Рождался в каждой своей жизни я поэтом
А музой ты рождалась, слушать песнь любви
Как бусинки, стихи мои, куплеты
Сложились в ожерелье, не порви
В нем наша бесконечная любовь воспета
И память прошлых жизней есть в крови
Я странник в тех мирах, и души распахнута дверца
Сплетая ожерелье из стихов, слова любви,
Словно бусы, ты носишь любовь в своем сердце
Где родишься, меня не забудь, позови
Где родишься, в любом из миров воплощаясь
Что ни новая жизнь, что ни новое время
Бесконечно, любовью моею рождаясь!
В каждом мире есть быль о любви, о печали
О разлуке, о встрече любимых, слагали сонет
Но в том мире нас снова и снова венчали
Облачённую в платье, – лучей звездный свет
Ты образ тот, что в памяти будет навечно
Зовется Любовью, и это будет длится бесконечно
Оригинал:
«Unending Love» Rabindranath Tagore
I seem to have loved you in numberless forms, numberless times,
In life after life, in age after age forever.
My spell—bound heart has made and remade the necklace of songs
That you take as a gift, wear round your neck in your many forms
In life after life, in age after age forever.
Whenever I hear old chronicles of love, its age—old pain,
Its ancient tale of being apart or together,
As I stare on and on into the past, in the end you emerge
Clad in the light of a pole—star piercing the darkness of time:
You become an image of what is remembered forever.
You and I have floated here on the stream that brings from the fount
At the heart of time love of one for another.
We have played alongside millions of lovers, shared in the same
Shy sweetness of meeting, the same distressful tears of farewell –
Old love, but in shapes that renew and renew forever.
Today it is heaped at your feet, it has found its end in you,
Universal joy, universal sorrow, universal life,
The memories of all loves merging with this one love of ours –
And the songs of everypoet both past and forever.
Одри…
История о страшном[1 - Страшный лейтенант – это не опечатка] лейтенанте
В твоей жизни твои органы и части тела (глаза, руки, ноги, мозг и т. д) безостановочно на тебя работают и выполняют все твои задумки, важные и бессмысленные, все …, а ночью, когда ты спишь, они тоже отдыхают, все, кроме одного … Твое сердце трудится и днём, и ночью, без остановки, поэтому, когда ты встретишь того, кто нужен твоему сердцу, не допусти того, чтобы обстоятельства, или те, кто рядом, помешали ему это получить … не обижай свое сердце!
Июль 1945 года.
Беларусь была практически полностью разрушена войной. Минск получил столько ран, за четыре года войны, что было принято решение не восстанавливать столицу, а начать строить рядом новую. Мой отец был назначен главным инженером строительства. Но потом, что-то, где-то изменилось и решили все-таки восстанавливать старый город. Так я со своим отцом переехал в Беларусь.
Я, мама и моя сестра, и моя бабушка.
Сначала город необходимо было расчистить от завалов, потом восстановить коммуникации, и только потом строить дома. Расположились мы рядом с большим госпиталем. Вернее, не мы, а полк, в котором служил мой отец, а ещё вернее, штаб полка. Работа кипела. Мы с сестрой, в свободное время помогали выхаживать и прогуливать тех раненых—выздоравливающих, кто уже был близок к возвращению в нормальную гражданскую жизнь. Война в этой части света закончилась. где-то на Дальнем Востоке ещё сопротивлялась империалистическая Япония, но дни её были сочтены. Госпиталь располагался рядом с железной дорогой, и мы иногда ходили смотреть, как идут поезда с возвращавшимися с войны нашими войсками. Все были радостны, все и всегда пели, как правило под гармошку. Да и сами мы любили спеть. Но то, что мы услышали, остановило время, причем не только мое, а всех, кто присутствовал в этот момент на железнодорожной станции.
Издалека мы увидели очень большое скопление народа возле одного из вагонов теплушек. Это мы уже потом узнали, что нам в госпиталь привезли партию раненых с ожогами, и в тоже время отправлялся состав с бойцами, которые направлялись на Алтай.
И вот мы с сестрой услышали, как кто—то очень красиво поет. Голос, всепоглощающий, бархатный бас плыл по вокзалу, отражался от стен госпиталя, выливался из окон второго этажа, заполнял собой все пространство между зданием казармы, в которой мы жили и самим госпиталем. Не стало слышно грохота колёс, проезжающих мимо грузовиков, мы с сестрой замерли. Это я сейчас могу объяснить свои чувства и переживания, – а тогда я просто остолбенел.
Я никогда не слышал такого голоса. Ни до, ни после этого. В нем сочеталось несочетаемое. Боль и радость, душа и птицы, счастье и разлука, шум моря и степной ветер… И хрипотца, которой заканчивался каждый последний звук в каждом слове песни. И ещё звук аккордеона, но он был потом… сначала был голос … Мы с сестрой бросились посмотреть поближе, но не смогли сразу пробраться через толпу – все было забито. Людей было неимоверно много.