Виселица для ослушников. Уральский криминальный роман

– Не раз слышал… Ладно, – он привычно потеребил мочку левого уха, – колись новостями, как в наших кругах говорят, «колись до пупа», – Фомин громко рассмеялся, что могло свидетельствовать об одном – обида на гостя оставлена позади.

– Нет-нет, так не пойдет!

Фомин смотрел в глаза гостю.

– Прости, это еще почему?

Полковник полиции Курбатов усмехнулся.

– Из источников, заслуживающих доверия, стало известно, что ты месяц валялся на Севастопольском пляже…

– М-да… «Источник» сей мне прекрасно известен; думаю, что за распускание языка заслуживает дисциплинарного взыскания.

– Александр Сергеевич, не уводи разговор в сторону… Рассказывай, как там? Обстановка, настроения и всё прочее.

– А что может случиться с Севастополем? С ним всё в порядке… Аналогично с Черным морем и его пляжами. Век бы лежал на них, и пузо грел под лучами щедрого солнца, да… Видишь ли, труба зовет.

– Как относятся к приезжим севастопольцы? Не кривят губы на россиян?

– Что в Севастополе, что у нас – народ одинаковый. Никто на приезжих не фыркает. Спросишь о чем-то, благожелательно ответят и даже, если надо, проводят. Одним словом, нисколько не почувствовал, что находился за пределами России. У себя был, на своей земле.

– Накоротке общался с аборигенами?

– Было дело… А как же

– Как они смотрят на воссоединение с Россией?

– Нормально, Алексей, смотрят. Не слышал, чтобы брюзжали даже коренные хохлы. Снимал у них комнату. И, понятно, за коньячком с ними сиживал. Но… Когда между собой они касались этой темы, то я, знаешь ли, старался не встревать в их разговор. Слушал и всё. Уважал их чувства.

– Они впервые участвовали в выборах нашего президента… И как?

– Точно также, как и в основной России. Правда, есть разница: многовато на улицах растяжек с портретами президента. Но, думаю, эйфория пройдет, трезвее будут смотреть на действительность и портретов поубавится.

Алексей недовольно покачал начавшей седеть головой.

– Особенно после глупостей, которые позволяют ближайшие соратники Президента.

Фомин рассмеялся.

– Догадываюсь, о чем ты.

– Трудно не догадаться, Александр Сергеевич. Вся Россия видела и слышала… В одном случае, встречаясь с крымчанами и выслушивая их недовольства, прозвучала фраза: «Денег нет, но вы держитесь». Через год, слушая жалобы крымских учительниц на низкие зарплаты, тот же господин выразился вообще беспардонно, посоветовав: «Выходите на большую дорогу и торгуйте тем, что имеете».

Фомин согласился.

– Неловко получилось… Пошленько… Слово-то не воробей…

– Привыкли не давать отчета своим словам. Брякнут все, что первым взбредет в голову, – и все. Россияне проглатывают.

– Ладно, Алексей, не будем про политику. Не ради нее приехал, ведь так?

Курбатов улыбнулся.

– Прозорлив до невозможности.

Фомин, притворившись скромным, притворившись, что не заметил иронии, сказал:

– Помогает знание людей, тем более тебя.

– Собственно, Александр Сергеевич, заехал, чтобы доложить…

Фомин поспешил поправить.

– Скорее, не «доложить», а поделиться с коллегой полученной информацией.

Курбатов кивнул.

– Пусть будет так.

– Итак, что за информацию имеешь?

– Счел своей обязанностью…

Фомин вновь прервал.

– Передо мной давно уже у тебя нет никаких «обязанностей».

– Не цепляйся к словам.

– Но, Алексей, как же не «цепляться», если выражаешься неточно?

Вопрос Курбатов проигнорировал, ибо он знал, что дискуссия, к которым тяготеет его наставник, может сильно затянуться.

– Я насчет скверной во всех отношениях семейной драмы, с которой у тебя был пацан…

Фомин насторожился.

– Так-так-так… Наплел парнишка с три короба, а на самом деле…

– Ничего он не «наплёл», Александр Сергеевич. Оказывается, всё правда. И даже больше. Уже первая информация, полученная от участкового, серьезно встревожила.

– Интересно… Рассказывай, Алексей, и подробнее. Внимательно слушаю.

История, которую поведал полковник Курбатов на данный момент выглядела так…

Семья Семенцовых (Георгий Владимирович, глава семейства, работает инженером; Серафима Олеговна, жена, работает учительницей начальных классов в одной из школ микрорайона; Тамара, дочь двенадцати лет; Вадим, сын четырнадцати лет) проживает в микрорайоне «Вторчермет», числится вполне благополучной, благополучной в том смысле, что на учете никто из членов семьи нигде не состоял. Соседи? Нет, они кое о чем догадывались (часто слышали детские вопли), но держались в стороне. Более того, находились и такие кумушки, которые, сидя на скамейке возле дома, часто одобрительно кивали, говоря, что нынешняя молодежь растет слишком вольной, что отец правильно делает, что держит детей в строгости; пара, другая затрещин, дескать, не повредит никому. А что Серафима Олеговна, жена и мать? Ничего. Если судить по рапорту участкового, боялась мужа-изверга, от которого и ей доставалось. Особенно опекал отец свою родную двенадцатилетнюю дочь. Следил, чтобы, идя из школы, нигде не задерживалась. Впервые отец изнасиловал Тамару, когда ей было десять лет, то есть два года назад. Потом насильственные действия сексуального характера стали регулярными. Когда же девочка оказывала сопротивление, то отец угрожал или задушить ее и закопать в лесу, или застрелить и сжечь на костре. Знала ли мать об изнасилованиях? Знала, ибо однажды дочь все рассказала, но та, то есть Серафима Олеговна, сначала не поверила дочери, а потом стала закрывать глаза на происходящее. Видел и знал четырнадцатилетний Вадим, сын. Однажды Вадим, случайно ставший очевидцем насилия, схватив нож со стола, кинулся на отца, но силы оказались неравными. Последствия? Вадим был избит отцом до полусмерти. Как отец объяснил соседям травмы у сына? Сказал, что тот связался с дурной компанией, что употребляет наркотики, что, не поделив дозу, компания между собой подралась. Вадима спрашивали. Он отрицал. Кому соседи верили? Конечно, строгому, но справедливому отцу.

Терпение парнишки кончилось, и пошел он искать защиты. Слышал, что есть детективы, которые могут помочь. Вот и пришел к Фомину. А Фомин в тот же день передал полученную информацию полковнику Курбатову.