Встретимся в раю, дорогой

Обошлось без обмороков и сопутствующих видений.

Сознание, ему показалось, померкло, но потом сразу снова прояснилось. Сердце всколыхнулось, будто замешкалось, задумалось, делать ли следующий шаг, переключило скорости и вновь пошло, как ни в чем не бывало. Наполнило вены биением пульса.

Как много простых вещей наполняют жизнь смыслом, подумалось ему. Их по привычке не замечаешь, пока не лишишься чего-то.

Дверь откатилась в сторону, и они вышли из кабинки. Сан Саныч, собственно, просто вывалился из нее, едва держась на ногах. Дверь портуны за спиной тут же закрылась. Оглянувшись, путешественник уже не мог различить ее на однородной темной стене.

– Что за черт? – подумал он. – Где это мы?

Он попытался сориентироваться, но, сколько ни оглядывался, ему это мало что дало.

Какое-то темное пространство, узкий, тесный дворик, вскользь освещаемый косым лучем желтоватого света, выбивавшимся из неплотно зашторенного окна на втором этаже. Дома, окружавшие двор, все казались двухэтажными. А окна первых этажей, те, что он заметил, были закрыты глухими ставнями, наверняка железными.

Едва заметным синим пятном, плыл в темноте двуликий образ. Добавляя колорита и жути, сверху в колодец двора падала туманная кисея, лишая тени контуров и очертаний.

Левей портуны наружная лестница вела на галерею, опоясывавшую второй этаж. В общем, дворик был похож на одесский – как он его себе представлял.

Чего это они здесь боятся? – призадумался Сан Саныч, зацепившись взглядом за стальные ставни на ближайшем окне.

Худодо тем временем продолжал держать его ладонь. Что это он, удивился Сан Саныч и потянул руку. Будто я малец какой. Он дернул еще раз, и только тогда провожатый его отпустил.

– Идти можете? – спросил шаман.

– Конечно!

– Тогда пошли. Следуйте за Худодо. Поспешим!

– Но куда? – хотел выяснить сразу все Сан Саныч, однако шаман лишь махнул рукой: – После! После! – И нырнул в забитую клубящимся сумраком темную подворотню. Пришельцу ничего не оставалось, как последовать за ним.

В подворотне Сан Саныч первым делом влетел в лужу.

– Осторожно здесь! – запоздало предупредил Худодо.

– А, черт! – откликнулся начальник контрразведки легиона. – Темно, как у… Хоть глаз выколи!

Он стал обходить лужу сбоку и тут почувствовал, что в подворотне, кроме них, еще кто-то есть. Человек, или два. Если люди, конечно. Стояли у стены, прижимаясь к ней. Сан Саныч почувствовал холодок под ребрами.

Зачем здесь стоят? – понеслись мысли. Против кого замышляют? Он инстинктивно замедлился, но потом сообразил, что и Худодо, и эти, в подворотне, очевидно, видят в темноте гораздо лучше, чем он. Он так вовсе ничего не видел, а местные – то ли привыкли уже к сумеркам, то ли вовсе глаза у них устроены особым образом. В таких условиях с кем-то связываться – себе дороже станется.

Словом, Сан Саныч с новым рвением устремился к выходу из подворотни и вскоре выбрался из нее на оперативный простор.

Это была освещенная редкими фонарями улица, не слишком широкая, мощеная булыжником. Мостовая выглядела отремонтированной, видимо, за ее состоянием следили. Камни масляно поблескивали в свете немногочисленных огней и по виду походили на гранитные. Ну, ясное дело, чем еще мостовые мостить? Не песчаником же. Значит, где-то есть и карьеры, каменоломни, все подмечал Сан Саныч.

Дома по обеим сторонам улицы стояли не выше трех этажей, во всяком случае, на видимом ее отрезке. Внизу располагались магазины, не слишком часто, кое-где. Но все витрины были ярко освещены, вывески светились и мигали зеленым, красным, синим. Их блики по мостовой рассыпались разноцветной паутиной. Значит, хозяева лавок и заведений не опасались за свое имущество так, как обитатели глухих дворов. Тоже странно.

Туман сеялся с неба, приглушая и размывая огни, делал их матовыми, струящимися, ускользающими. Сан Саныч готов был предположить, что текущее местное время – семь-восемь часов вечера. Ну, может, чуть больше, но не позже девяти, подумал он. Неужели, здесь постоянно так? И они никогда не видят солнца? Утро что, отменили? Бр-р-р!

Они – он имел в виду тех редких прохожих, которые торопливо двигались вдоль улицы в отдалении. Да, прохожие здесь имелись, и вполне обычные с виду, а вот транспорта не наблюдалось никакого. Наверное, его и не было. Не нужен? Да и зачем, если есть портуны. Лошадки в Лимбе, видать, тоже не водятся, как и кошки, собаки и другие животные, так что… Хотя, с чего он взял, что не водятся? Все может быть. Вот сейчас как выскочит из подворотни конная полиция!..

Он представил на миг, как выглядели бы на этой улице всадники и экипажи, как гремели бы по мостовой колеса, как цокали копыта… А что? Вполне!

Высокая фигура Худодо маячила уже далеко впереди, и Сан Саныч бросился его догонять. Пробегая мимо освещенных витрин, он с любопытством заглядывал в них, желая на ходу высмотреть что-то интересное, но слишком быстро несся, слишком быстро. На такой скорый взгляд, вполне обычная картина: товары на полках, скучающие продавцы за прилавками. Лица и те… аутентичные. В смысле, подходящие, во всех отношениях.

