Последняя проделка Ходжи Насреддина

– Ходжа Насреддин всегда при чём, Ходжа Насреддин всегда при ком, – чуть заметно улыбнулся слуга.

– Послать за ним! – бросил великий эмир.

– Он уже в пути, – низко склонился перед ним верный старик.

Повелитель поднял голову и ощерился. С этой своей страшной ухмылкой он казнил и миловал одинаково легко.

Слуга прижал руку к сердцу. За эту улыбку, обращённую к нему лично, он готов был отдать жизнь.

Но старик ошибся.

* * *

В отличие от Повелителя вселенной возмутитель спокойствия, как прозвали Ходжу Насреддина шахи и эмиры, овеваемый тёплым весенним ветерком, крепко спал на крыше своего дома, беззаботно похрапывая. Даже удары рукоятью сабли по калитке не потревожили его. Перепуганная жена дрожащими руками отворила засов, и во двор ворвался доблестный воин, он же посланник, бряцая множеством железок, коими был обвешан его пропылённый халат.

– От Повелителя вселенной! – гаркнул он во весь голос.

Оставленный без присмотра страж хозяйского добра с рычанием кинулся ему под ноги. И грозный служака во свой немалый рост рухнул на кучу мусора.

Хозяйка только что подмела и не успела вынести его за калитку.

– Чтоб тебя шайтаны в аду изжарили, блохастое отродье! – воскликнула она, шлёпнув собаку веником, и плюхнулась на колени перед носом отплёвывающегося посланника, причитая:

– Чем провинились мы перед повелителем, что тебе пришлось ворваться в наш дом с острой саблей, а не прийти, как подобает долгожданному гостю? Чем…

– Закрой рот, женщина, и прикрой своё лицо! – прорычал он. – И сей же час скажи мне, где твой муж!

Гульджан поджала губы, прикрыла лицо уголком платка и рукой указала на небо.

– Ты хочешь сказать, что аллах призвал в свои чертоги мудрейшего Ходжу Насреддина?! – воскликнул посланник. – Я опоздал! Пусть будет проклят тот день, когда я появился на свет! Не сносить мне головы… – Он в отчаянии ткнулся носом в мусор.

– Уважаемый, – еле сдерживая смех, сказал наблюдавший эту весёлую сцену Ходжа, – поднимись ко мне, я угощу тебя сушёным инжиром, жена подаст нам чай, и ты не спеша поведаешь, что привело тебя к моему скромному очагу.

Донельзя перепуганный доблестный воин решил, что ангел смерти Азраил призывает его к себе. Он мигом вскочил, вытянулся и смиренно произнёс:

– Я готов! Только сделай милость, опусти к моим ногам небесную лестницу, чтобы я смог подняться и предстать перед тобой. Поскольку моя душа всё ещё находится в бренном теле.

– Как же, – проворчала жена Насреддина, – спустит он тебе лестницу! Я каждый день проедаю ему плешь, чтобы починил сломанные перекладины. И всё без толку. Так что карабкайся на дувал! Ну что ты смотришь на меня? Карабкайся на этот забор! С него легко взобраться на крышу, где этот бездельник прохлаждается весь день, вместо того чтобы заниматься делами, которых в доме невпроворот.

– Кто прохлаждается? – опешил посланник.

– Твой Ходжа Насреддин, чтоб ему пусто было!

Понимая, что дальнейший диалог между женой и незваным гостем может выйти ему боком, Ходжа соскользнул с крыши, шлёпнулся в ту же самую злосчастную кучу и, сидя в облаке пыли, вопросил:

– Где вы годы мои молодые, когда я был подобен горному джейрану…

– Как же, – беззлобно усмехнулась.

Гульджан, – лучше вспомни, каким неповоротливым ты был в молодые годы. Впрочем, таковым ты и остался. Вставай, приглашай гостя в дом! Плов скоро поспеет.

Обрадованный Ходжа поднялся, отряхнул халат, но доблестный воин положил ему на плечо тяжёлую руку и сурово произнёс:

– Седлай своего знаменитого ишака по имени Серый. Мы немедленно отправляемся в путь. Ты должен предстать перед повелителем. А пообедаем мы с тобой лепёшками, не слезая с сёдел. Время дорого. Повелитель ждать не любит. Кстати, а что ты делал на крыше? – полюбопытствовал гонец.

– Размышлял о превратностях жизни, – загадочно улыбнулся Насреддин.

– На крыше? – изумился тот. – Другого места не нашлось?

– Обзор шире. Вот тебе пример. Некто, увидев меня давеча на крыше, вдруг заявил: «Насреддин, там по улице жареного гуся несут». – «А мне-то что?» – ответствовал я. – «Но гуся несут в твой дом», – облизнулся он. – «А тебе-то что?»

– И что же из вашего разговора вышло? – недоумённо спросил посланник. – Кому же несли гуся?

– А никому… – равнодушно ответил Ходжа. – Нам просто захотелось пофилософствовать на тему «Каждому своё».

Увидев, как напряжённо наморщил лоб собеседник, Насреддин заметил:

– Нам пора в дорогу, доблестный воин. В пути у нас будет время обсудить эту проблему.

Загадочное желание

У входа во дворец Ходжу встретил верный слуга повелителя.

– Великий эмир велел принять тебя, уважаемый Ходжа Насреддин, как подобает. Исполнять любое твоё желание. Сейчас я проведу тебя в комнату для гостей. Ты сможешь утолить жажду и вздремнуть перед встречей с моим господином. Что ты на это скажешь? – с лукавым любопытством поглядел на Насреддина старик.

– Досточтимый… – Ходжа замялся.

– Ты можешь называть меня Рахим-бобо.

– Досточтимый Рахим-бобо, прежде чем я прибыл в этот великолепный дворец, – так же лукаво улыбнулся Насреддин, – мы с посланником повелителя прекрасно выспались у родника и испили чистейшей, вкуснейшей воды.

Рахим-бобо одобрительно ухмыльнулся.

– Вот твоя комната. Пока ты будешь совершать омовение, я пришлю музыкантов, чтобы они услаждали твой слух. Звук какого инструмента ты предпочитаешь всем другим?

– Досточтимый Рахим-бобо, самое большое наслаждение у меня вызывают удары шумовки о край казана и чарующие звуки кипящего масла, в котором жарятся лук, морковь и кусочки курдючного сала.

Старик от души расхохотался и заявил, что не может заставлять ждать такого любителя прекрасного, как Ходжа Насреддин, и сей же час проводит его к повелителю.

– Только учти, уважаемый, мой господин последнее время пребывает… как бы тебе это объяснить…

– Объяснений не требуется, Рахим-бобо. По тому, как мне пришлось загонять моего Серого, а гонцу коня, я понял, что меня ждут серьёзные испытания, которыми озадачит меня великий эмир, да ниспошлёт ему Аллах тысячу лет жизни.

– Твои мысли справедливы, – вздохнул Рахим-бобо, – следуй за мной. И да пребудет с тобой милосердие Всевышнего.

* * *

Ходжа Насреддин с трепетом переступил порог комнаты, где Властелин мира искал уединения, когда его одолевали раздумья.