Жемчужина Востока

– Которое, вероятно, не менее меня заинтересовано невольницей! – добавил Халев. – Но увы! Третье лицо оказалось счастливее нас!

– Вот именно, и та высокая личность, о которой я говорю, до того огорчилась этим обстоятельством, что разразилась слезами и даже упрекала меня, несмотря на то что любит более, чем родного брата…

– Вот почему с вами и приключился неприятный случай, благородный Сарториус!

– Да, горе моего августейшего господина так поразило меня, что я, поспешив к нему, поскользнулся и упал…

– Подобные случаи нередки в домах великих мира сего, где полы так скользки. Но все это не к делу, я полагаю…

– Нет, нет, дело в том, что мне надо узнать имя человека, купившего Жемчужину Востока. Возможно, тебе оно известно?

– А на что тебе его имя, благородный Сарториус?

– Мне нужно его имя, так как Домициану нужна его голова! – прямо, без намеков отвечал домоправитель.

В это мгновение Халева озарила мысль: вот случай отомстить Марку, избавиться от него раз и навсегда!

– Ну, допустим, я помогу Домициану, притом без всякого скандала, получить голову того человека. Согласится ли он за эту услугу уступить мне ту невольницу? Я знал ее еще ребенком и питаю к ней самые нежные братские чувства!

– Да, да, так же, как и Домициан! Я, право, не вижу, почему бы моему августейшему господину не согласиться на это: ведь ему нужна голова того человека, а не рука той девушки!

– Но, мне кажется, лучше бы иметь в этом отношении полную уверенность! Основываясь же на одних предположениях, я не особенно расположен впутываться в это неприятное дело!

– Прекрасно, может, ты пожелаешь, уважаемый Деметрий, изложить свои условия письменно и получить на них письменные ответы?

Халев взял пергамент и перо и написал:

«Полное помилование и неотъемлемое право свободно путешествовать и торговать везде, в пределах всей Римской империи, засвидетельствованное подписью всех надлежащих властей, пусть будет выдано некоему Халеву, сыну Гиллиэля, участвовавшему в иудейской войне против римлян; а также письменное обязательство, собственноручно подписанное лицом, в этом заинтересованным, что если голова, нужная ему, будет предоставлена в его руки, то еврейская невольница, прозванная Жемчужиной Востока, будет немедленно передана Деметрию, купцу из Александрии, и станет его неотъемлемой собственностью».

– Вот и все! – подытожил Халев, передавая пергамент Сарториусу. – Халев, о котором я здесь упоминаю, мой ближайший друг, без помощи которого я совершенно не могу обойтись в этом деле. А без этого помилования и гарантий, я знаю, он не тронется с места. Конечно, потребуется подпись самого цезаря Тита, должным образом засвидетельствованная. Но это, конечно, только дань дружбе; я же, собственно, заинтересован, чтобы эта девушка была отдана мне.

– Ну конечно! Надеюсь вскоре возвратиться сюда с желаемым ответом, уважаемый Деметрий! – с двусмысленной гримасой промолвил Сарториус. – А что касается Халева, то пусть он не беспокоится. Кому охота связываться с грязным, жалким жидом, отступником своей веры и народа?! Цезарь не воюет с подпольными крысами и летучими мышами… Прощай, высокочтимый Деметрий, жди меня вскоре обратно.

– Буду ждать, благородный Сарториус, и в интересах своих и твоих прошу не забывать, что во дворцах полы скользки, так что при вторичном падении тебе, пожалуй, и головы не снести!

«Брошу еще раз кости, – думал Халев, оставшись один, – посмотрим, не улыбнется ли мне на этот раз счастье!»

А старый Сарториус, низко согнувшись перед своим августейшим господином, докладывал результат проведенных поисков и расследований.

Страдающий в это время от жестокого приступа желчнокаменной болезни Домициан, обложенный подушками, вдыхая розовую эссенцию и смачивая голову водой, смешанной с уксусом, слушал довольно равнодушно отчет своего верного слуги. Но, вникнув в условия таинственного александрийского купца, воскликнул в негодовании:

– В уме ли ты, старый дуралей? Он хочет взять Жемчужину Востока, а мне вручить только голову наглеца, который осмелился перехватить ее у меня! И ты смеешь передавать мне подобные условия!

