Повесть «Иван воскрес, или Переполох в деревне», рассказы, стихи. Только в этой книге и нигде больше

Повесть «Иван воскрес, или Переполох в деревне», рассказы, стихи. Только в этой книге и нигде больше
Геннадий Мещеряков

Да, Иван воскрес. Если мне не верите, спросите у Кузьмича. Подтвердит это и козел Платон, он предсказатель в деревне и никогда не ошибается. Есть здесь потомственная ведьма, о которой рассказывают такое, что встают дыбом не только волосы, есть и уже летавший на Марс человек, о котором мы и знать не знали и ведать не ведали, а умельца можно найти в каждом доме. На днях бились друг с другом из-за симпатичной доярки Гитлер с Чубайсом… Что поделаешь, если одна такая деревня в округе…

Повесть «Иван воскрес, или Переполох в деревне», рассказы, стихи

Только в этой книге и нигде больше

Геннадий Мещеряков

© Геннадий Мещеряков, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Иван воскрес, или Переполох в деревне

Глава первая

Кузьмич, невзрачный мужичок преклонных лет, сидел на колокольне в дырявой соломенной шляпе, размахивая по привычке ногами, одну поднимал высоко к туче, другую лишь чуть, еще бы, она была железная. Трофимов, фрезеровщик и токарь в отставке, выточил. Говорит, из люминия. Какого люминия? Люминий, легкий, а эту поднять трудно по ступенькам. Из лапы культиватора как будто сделал, который на глине не сгинался.

Кузьмич подтянул ремень, стягивающий культю, и он не выдержал, лопнул: нога полетела вниз.

– Берегись, – закричал Кузьмич, – убьет на хрен.

Но около колокольни никого не было. К ней только подходил высокий светловолосый мужчина с синими глазами. Кузьмич подумал: «Приделай ему к толстой морде усы, вылитый Иван Петров. Но он года четыре как помёр, а этот живее всех живых, – повел он культей, радостный от такого сравнения.

Похожий на Петрова мужик поднял железку и, словно деревянную, легко забросил Кузьмичу на смотровую площадку.

– Осторожно, блин, самогонку разобьешь, – крикнул Кузьмич.

– Если только она в бутыли, – ответил весело мужик.

«И говорит-то как Петров, вот, потеха. Надо разыграть Софью, его жену. Дескать, как Христос Иван воскрес, за те мучения, которые испытал, живя с ней. Скольки раз спал в сенях, или на сеновале, не пускала пьяного домой. А пил – то тольки по субботам. Ежели бы у него была такая жена, совсем бы не пускала его в дом, так как не может он без самогонки, которая куда чище местной воды из Узеня, и, – Кузьмич хихикнул, – раз в сорок крепче. Матрене своей он доказал это, а Софье и пробовать не надо – волосы у нее ниже пояса, значит, ума совсем нет. Хотя, вон какого отхватила – под два метра ростом, и дурака, тольки в поле пахал, да на ферме ковырялся. Вот он сидит на колокольне и сторожит все село разом. И ближайшие поля. А, вдруг, огонь. Тогда ударит в колокол. Хорошо его не дали сбросить после революции с колокольни, где бы он теперь работал с одной ногой».

– А ты ее пьешь?

– Самогонку? Пью, конечно, если нальют.

– Лезь тогда сюда, тольки ступеньки не сломай, давно их не скреплял.

Мужик забрался к Кузьмичу на верхнюю площадку:

– Как высоко, у самых туч, – смахнул он со лба пот. Видна вся окрестность, и кто что делает. Вон из речки бреднем рыбу вынимают. А за желтыми камышами, смотри, дед, женщина голая купается, как русалка распустила волосы. Какая красотища.

– Не узнаешь, это же твоя жена Софья? Все время ныряет, как утка. Живет – то рядом с речкой, огород в него упирается.

– Какая жена? Сам точно не знаю, кто я, откуда? Когда очнулся, стояла ночь. Звездное небо полосовали метеориты, под боком торчал куст горькой полыни, и никого рядом – пустота. Утром услышал петушиный крик, который привел к вам.

– Это наши Выселки, а рядом есть еще деревни – Ежи, Хори, Суслы. Мог попасть туда, уж лучше к нам. Люди у нас хорошие, когда-то цари их считали бунтарями и выгоняли из центральных губерний в наши края, где и люди не жили, многие верят в бога. А зовут меня не просто дед, а дед Кузьмич, известная на селе личность. С таким отечеством я в округе один, своего рода – приоритет.

– Паритет, вероятно.

– Поправляй – не поправляй, а воскрешаться, как ты, мне нельзя, так как второго Кузьмича рядом нет.

– В афганскую ногу потерял, дед Кузьмич?

– Ежели помнишь эту войну, значит, и все вспомнишь. Нет, я раньше отморозил ногу и не попал на войну.

– Как случилось такое? – спросил мужик.

– Сначала представься, как тебя зовут, обращаться к тебе как-то надо. Или тоже забыл?

– Иван я, Иван Петров.

– Что? – овалом открылся беззубый рот Кузьмича, – Значит, не ошибся я: воскрес ты, как Христос, за свои мучения в предыдущей жизни со своей Софьей.

– Ничего не понимаю я, Кузьмич, – сказал Иван.

– Тебе ничего не надо и понимать, тебе устраивать жизнь надо. Где осядешь, если того, ну, забыл почти все.

– Не знаю.

– То – то, сейчас мы выпьем с тобой по стаканчику и – в поход по квартирам. Если не найдем угол, тогда к Софье, там уж наверняка: она немножечко с придурью, поверит в воскрешение. Тем более ты ничем не отличаешься от ее мужа, и зовут тебя так же. Документы, надеюсь, есть?

– Конечно, есть, по ним я кое – что и вспомнил.

