Космонавты живут на земле

Рогов разматывал красный широкий шарф. Шорох за спиной не привлек его внимания. Мало ли кто мог одеваться рядом… Рогов обернулся и замер. В двух шагах от него надевала свое белое меховое пальто Женя. Они были одни в раздевалке, и пройти молча мимо нее Рогов посчитал неловким. Он решил дождаться, пока она выйдет из раздевалки. Но и Женя не торопилась. Подошла к зеркалу, поправила выбившиеся из-под теплого платка светлые волосы и внезапно улыбнулась.

– Между прочим, я читала сейчас вашу книгу «Тропы Алтая», – сказала она.

– Ну и как?.. – совершенно растерянный, никак этого не ожидавший, спросил Леня.

– Очень вы скучно написали о целинниках: ни людей, ни природы, ни сюжетов интересных…

У Рогова поплыли перед глазами зеленые круги. Собрав не без труда всю свою выдержку, он проговорил:

– Ну что же, спасибо за откровенность.

Светлова быстро прошла мимо опустившего руки журналиста, остановилась в дверях и мягко закончила:

– Только вы не обижайтесь, товарищ Рогов. Ваши очерки об Алтае действительно слабые… а вот репортажи с южного полюса и путевые заметки об Индии замечательно написаны. Ну, извините, я побежала на астрономию.

* * *

Запоздалый московский рассвет вползал в комнату сквозь давно не глаженные пыльные занавески. На часах было семь, и металлический корпус будильника сотрясался от звона. Рогов стремительно вскочил с мягкого широкого дивана, зажег ночник. Комната наполнилась бледным светом. В ней ощущалась сумятица, свойственная обычно жилищам, где женская рука не прикасается ежедневно к мебели и некому убрать лишние, не на месте оказавшиеся предметы. Тонким слоем лежала беспощадная пыль на телевизоре, коричневой крышке пианино, на подрамниках картин, слабо освещенных ночником, свет которого смешивался с серым и тусклым светом наступающего дня. В дальнем темном углу стояло белое чучело. Было оно когда-то живым пингвином Васькой, вывезенным с Южного полюса. Походил, походил смешной и важный посланец антарктических льдов по квартире, да не выдержал тоски по собратьям и унылой московской зимы с мокрыми снегопадами. Нашел его хозяин однажды лежащим на полу с распахнутыми крыльями. Но расстаться не захотел. Вот и стоит он теперь белым чучелом в углу.

Рогов не спеша оделся, напился чаю, потом убрал постель и как человек, у которого много неясностей, присел на мгновение на диван и задумался. Мысли его были о Жене Светловой. Вот уже несколько раз порывался он набросать ее литературный портрет. Однако все выходило как-то тускло.

И вдруг незаметно для самого себя Рогов впервые подумал о Жене Светловой не как о будущей космонавтке и героине его очерка, а просто как о понравившейся ему девушке. Вспомнил, как Женя играла в бильярд. Кажется, тогда от нее можно было ждать любой дерзкой выходки. Игорю Дремову, во всяком случае, досталось. И тут же представил ее в термокамере: тихую, всю какую-то собранную, терпеливо переносившую адскую жару. Память подсказала и другое: обнаженную спину Жени, мелькнувшую за занавеской ширмы в лаборатории. «Уж не влюбился ли я?» – подумал Леня. Он встал и прошелся по комнате. Искоса посмотрел на свое отражение в зеркале. Лысоватый лоб бугрился под редкими волосами, глаза были сосредоточенные и грустные. Он покачал головой: «Тебе ли ловить такую жар-птицу! Нет, у этой Джульетты будет другой Ромео».

* * *

Рогов взбежал по лестнице учебного корпуса на второй этаж. Дверь радиокласса была украшена табличкой: «Идут занятия», но он не обратил на нее внимания. Приоткрыл дверь и вошел. В совершенно пустом классе за первым столиком сидела Женя Светлова и выстукивала на быстроту заданный текст. Тонко и ритмично позвякивал ключ. Как ни старался Рогов двигаться тихо, но, садясь, в дальнем конце класса за столик, он скрипнул стулом. Женя быстро обернулась, хмуро кивнула ему и продолжала выстукивать. На Лене был сегодня строгий черный костюм. К лацкану пиджака привинчена его единственная награда – медаль «За отвагу». Вечером Рогову предстояла встреча с товарищами, с которыми он служил в полку: вот почему он был сегодня такой торжественный.

Светлова внезапно поперхнулась коротким смешком. Звуки морзянки стали четче. Ключ под ее рукой так и пел: «Ти-та, ти-та, та-ти-та». Леня внимательно вслушивался в передачу, карандашом быстро записал слова на бумагу. Вот Женя закончила передачу и обернулась всего на секунду. В серых глазах ее мелькнула усмешка. Лене не надо было разгадывать смысл этой усмешки. На столе перед ним лежал текст, который передала Женя: «Смешной и напыщенный корреспондент. Сидит с индюшиной важностью и ничего не понимает. Передачу вела Светлова».

Рогов, стараясь держаться серьезным, быстро перевел на своем столе ключ в рабочее положение, и, пока девушка готовилась к передаче нового текста, застучал – четко и уверенно. Точки и тире посыпались градом. Женя удивленно пожала плечами и стала принимать. Через три минуты мочки ее ушей уже пылали. Она расшифровала текст, принятый от Рогова.