Надписи на вывесках он, кстати, понимал легко, только некоторые слова на них встречались необычные. Например, если «Бакалея», «Колониальные товары» или «Гастроном» он воспринимал без усилия, на подсознании, то «Довгвиллова консультация» или «Окно милосердия» – не очень. Хотя не факт, что знакомые слова и названия имели здесь те же значения, к которым он привык на Земле.

Худодо недолго оставался на улице. Вскоре он свернул в очередную подворотню и исчез из виду. Доставшись до того места, Сан Саныч увидел узкий темный проулок. Он сразу вспомнил давешние тени в подворотне и напрягся, ожидая и здесь что-то подобное. И точно, от стены отделилась фигура и шагнула к нему.

– Не отставайте, – сказала фигура, оказавшись Худодо. – Уже близко.

Он повернулся кругом и, всколыхнув облачко вездесущего тумана, устремился в проулок. Тот, хоть и был мощенным, оказался кривым и начисто лишенным освещения. А вскоре и вовсе рассыпался мешаниной проходных дворов.

Дома здесь были разнообразных форм, совершенно фантастических, и располагались в невообразимом беспорядке. Как Бог на душу положит – говорят о таком способе планирования. И Господь, очевидно же, имел ко всему этому непосредственное отношение. Хотя, нельзя же всю ответственность возлагать на Всевышнего? У каждого строителя или ваятеля перед ним своя персональная заслуга складывается, со знаком плюс или со знаком минус.

Окружающие картины настраивали мысли на специфический лад. Сан Санычу временами казалось, что он погружается в собственную галлюцинацию.

Дома из красного обожженного кирпича, одноэтажные, двухэтажные. Сараюшки, чуланчики, пристройки. Еще пристройки и пристройки к пристройкам. Надстройки над пристройками и кривые, коленчатые лестницы к ним. Удивительная планировка – ни одной открытой перспективы.

Сан Саныч видел однажды на Земле такое. Район в далеком малознакомом городе, в который его занесло по долгу службы.

Худодо дожидался его на углу у кособокой хибары.

– Что, запутались? – спросил он.

– Пожалуй, немного, – согласился Сан Саныч. Неожиданно всплыло в памяти название района в том далеком городе на Земле. – Ерусалимка! – озвучил он.

– Откуда вы знаете? – удивился Худодо. – Впрочем, потом расскажете, мы пришли. Это здесь.

Нырнув за провожатым в неприметный проход, Сан Саныч попал в закрытый со всех сторон двор, где увидел замерший в настороженном ожидании приземистый каменный дом, похожий на пакгауз. Образец романской архитектуры, сказал бы ее знаток – и был бы скорей прав.

Мощные стены, усиленные углы, контрфорсы. Узкие, похожие на бойницы и забранные толстыми решетками окна высоко над землей, солидная, обшитая кованым железом дверь. И шатер крыши, тоже железный, наполовину скрытый в нависшем тумане.

– Мой дом – моя крепость, – сказал, остановившись перед пакгаузом и окинув его оценивающим взглядом, Сан Саныч.

– Здесь это совсем не лишнее, – подтвердил сказанное Худодо.

Подойдя к двери, он несколько раз стукнул висевшим на ней тяжелым молотком по металлической пластине. Через минуту в двери открылся глазок, в нем заблестел чей-то глаз, и уже потом загремели запоры, и дверь чуть приоткрылась наружу. Худодо подхватил и продолжил это ее движение. Схватившись за отполированную множеством прикосновений бронзовую ручку в форме ящерицы, он распахнул створку во всю ширь и жестом предложил Сан Санычу войти.

Входя, гость увидел стоявшего сбоку от прохода очень тучного человека – того, кто открыл им дверь и кто, очевидно, стерег дом. Круглое добродушное лицо его улыбалось, причем все сразу – глаза, губы, щеки, даже морщины на лбу. Каждый фрагмент, каждый элемент лица выражал радость от встречи. Забегая вперед, вскоре Сан Саныч подметил, что и злился, выражал недовольство и любые другие чувства и эмоции он точно так же, предаваясь им целиком, без остатка. Большая голова была повязана камуфлированной банданой. Огромная безрукавка неопределенного цвета с множеством карманов была расстегнута, когда-то красная рубаха под ней задралась, не в силах сдержать натиск его живота. Это все, что смог разглядеть Сан Саныч, проходя тесной прихожей. А еще он успел подумать, что в присутствии такого чрева любое помещение будет казаться тесным.

Наверное, он был прав, но все же гостиная, в которую он попал, выглядела обширной, да по факту и была такой, поскольку занимала едва ли не весь первый этаж дома.

– Как тут? – спросил позади Худодо.

– Тихо, – односложно ответил привратник.

Логово Худодо, как окрестил это место Сан Саныч, было обустроено не без некоторого изящества, первобытного шарма. Прежде всего, бросался в глаза огромный, во всю боковую стену, очаг справа от входа. В нем весело трепыхался огонь, потрескивали дрова, и оттуда накатывали волны тепла. Что было совсем не лишне после пробирающего до костей сыростью тумана снаружи. Над огнем висел совершенно черный от сажи котелок, в нем задорно бурлило варево, источая аромат, от которого немедленно заурчало в животе.

Рядом с очагом располагался большой стол черного дерева, мощный, по виду – весьма и весьма старинный, и несколько подобных ему стульев подле. И это была вся мебель в помещении – в традиционном понимании этого слова. Остальную часть обстановки составляли многочисленные сундуки и разбросанные повсюду шкуры. Шкуры были разные, Сан Саныч определил и оленьи, и медвежьи, и волчьи, так что предположение о том, что в Лимбе нет животных, повисло в воздухе.