– Тогда все будет ничтяк. По – нашему это значит хорошо.

– Да, и по – нашему тоже.

– Совпадения случайными не могут быть, и мы повеселимся. Я очень уж шебутной человек, поэтому и ноги лишился, вытащив из сугроба один тольки валенок. Был в сильном опьянении, и отморозил на хрен ногу. Я врача просил оставить кость, мол, нарежу на ней резьбу и привинчу железную ногу. Приводили даже психиатра ко мне в палату, подозревая, что свихнулся малость. Но все обошлось: я был нормальным, и ногу отрезали в подколеньи.

– А почему нижнюю часть ноги хотел выточить из металла?

– Думал, друг выточит стопу из люминия, а он, подозреваю, приспособил для нее лапку культиватора. А вообще – то таких людей, как у нас в Выселках, нигде не найдешь – с головой, но есть и несуразные. – И Кузьмич штрихами, но образно, обрисовал некоторых сельчан. А начал с себя. Не только, мол, сидит на колокольне, но и открыл дело, гонит табуретовку. А назвать так самогонку решил по примеру Остапа Бандуры, внук ему предложил, тоже очень смекалистый паренек – четвероклассник. Подложил географичке за двойку под ножку стула взрывпакет, она даже обмочилась от страха, скорую из райцентра вызывали. По его совету он приподнимает на веревке три ступеньки, кто к нему заберется на колокольню, да и кому нужно, что он там делает. Качество продукции определил специалист местной администрации Хомяков и дал отличную оценку, свалившись после одного стакана первача. Обычно проваливался в никуда после трех граненых стаканов магазинной водки. Это при растительной закуске, а если закусывал шашлыком, вообще не проваливался. Тольки мутнели глаза, и он смотрел на всех с таинственным выражением быка.

Поведал Кузьмич и о настоящем быке, по прозвищу Гитлер, которого Маша, говорят его любовница, зовет ласково Адольфик. Завтра Гитлер будет драться с Чубайсом, так прозвали коня, грива у него рыжая, а сам каурый. Приревновал его к Машке Гитлер. Откуда он мог знать, что Чубайса еще в молодости оскопили, и его не тянет теперь к кобылам, и доярка Маша возит на нем молоко на приемный пункт. Рискует Гитлер, у Чубайса подковы на ногах из особой стали, техасской, с заостренными краями – кузнец Ибрагим выковал их в честь рождения своего сына. Заденет ими, у Гитлера рога отвалятся. Было уже такое. То ли Чубайс сон видел, что его еще раз кастрируют, то ли сзади угрожали ему, лягнул так, что проломил ногой стену конюшни. Даже немой конюх выкрикнул тогда матерное слово, которое переводится на хороший язык как нефига. Этот конюх и решил свести в одной загонке Чубайса и Гитлера, на которого был зол, так как сам похотливо посматривал на Машу, вернее, на ее трущиеся жерновами ягодицы…

Что ни дом в Выселках, найдешь самородок. Есть свой художник, исполнители местных, и не тольки, музыкальных произведений. В селе появилась воздушная дорога через речку. Мозгами пошевелил Егор, глядя на две высокие опоры, брошенные на ее берегах энергетиками. Деревня тут и там наполовину, и он решился. Тем более два трапа у него есть, когда-то рядом у лесопосадки был военный аэродром. Опустил с двух сторон провода, и покатился люд через речку в легкой, сплетенной из ивняка корзине. И берет – то за перелет с человека всего по семь рублей. Почему по семь? Так захотелось. Берет червонец тольки с Портоса – в нем 152 килограмма. А ежели из пивнушки выйдет – все 180 будет. Вот бы Гитлеру с кем помериться силами, подковы Портос как крендели ломает, и точно, без рог Гитлер останется. Но их не стравить. Портос выкупил Гитлера, когда его везли на бойню: от него, доказывал, у коров больно уж крепкие бычки нарождаются, а один, врал, конечно, появился даже с рожками.

Как действительно зовут Портоса, никто и не помнит. Ерема, Емеля? Какой Ерема, какой Емеля? С рождения весил восемь килограммов. Хорошо мать его была два метра ростом, разорвало бы на хрен.

Портос не тольки огромный, но и чрезвычайно умный кадр. Выпьет ведро пива и начинает мыслить, выдает одни новшества. Это он посоветовал деду Пахому собирать газ из домашнего свинарника – горит не хуже метана, и денег за него платить не надо. Компрессоры есть, тольки и расходы на электричество.

А дед Пахом тоже мыслит, пошел дальше, стал собирать газ в баллоны, для желающих, получая навар.

В последнее время и старухи поумнели. Бабке Фиме скоро сто лет, а что надумала. Река заливает весной ее огород, уходя, уносит почву – замучилась. А теперь: вырыл правнук трактором котлован в огороде. Вода, зайдя, осталась в нем после отлива. Вот тебе и что? Корм насыпала старушка в котлован с водой, туда зашла рыба всякая. А выход бабка перекрыла. Осенью, подкармливая рыбу, она получила за нее в магазине немало денег. Ходила в телогрейке, теперь – в норковой шубе. Говорит, и на мальков хватит. Ум никогда не стареет, надо лишь шевелить мозгами.

В ненастье на улицах в деревне и на тракторе не проедешь, колея – в метр. Все бы так и ходили в резиновых сапогах, ежели бы не торгаш Аркадий Кривонос. При коммунизме он был механиком. В смутное время прибрал к рукам все, что мог – даже лебедки. Вот и стал таскать ими к магазину легкие сани – такси. На широченных лыжах катили они по грязи, как по снегу, на радость старушкам из дальних домов. Кривонос за такси не брал. Не уменьшалось в непогоду число посетителей в магазине, а, значит, и навар.