«Дерзкая девчонка! Я делаю вам замечание за непростительную самоуверенность и словесный мусор в эфире. Передачу вел Рогов».

Женя отбросила карандаш и повернула к нему смеющееся лицо.

– Товарищ Рогов, вы меня убили наповал. Только не обижайтесь на меня…

– Да что вы! – улыбнулся Леня. – Я не сердитый. Но как видите, вынужден был наказать вас за непочтение к старшим.

– Да, – согласилась Женя. – Никогда бы не подумала, что вы так чисто работаете. Наш преподаватель безусловно поставил бы вам пятерку. Один – ноль в вашу пользу…

Леня потрогал узел галстука и, пользуясь ее хорошим настроением, решительно произнес:

– Победитель требует в знак капитуляции выполнить некоторые условия.

– Сколько же их, этих условий? – поинтересовалась Светлова. – Надеюсь, не слишком много?

– Только одно. Первое и последнее. Сорокаминутная беседа.

– О чем же я должна беседовать с вами?

– О своей жизни, Женя.

Светлова поднялась из-за столика и подошла к Рогову.

– Хорошо, я согласна, – ответила она коротко, – но если я потерпела поражение, то хочу в свою очередь знать и его причину. Где вас так научили морзянке?

– В армии, – объяснил Рогов, – я же был стрелком-радистом на бомбардировщике.

– А медаль «за отвагу»?

– Тоже в армии.

– Странно, – протянула она, нахмурив лоб. – На вид вам едва ли больше тридцати. Значит, на войне вы быть не могли.

– В мирное время иногда тоже награждают.

– Да. Но чтобы получить медаль «За отвагу», эту отвагу надо проявить.

– Очевидно, те, кто меня награждал, сочли, что я ее проявил, – улыбнулся Леня.

– Как же это случилось? – спросила Светлова, садясь напротив.

– Очень и очень просто. Я летал стрелком-радистом на дальнем бомбардировщике. Гоняли новые машины на предельную дальность. Под крылом – то берега Северного Ледовитого океана, то приамурские степи, то горы Кавказа… А в официальном наградном документе сказано было весьма лаконично: «За освоение новой авиационной техники наградить сержанта Рогова медалью „За отвагу“. Вот и все.

– Боже мой, как вы скучно рассказываете!

– Что поделаешь, – вздохнул Леня, – вероятно, журналисты могут только задавать вопросы, но не отвечать на них. Вот я и приступаю теперь к этому, Женя. Расскажите о своем детстве и о том, как жили вы до приезда в этот городок.

* * *

В детстве женя Светлова очень любила цветы и стихи. После летних каникул она приносила в школу богатые гербарии. Между плотными листами альбомов можно было найти красные лепестки рододендрона, редкие цветки бамбукового дерева, белые листья магнолии, огненные маки, скромные васильки, пышные субтропические гортензии.

Поэзией она увлекалась так же самозабвенно, как и цветами. Наизусть знала многие стихи Блока, Есенина, Маяковского, Пушкина… Когда школьные подружки охотились в десятом классе за тонкими книжечками некоторых модных молодых поэтов, она пожимала плечами и говорила им словами Есенина: «Все пройдет, как с белых яблонь дым».

В небольшой комнатке, где стояла ее кровать, она повесила на стене портреты самых разных поэтов. Маяковский соседствовал с Есениным, Пушкин и Лермонтов попали в окружение Байрона и Гейне. Задумчивый Фет смотрел с противоположной стены на своего «визави» – Некрасова. Когда Женю спрашивали, почему она не пишет стихи сама, девушка отвечала:

– Зачем менять прочную позицию читателя на шаткую позицию автора-неудачника? Разве от этого, ребята, что-нибудь выиграешь?

У нее была добрая мать и такой же добрый отец – Яков Прокофьевич, со спокойным взглядом серых бесхитростных глаз, чуть сутулый оттого, что много времени на своем веку провел за станком. Женя родилась в начале сорок второго, но Яков Прокофьевич увидел ее лишь в августе сорок шестого, когда вернулся в свой маленький домик с войны. Отдохнув, он пошел работать на тот же самый «Красный металлист», с которого уходил на фронт. Снова его имя стало появляться на Досках почета, а иногда и на столбцах городской газеты. И на одном из собраний директор «Красного металлиста» Ветлугин, сам в прошлом кадровый рабочий, сказал, что на таких, как Яков Прокофьевич Светлов, не только завод – Советская власть держится.

После войны Женин отец с десяток лет проработал в цехе. Однажды вызвали его в горком партии, спросили, что делал на фронте. Помялся Яков Прокофьевич и довольно-таки определенно ответил:

– Все, что приказывали.

– А что же приказывали? – заинтересовался первый секретарь.

– Всякое. Сначала рядовым был. Назначили командиром отделения – отделение принял. Убили в атаке командира взвода – на его место встал. В сорок третьем послали на шестимесячные курсы политработников. Вернулся с них и до самого конца войны в замполитах командира стрелкового батальона проходил. В смысле опасности – разница маленькая. В пехоте не спрячешься. Что комбат, что заместитель по политчасти, что боец рядовой – в наступлении все равно в одной цепи идешь.