было устроено вами)

Здесь мне иметь своего корабля и гребцов невозможно».

ОДИССЕЯ, песнь II, стих 310—320

Когда натиск сомнений и «грохот волн похоронных, не умолкавших в душе» начинали сносить меня к границам поражавшего меня отчаяния, я вспоминал о самой крупной жемчужине, о том, что как её старался обнаружить, и затем в ПАМЯТИ пробегал по другим жемчужинам – путевым знакам, которые были обнаружены мной до и после неё. Так мне приходилось убеждаться в том, что своей ОПОРЫ в жизни ещё не лишился. Так мне приходилось убеждаться в сохранности путеводной нити.

Ещё об одной довольно-таки крупной жемчужине мне часто приходилось вспоминать. У моего отца время от времени возникало желание выходить за ПРЕДЕЛЫ обжитого людьми пространства, чтобы походить по полям за городом. Мы жили тогда на окраине города на ПЕРВОМ этаже пятиэтажного дома. На такие прогулки он брал меня с собой с раннего моего детства. В то время за городом поля засевались пшеницей. Поле начиналось сразу за рядом гаражей под ЛЕГКОВЫЕ автомобили. Мы от гаражей шли мимо посевов пшеницы по тропинке, которая вела к военной части. Сначала она подходила до канала, который был вырыт в земле. По нему текла грязная мутная вода с пятнами мазута. Когда мы переходили на другую его сторону, там начинался небольшой подъём. Когда преодолевали подъём и шли ДАЛЬШЕ, можно было увидеть саму военную часть с самолётами и вертолётами.

С августа 1972 года мне пошёл уже четвёртый год. Мы в очередной раз отправились походить за городом. Недалеко от военной части я принялся ловить кузнечиков среди невысоких полевых цветов. Потом мы стали поворачивать в сторону города. Мы СДЕЛАЛИ КРУГ, когда стали подходить к городу со стороны завода «Строммашина», где работал мой отец. Через канал мы перешли по большой толстой трубе, и недалеко от неё, в ложбине, увидели огромную лужу мазута. Пшеница уже была скошена. Земля осталась покрытой щетиной от срезанных стеблей пшеницы. Местами виднелись подпалины. Кто-то ради забавы поджигал эту сухую щетину. Мы увидели, что эта сухая щетина вплотную подходила к огромной луже мазута.

На следующий день, вечером, я ВПЕРВЫЕ увидел, как поехали тушить пожар несколько пожарных машин. Они понеслись в ту сторону, откуда поднимались огромные клубы чёрного дыма. Мне и отцу сразу стало ясно, что загорелась та большая лужа мазута, которую мы видели. Ночью мне приснилось место, которое было хорошо известно мне. Когда я проснулся, то был уверен в том, что мне ОТКРЫЛСЯ вид на тот подъём, к которому мы подходили со стороны гаражей. Когда же я с отцом снова отправились прогуляться по полю за городом, для меня какой-то неожиданностью оказалось то, что это место в действительности выглядело совершенно по-другому. НЕ ХВАТАЛО каких-то домов. Сначала я подумал, что когда увидим военную часть, тогда обнаружиться увиденное во сне. Но и тогда я увидел что-то совершенно другое.

Потом я решил, что эти дома мог увидеть с другого места. Ряд гаражей ТЯНУЛСЯ до самой заводской стены. Гаражи примыкали к стене там, где она образовывала угол. Несколько раз мы подходили к этому месту, чтобы перебраться через крышу примыкавшего к стене гаража на другую сторону и отправиться ДАЛЬШЕ прогуляться по полям. Отец поднимал меня на крышу гаража, поднимался сам, затем спускался и снимал меня с крыши с другой стороны. Я и подумал, что какие-то дома мог увидеть с высоты того гаража.

Когда я стал отправляться на такие прогулки вместе с одноклассниками, чьи отцы как раз и служили в той военной части, то решил проверить своё предположение. Когда я залез на крышу этого гаража, мне и на этот раз ОТКРЫЛСЯ совершенно другой вид. Больше не было другого подходящего места, с которого я мог увидеть то, что увидел во сне. И для меня эта попытка оставалась ОТДЕЛЬНО от тех, которые предпринимались мной с тем, чтобы ОБЯЗАТЕЛЬНО увидеть тот одноэтажный дом.

Мне сначала пришлось прослужить полгода в Опочке, небольшом городке, расположенном в Псковской области. Потом меня отправили служить за тысячи километров в Душанбинскую бригаду, в Туркменистан, в город Керки, расположенный на берегу реки Амударья. Затем через пару месяцев меня отправили в командировку на четыре месяца в Ташкентскую бригаду, в город Янгиюль. Было это уже в 1988 году.

Трёхлетнюю девочку одного лейтенанта отказывались брать в детский сад по той причине, что мест там уже не было. Но заведующая детским садом согласилась принять эту девочку в ответ на обещание что-то им там нарисовать. И меня отправили в тот детский сад, чтобы для детишек на какой-нибудь стене что-нибудь нарисовать. И сильно знакомым для меня оказалось то, что как я с женой этого лейтенанта и с его маленькой девочкой ранним утром отправились в этот детский сад. В тот день я заметил несколько путевых знаков. Мне не хотелось лишний раз попадаться на глаза тем, кто был одет в военную форму прапорщиков и офицеров, но вечером, всё же решил вернуться назад по той же дороге, по которой шёл из военной части.

Утром я отправился напрямик к детскому саду. Мне пришлось идти мимо хлопкового поля. Коробочки хлопка уж начали РАСКРЫВАТЬСЯ. Назад я тоже решил возвращаться напрямик. Мне нужно было пройти мимо нескольких трёхэтажных домов, чтобы спуститься затем на ровный участок земли. На этом участке земли вечером какие-то подростки играли в футбол. Когда я прошёл мимо игравших в футбол, заметил, что всё происходившее вместе с ощущением тёплого вечера и душистым запахом травы, оказалось очень хорошо и в точности для меня знакомым.

Когда я с отцом отправлялись прогуляться за городом, то сначала мы по диагонали пересекали школьное футбольное поле, расположенное, через дорогу от пятиэтажного дома, в котором мы жили. На этом поле дети, жившие в соседних пятиэтажках, часто собирались поиграть в футбол. И через это футбольное поле ходили солдаты, служившие в той военной части.

ДАЛЬШЕ мне нужно было подниматься в ту сторону, где протекал канал «Джун». Его русло было выложено из бетонных сегментов. Бетонное русло удерживалось толщей земли, которая была насыпана с ДВУХ сторон. Я поднялся по крутому склону насыпанной когда-то земли к каналу, который преграждал мне путь. Даже не стоило пытаться его перепрыгнуть. Он был слишком широк для этого. Если бы я попытался его перепрыгнуть, то скорее всего даже не смог руками УХВАТИТЬСЯ за другой его край. По гладкой бетонной поверхности НИЧЕГО не стоило соскользнуть вниз, где сильному течению оставалось только ПОДХВАТИТЬ меня и унести. Оказавшись в канале с такими гладкими и высокими стенками, я бы не смог выбраться из него.