Жемчужина Востока

Невольничий рынок

На рассвете дня триумфа, когда паланкин с Мириам и Галлом проносили мимо храма Изиды, в город въезжали на измученных конях двое всадников. Вернее, всадник и всадница под густым покрывалом.

– Судьба благоприятствует нам, Нехушта! – произнес мужчина взволнованным голосом. – Мы, по крайней мере, не опоздали ко дню триумфа! Видишь, вон войска собираются у садов Октавиана!

– Да, да, господин, не опоздали, но скажи, куда мы теперь направимся и что станем делать? Быть может, ты явишься к Титу?

– Нет, женщина! Я не знаю, какой прием ожидает меня, пленника евреев!

– Но ведь ты был пленен в бессознательном состоянии, благородный Марк, ты не виноват в этом!

– Конечно, но закон гласит, что ни один римлянин не должен попадаться врагу, попав же в плен в бессознательном состоянии, должен заколоть себя, придя в сознание. Так должен был сделать и я. Я и сделал бы, увидя себя в руках евреев. Но ты знаешь, что все сложилось иначе. Если бы не Мириам, я, не задумываясь, наложил бы на себя руки. Теперь же постараемся добраться до моего дома около бань Агриппы. Триумфальное шествие должно пройти перед окнами этого дома, и если Мириам будет в числе пленниц, то мы увидим ее. Если же ее не будет… Значит, она умерла или ее цезарь отдал в дар кому-нибудь из своих друзей!

Здесь толпа была уже так велика, что они с трудом прокладывали себе путь, пока Марк не остановился перед мрачного вида мраморным зданием на Агрипповой дороге (via Agrippa).

Дом этот будто вымер. Посмотрев на запертые наглухо окна и двери, Марк подъехал к боковой калиточке и постучал в нее. Долго никто не отзывался. Наконец сквозь узкую щель раздался дребезжащий старческий голос.

– Уходите! Здесь никто не живет. Это дом Марка, павшего в иудейской войне. Кто ты, пришедший сюда тревожить меня?

– Отвори, Стефан! – повелительно произнес Марк. – Что ты за слуга, если не узнаешь голоса своего господина?

Маленький сморщенный старикашка в коричневой одежде писца выглянул в щель и, всплеснув руками, в радостном удивлении воскликнул:

– Клянусь копьем Марса, это сам благородный Марк! Добро пожаловать, господин мой, добро пожаловать!

Нехушта ввела коней во двор, вернулась к калитке и заперла ее на все засовы.

– Почему ты думал, Стефан, что я убит?

– Потому, господин, что о тебе не было вестей, а так как я знал, что ты никогда не опозоришь ни чести своего славного имени, ни римских орлов, которым служишь, подумал, что ты с честью пал в бою!

– Слышишь, женщина, что говорит мой слуга и вольноотпущенный? – обратился Марк к Нехуште. – Тем не менее, Стефан, то, что и ты, и я считали невозможным, случилось: я был захвачен в плен, хотя не по своей вине!

– О, утаи это, господин, от всех, утаи! Ведь двое таких несчастных осуждены идти нынче в шествии триумфа со связанными за спиной руками и позорной доской на груди с надписью: «Я – римлянин, который предпочел позор смерти!» И тебе, господин, грозит та же участь!

– Молчи, старик! – воскликнул Марк, весь бледный. – Молчи и прикажи рабам приготовить нам ванну и обед: мы нуждаемся и в омовении, и в питании!

– Рабов здесь нет; я отослал их на работы в поля, а лишних продал. Здесь остались только я да одна старая невольница, которая все приготовит тебе!

– А деньги есть у нас?

– О, денег у нас много, я даже не знаю, куда их девать!

– Они могут мне понадобиться сегодня! – предупредил Марк.

Старик поклонился и вышел распорядиться.

Время было около полудня. Марк, выкупавшийся, натертый благовонными маслами, одетый во все новое, стоял теперь в одной из великолепных залов своего дома и смотрел сквозь просвет в ставне на торжественное шествие триумфа.

К нему подошла Нехушта в чистых белых одеждах, омывшаяся и посвежевшая после продолжительного пути.

– Узнала ты что-нибудь о ней, Нехушта? – спросил Марк.

– Кое-что, господин! Она должна следовать перед колесницей триумфатора. После триумфа ее продадут на торгу в Форуме. Из-за нее, говорят, произошла страшная ссора между цезарями и Домицианом, который хотел получить ее себе в дар!

– Ссора из-за нее? Боги, вы восстали против меня, если дали мне в соперники Домициана! – воскликнул Марк.

– Почему, господин? Твои деньги не хуже его денег!

– Да, и я отдам за нее все до последней полушки, но это не спасет меня от ненависти и мести Домициана!

– К чему тревожиться раньше срока?! В свое время успеешь нагореваться! – сказала Нехушта.

