Русский Моцартеум

– А правда ли, что?…

– Так и есть, – важно отвечаю я. – Сам от себя такого не ожидал.

– Какая хоть работа?

– Каторжная – врагу не пожелаешь, – вздыхаю я. – Пришел состав с цементом в мешках – вот целый день и парюсь с тройкой таких же бедолаг: на горб по мешку-и взад-вперед шастаем. Конца и краю не видать. Правда, платят неплохо – тридцать марчелл (немецких марок) за час в одни руки!

И для достоверности швыряю на стол 180 марок, якобы полученных за 6 часов работы. Семь голов склонились над столом, и семь пар глаз уставились вначале на деньги, а затем на меня. Повисло молчание: никто не знал, как отреагировать, «не уронив себя и свое достоинство». Общий столбняк постепенно прошел и начался малый курултай – обсуждение.

– Нда, хм…

– Ни хрена себе!..

– Да я скорее руки отрублю, чем мешок на спине потащу…

И уже потеплее:

– Ты что, и завтра пойдешь?

– Пойду, братва, обязательно пойду, – киваю я и добавляю: – Уже с заходом на восемь часов, то есть на 240 марчелл!..

Затем я долго – для полной достоверности – описываю грязную и вонючую спецовку, которую пришлось надеть, и то, какой шеф хам: орет, гад, все время, измывается; и какая тяжелая работа и еще много всяких ужасов. Потом широко зевнул, потянулся и, извинившись, отправился в свою комнату отдыхать.

Ждать пришлось недолго. Вскоре раздался стук в дверь. Это был культурный и вежливый Дмитрий – «бывший олигарх» и «вице-президент» какой-то там компании. Шепча и воровато озираясь, пригласил меня в свои покои на рюмочку.

Я себя долго уговаривать не стал и уже через пару минут сидел, развалясь в кресле у него в комнате за столом. На столе колбаса, сыр «Рокфор», масло, хлеб, кофе и армянский коньяк, привезенный с Украины и отложенный для важного и торжественного случая. Его жена хлопотала, была радушна и поглядывала на меня большими горящими глазами. У меня от этой картинки в ушах заиграла музыка с заезженной виниловой пластинки, а хрипловатый голос Утесова выводил: «У самовара я и моя Маша». Да и сам Дмитрий, разливая коньяк, заговорщицки кивнул на кровать, где уже покоилась аккуратно собранная его рабочая одежда.

– Послушай, замолви словечко за меня у шефа, – потупив глаза, сказал он. – А то, знаешь, с деньгами напряг – уже месяц, как один голимый социал. Потолкуй, будь другом. Только не говори пацанам, а то, знаешь, засмеют. Ну их…

– А как же домой возвращаться, в хайм, – в рабоче-крестьянском виде? – спросил я.

– Мы с Натальчиком уже все продумали: она заезжает с тестем на машине за мной, отвозят к нему – я отмываюсь, ужинаю и возвращаюсь в хайм…

– Понятно. Все как в кино: слегка усталый, чистый и пахнущий, как истый джентльмен, парфюмом, коньяком и сигарами, – закончил за него я.

Димон с женой засмеялись, завершая наш «монтаж» фразой, не лишенной юмора:

– … И заявляю с трибуны, что был на переговорах с бизнес-партнерами из Москвы.

Тут засмеялись от души все вместе. Димон выпил, и его уже было не остановить.

– А каково одиноким женщинам! – вдохновенно рассказывал он. – Попали в эту «психушку» и закрутились без остановки – вещи, вещи, вещи… Бродят по всяким там «Фазаненштрассен» и скидки отслеживают. Все из бутиков, все дорогое и очень дорогое! Сами же работают как проклятые – уборщицами, посудомойками, прислугой за пять марок в час; а экономят на всем – еде, кино, концертах. Некоторые еще умудряются припутанивать…

Выслушав откровения визави, я задаю традиционный вопрос о фантазиях про красивую жизнь, которыми потчуют друг друга азюлянты в хайме:

– Послушай, Димон, скажи мне, зачем на всех этих заседаниях «курултая» рассказывались байки про «белого бычка» – я просто хочу понять?…

Этот коронный вопрос я задаю уже в тысячный раз, заранее зная, что на него нет ответа – просто не существует в природе. Если только визави не пробормочет что-то вроде: «Ну-у, понимаешь… Так уж повелось… Да уж… Что уж тут…»

… Ответ хозяина укладывался-таки в уже знакомый стереотип. Димон стал серьезным и, зачем-то оглянувшись на дверь, перешёл на шепот:

– Пойми, тут сложился такой идиотский стиль взаимоотношений: все друг другу врут, причем, все знают, что врут, но слушают друг друга и не верят ни вот на столько. Но фантазировать продолжают, поддерживая всеми фибрами своей души приклеенный к своей персоне имидж магната. К примеру, если был в России реализатором на базаре, то утверждаешь – будто хозяином пошивочного цеха, был официантом – в одночасье превращаешься в завпроизводством. И пошла писать губерния!.. Не мною это придумано, так уж повелось…

Под занавес Димон заручился от меня обещанием замолвить словечко у хозяина, добавив вполголоса:

– Ты уж не подведи меня, не проболтайся, а за мной не заржавеет, поверь.