– Божественный Домициан, позволю себе заметить, что рыба идет только на приманку! – ответил хитрый домоправитель. – Если не поманишь его, этот человек ничего не скажет нам. Думал я призвать его сюда и пыткой вырвать из него правду, но эти евреи такой заядлый народ: не скоро у него выудишь то, чего он не хочет сказать. А тем временем тот, другой, успеет скрыться с девушкой. Лучше уж обещать ему все, чего он просит.

– Ну а затем?..

– А затем забыть о своих обещаниях. Чего проще?

– Но ведь он требует письменных доказательств!

– Он и получит, моей рукой писанные. Но помилование этому Халеву, а если не ошибаюсь, это тот же Деметрий, надо выдать с подменной подписью цезаря Тита. Тебе же, божественный Домициан, безразлично, если еще один еврей будет иметь право пребывать в Риме и торговать в империи!

– Ты не так глуп, Сарториус, как я думал. Очевидно, вчерашняя трепка придала тебе ума! Но прошу тебя, перестань передергивать плечами и замажь себе этот синяк под глазом: я не выношу черного цвета. Да отправляйся и удовлетвори этого Деметрия или Халева.

Через три часа Сарториус вторично явился к Деметрию, александрийскому купцу.

– Высокочтимый Деметрий, все, что ты желал, исполнено! – сообщил он. – Вот помилование Халеву, подписанное самим цезарем Титом, хотя это было не так легко потому, что цезарь сегодня отправляется на свою виллу на берегу моря – так предписал врач. Три месяца цезарь Тит не будет заниматься государственными делами, так как нуждается в полном отдыхе. Доволен ты этим, уважаемый Деметрий?

Халев внимательно изучил подпись и печать и сказал:

– Мне кажется, документ в порядке!

– А вот письмо от божественного, вернее полубожественного, Домициана к александрийскому купцу Деметрию, засвидетельствованное мной. Мой августейший господин обязуется уступить тебе Жемчужину Востока, если ты выдашь ему голову того человека!

Халев и это письмо долго рассматривал.

– Странно, – протянул он, – подпись Домициана и твоя, благородный Сарториус, очень похожи!

– Весьма возможно, высокочтимый Деметрий, весьма возможно. При дворе высочайших особ в обычае, чтобы их приближенные, в том числе и домоправители, подражали руке своих августейших повелителей.

– А также и их нравственности! Впрочем, если тут есть какой-нибудь подлог, тем хуже для виновника, так как Домициану, вероятно, не доставит удовольствие, если это письмо будет предъявлено на суде!

– Конечно, конечно, – поспешил поддакнуть Сарториус, – но теперь попрошу назвать имя виновного.

– Его зовут Марк! Он был префектом всадников у Тита во время похода на Иудею. Старая ливийская женщина по имени Нехушта купила на публичном торгу, на Форуме, ту невольницу. Старуха привела ее в его дом на via Agrippa, где она, вероятно, и сейчас находится.

– Марк? Но его считают погибшим, и вопрос о его наследстве порождает большие толки! Как наследник проконсула Кая, он обладает громадным состоянием. Кроме того, в последние годы он был любимцем божественного Нерона. Марк – знатная особа, с ним даже Домициану не так-то легко будет справиться! Но откуда все это известно тебе?

– Через Халева, который выследил, куда старая карга увела девушку. Ему же достоверно известно, что Марк еще в Иудее был ее возлюбленным!

– Конечно, не вполне прилично соперничать с сыном и братом цезаря, но все же на публичном торгу это законно: он имел на то право…

– Ну а если Марк совершил тяжкое преступление?..

– Преступление? Какое?

– Он был взят в плен живым при осаде Иерусалима. Пленного бросили в старую башню, откуда он бежал.

– Но кто может доказать это?

– Кто? Да тот же Халев! Это он захватил его в плен и бросил в ту башню!

– Да, но где этот трижды проклятый Халев?

– Здесь, перед тобой, трижды благословенный Сарториус! – воскликнул мнимый Деметрий.

– Это великодушно, друг Деметрий, но что нам следует делать теперь?