А мимо них тянулось бесконечной вереницей торжественное шествие, колесницы с изображением сцен взятия Иерусалима, фигуры богини победы, драгоценные вавилонские гобелены, золотая утварь Иерусалимского храма, модели судов, взятых у неприятеля, толпы пленных и те двое несчастных римских воинов, плененных евреями, о которых говорил Стефан. Один из них – грубый, суровый воин с громадной черной бородой – смотрел зверем и со злобным равнодушием принимал издевательства толпы; другого же, голубоглазого, с тонкими, благородными чертами лица, видимо, доводило это до безумия. Он дико озирался блуждающими глазами, как бы ища сочувствия. Лицо его выражало невыносимую муку. Вдруг какая-то женщина из толпы, подняв черепок, швырнула его и попала им в щеку несчастного со словами: «Трус! Собака, а еще римлянин!» Этого позора он уже не мог вынести; его голубые глаза остановились, он обернулся и громко крикнул в ответ:

– Я не трус! Я своей рукой убил десятерых врагов, и пятеро из них – в бою один на один! Я не трус, на меня напали пятнадцать человек, когда я был ранен, и одолели. Когда я очутился в тюрьме безоружный, я хотел удавиться, но подумал о жене и детях и остался жить. А теперь я умру, и пусть кровь моя падет на ваши головы!

И прежде чем кто-либо успел его предупредить, он кинулся под колеса громадной колесницы, запряженной восемью белыми быками, и был раздавлен.

– О-о-о! – застонал Марк и закрыл лицо руками, а Нехушта, воздевая руки, молилась за душу несчастного и за эту дикую бесчеловечную толпу, которая теперь восхищалась подвигом несчастного, признав наконец доблестным римлянином.

Процессию остановили, пока убирали тело и приводили все в надлежащий порядок. Против дома Марка за толпою пленных одна, сама по себе, шла девушка с дорогим жемчужным ожерельем на шее, в роскошном наряде, шитом золотом и серебром, с низко опущенной головой, вся залитая яркими лучами солнца.

– Смотрите! Смотрите! – кричала толпа. – Это – Жемчужина Востока!

– Смотри, господин! – воскликнула Нехушта, схватив Марка за плечо. – Это она!

Марк задрожал при виде той, которую он любил больше жизни.

– Как она утомлена и измучена! Душа ее исстрадалась, а я должен стоять здесь и смотреть на нее, не смея помочь ей ничем, не смея показаться! – стонал он.

Нехушта оттолкнула его и, встав на его место, осторожно раздвинула ставень и голубые шелковые шторы и на одно мгновение выставила свое лицо, так что ее можно было видеть с улицы.

– Она видела меня и узнала! – проговорила Нехушта, задергивая шторы и закрывая ставень. – Теперь она знает, что здесь в Риме не одна, здесь ее друзья!

– Я хочу, чтобы она видела и меня! – сказал Марк.

– Поздно! Видишь, шествие уже тронулось! Да она и не в силах была бы скрыть своего волнения при виде тебя!

Марк занял теперь свое прежнее место у просвета ставня и не спускал глаз с Мириам, пока та не скрылась из виду.

Солнце быстро клонилось к закату, окрашивая багровыми пятнами мраморные храмы и колонны Форума. Здесь теперь было довольно безлюдно, так как многотысячная толпа, насладившаяся великолепным зрелищем триумфа, теперь разошлась по домам восстанавливать силы; только подле публичного рынка невольниц толпились несколько десятков покупателей и праздных зевак, привлеченных сюда любопытством. Позади мраморной площадки, места торга, огороженного канатом, ютилось низенькое строение, где помещались предназначенные для продажи невольницы в ожидании покупателей. Некоторые счастливцы, пользуясь милостями сторожей, могли входить осматривать невольниц прежде, чем тех выводили на каменный помост. В числе последних благодаря золоту, сунутому в руки привратника, очутилась и старая поселянка с большой корзиной плодов за спиной. На этот раз выбор невольниц был невелик; всего пятнадцать девушек, самых красивых, выбранных из нескольких тысяч плененных еврейских женщин. В помещении, где находились предназначенные для продажи пленницы, было уже темно, при свете факелов опытные и предприимчивые покупатели заранее осматривали живой товар, не стесняясь, ощупывали его и обсуждали достоинства и недостатки. Большинство девушек сидели неподвижно в расслабленных позах с выражением тупой покорности на красивых лицах. Перед старой крестьянкой обходил невольниц, соблюдая очередь, жирный самодовольный человек, в волосах которого уже пробивалась седина. Он походил на восточного купца и всячески старался убедить смуглую красавицу-еврейку показать ему свою ступню. Но та, делая вид, что не понимает его, не двигалась. Тогда он наклонился, чтобы поднять ей юбку. Но едва он успел коснуться ее подола, как красавица наделила его такой звонкой пощечиной, что самодовольный нахал под общий смех присутствующих покатился на землю и встал с окровавленным лбом.

– Хорошо, хорошо, красавица! Не пройдет десяти часов, как ты поплатишься за это! – прошипел он злобно. Но девушка не шевельнулась.

Большинство публики толпилось вокруг Мириам, но сторожа запрещали не только касаться ее, а даже и заговаривать с нею. Покупатели подходили к ней один за другим. Перед Нехуштой шел высокий мужчина в одежде восточного купца, и ливийке показалось, что человек этот ей знаком. Наклонившись к Мириам, он хотел что-то сказать ей, но страж запретил ему: «С Жемчужиной Востока не позволено никому вступать в разговор! – строго произнес он. – Проходи, пора посмотреть и другим!» Высокий купец махнул рукой, и Нехушта заметила, что у него не хватает пальца на руке. «А, и Халев в Риме! – подумала старуха. – У Домициана есть еще соперник!»

– Не время для торга! Не красоток таких покупать, а собак, ведь совсем темно!