Пообещав замолвить словечко у босса, я отбыл к себе. Но пробыл в одиночестве не долго, потому что через пять минут ко мне постучался Владик и пригласил к себе на фужер вина с виноградных плантаций Майнца. Все повторилось с абсолютной точностью, как и у Димона. Разница была лишь в средствах маскировки сего постыдного факта от «братвы». Этот, в отличие от Димона, вообще не собирался возвращаться в хайм-общежитие.

– Заночую у брата, – посвятил меня Владик в свои планы и подмигнул. – Сам понимаешь, с этими козлами потом объясняться и оправдываться.

Я ему пообещал тот же режим наибольшего благоприятствования.

Таким образом за вечер у меня перебывал весь наш «деловой» мир. Со всеми я распивал напитки, всем обещал поговорить с шефом и под страхом смерти не рассказывать никому в хайме: дескать, засмеют, проклятые… Каждый ругал всех подряд, сетовал на идиотизм ситуации и обещал меня отблагодарить. Последним оказался представитель криминальных кругов. Тот меня называл «братухой», предлагал «косяк», обещал всестороннюю поддержку и недорого ворованные вещи из Ка-Дэ-Вэ.

Через день мне это стало все надоедать, и я, снизив цену до десяти марок за час и на четвертый день собрав всех страждущих, объявил, что цемент закончился – вышел весь! А меня выкинули на улицу.

Как мне было их жаль… Да, да, жалко по-настоящему! Ведь они, находясь в центре этого идиотского спектакля, всё же надеялись заработать, причем сами они в этом ничего дурного не видели, но какая-то совковость и забитость мешала им быть самими собой. Они очень боялись выпасть из этого абсурдного хора джентльменов – показаться не такими значительными, как хотелось бы. Они играли – каждый свою роль и каждый знал, что это – его, родная, выстраданная роль! Им хотелось быть теми истыми буржуа, какими, как им казалось, должен был быть уважающий себя человек, им хотелось пожить этой сказкой, им нравилось играть в этом театре абсурда. Ведь никто из них не догадывался, что роль эта будет очень тяжелой, а для кого-то и непосильной – ни по деньгам, ни по настроению, но, тем не менее, они продолжали участвовать в этом спектакле под названием «эмигрантская жизнь»…

XV. Назад, в «Шарлоттенград»

«Ночь! Обольщенье! Кокаин! – Это Берлин!..»

    Андрей Белый, 1924 год, «Шарлоттенград»

Обстоятельства смерти великого австрийского композитора и сегодня, 226 лет со дня смерти Вольфганга Моцарта, побуждают исследователей возвращаться к документам, фактам и преданиям тех далеких лет. В надежде, хоть и призрачной, те достопамятные события, будто Ивиковы журавли, вновь и вновь возвращают нас к нынешним венским и зальцбургским «хранителям Грааля», чтобы приблизиться к истине, роскошный иероглиф которой выбил на скрижалях истории русский солнечный гений Александр Пушкин.

Так вот, вся эта круговерть началась с прочитанной в «Шпигеле» статьи «Назад, в Шарлоттенград», где я узнал о русской эмигрантке первой волны, поэтессе Вере Иосифовне Лурье. Тогда-то я вспомнил о просьбе Сансаныча брать всё, что касается Моцарта, и отсылать в Москву. У меня тут же созрела «идея на миллион»: а не махнуть ли мне в Вильмерсдорф – предместье германской столицы и познакомиться с эмигранткой далёких революционных лет. А вдруг там хранятся уникальные документы, манускрипты и даже артефакты, связанные с великим Моцартом!..

С этого, пожалуй, всё и началось. Как будто я нажал на «спусковой крючок», раздался «выстрел», и моя жизнь стала развиваться по иным, необъяснимым правилам и таинственным канонам. Изложенное ниже находится за гранью моего – я имею в виду человеческого – понимания. И, тем не менее, это невыдуманная история жизни и смерти Вольфганга Амадея Моцарта…

Рукопись попала ко мне совершенно случайно. Этот манускрипт передала мне эмигрантка первой русской волны поэтесса и графиня Вера Лурье, жившая в предместье Берлина – Вильмерсдорфе. То был своеобразный подарок Верочки Лурье от казачьего офицера Войска Донского – Александра Ивойлова, успевшего передать ей манускрипты о Вольфганге Моцарте. Александр значился в «Казачьем стане» генерала Т. И. Доманова; это формирование оказалось в зоне оккупации англичан и, как она узнала позже, все казаки были выданы советскому командованию под Линцем и препровождены в СССР. Помочь Сашеньке Ивойлову Вера Лурье не сумела, смогла лишь страстно полюбить до конца дней своих…Итак, по порядку…

Созвонившись с редакцией журнала «Шпигель», я узнал адрес графини и поэтессы Веры Иосифовны Лурье, а проще фрау Лурье и номер её домашнего телефона. Она оказалась дома и взяла трубку.

Мы договорились встретиться на следующий день. Пунктуально, по-немецки: в девять ноль-ноль. Я арендовал вишнёвый «Опель» и улёгся пораньше спать.

В последствии всё это напрочь перевернуло всю мою жизнь. Следуя наставлениям графини, мне пришлось продолжить «дело её жизни» и заняться собственным мистико-эзотерическим расследованием, в результате которого были найдены сенсационные данные о крупнейшем скандале в европейской культуре XVIII столетия, связанного с тайной ранней гибели Бога музыки Вольфганга Амадея Моцарта.

Приступая к изучению доставшихся мне от Веры Иосифовны документов, я понятия не имел о тайных ложах, франкмасонах, иллюминатах, об эзотерических знаниях, ничего не знал про обряды посвящения для «профанов», которых рядили в смирительные рубашки масонских лож и прочих эзотерической организаций, руководители которой пытались оспаривать власть самого Господа Бога. Исподволь, мастера и гроссмейстеры убеждают нас в исключительности и высшем предназначении «посвящённых» или масонов, имя которых легион, как записано в Библии.

Ныне я осведомлён об этом, скажем так, чересчур хорошо. Слишком уж часто смерть подстерегала тех, кто осмеливался жить собственной правдой и переступил ту роковую черту, за которой их поджидала неминуемая смерть. Вопрос в другом и главном: а стоит ли жить по-иному – быть толерантным и амбивалентным, быть конформистом?

За два столетия история, которую поведали мне эти манускрипты, а если быть точнее – рукописные и иные документы, опалили испепеляющим огнем мысли и души не одного человека. Череда смертей вовлекла каждого из них в бешеную пляску, которой не было сил противиться. Теперь пришёл мой звездный час. Я это понял и воочию ощутил на себе. Вот почему я пришел к выводу, что обязан обнародовать то немногое, что мы знаем (или думаем, что знаем) об Амадее Вольфганге Моцарте. Зачем? Ответ прост. Я надеюсь, что сумею – пусть даже на мгновение – прервать безумную пляску смерти и лишить её злой колдовской силы, чтобы она не успела поглотить и следующие персонажи этой интеллектуальной трагедии. Задача осложнялась тем, что я сам был вовлечен в этот завораживающий процесс и захвачен вихрем страшных танцев. Прямо на моих глазах смерть обольщала разными превратностями, лаская и обволакивая очередную жертву и все крепче и крепче прижимаясь к её бедрам. А нескончаемая временная цепь только распаляла смерть, кружа её в мучительно-сладостных па, в ожидании своего вожделенного часа «икс».

Преуспею ли я в своём праведном намерении, не ведаю. Но что меня насторожило – это то, что на меня снизошло некое безразличие, в душе зазвенела леденящая пустота равнодушия. Это случилось после того, как я обнаружил в пакете с переданными манускриптами прядь волос В. Моцарта и договорился с физиками-ядерщиками из государственного научного центра (ГНЦ) о проведении тест-исследований с помощью нейтронно-активационного метода. Снятие характеристик, их анализ, совместно с хронологией течения болезни Моцарта дал бы наконец ответ: был ли отравлен великий композитор или это просто досужие вымыслы. Иными словами, удалось бы фактически доказать преступление в европейской культуре XVIII столетия, гениально описанного Пушкиным, а именно: начиная с июня – вплоть до 4 декабря 1791 года Моцарту с едой и питьем дозировано вводилась двухлористая ртуть – сильнейший металлический яд сулема. В итоге получилось бы, что тот круг вельможных персон, кто выдал «ордер на убийство» и ритуально уничтожал композитора, не ограничивался бы одним только Антонио Сальери.

Есть один момент, который я хотел бы прояснить, прежде чем вы перевернете эту страницу, что я вовсе не рвался распутывать этот клубок тайн, проблем и загадок, поскольку не по своей воле оказался причастным к этой истории. Разгадка проста. Меня заворожила роскошь и красота музыки Моцарта, как и другие реальные персонажи этой истории: русская эмигрантка первой волны, графиня Вера Лурье, австрийский профессор музыки Гвидо Адлер, русский музыковед профессор Игорь Бэлза, ученые-медики и музыковеды из ФРГ Дитер Кернер, Вольфганг Риттер, Гунтер Дуда. Похоже, во всем этом был виновен бог музыки, композитор Вольфганг Амадей Моцарт.