– Ой, ой! Разве что душа из него убежала; он даже не двигается.
– Хитер он, старая лисица! Посмотрите-ка, что с ним, а то он может и сквозь землю провалиться.
– Сейчас, – ответило несколько молодцов, подходя к дверям хлева.
– Сбросьте и сена с сеновала. Надо вытереть лошадей. Как солнце встанет, мы в путь.
– Хорошо, батько.
Пан Заглоба моментально бросил свой наблюдательный пост у крыши и притаился у входа на сеновал. Одновременно с этим он услышал скрип деревянного затвора и шелест соломы под ногами казаков. Сердце бешено застучало в груди, а рука сжимала рукоять сабли; в душе он повторил обет, что скорее позволит сжечь себя вместе с хлевом или изрубить на куски, чем взять живым. Он думал, что вот-вот казаки поднимут страшный крик, но ошибся. Одно время было слышно, как они все торопливее ходили по всему хлеву; наконец один из них отозвался:
– Что за черт! Не могу нащупать его! Мы ведь бросили его сюда.
– Оборотень, что ли? Высеки огня, Василий, темно тут, как в лесу.
Наступило минутное молчание. Василий, очевидно, искал трут и огниво, а другой казак начал потихоньку звать:
– Пане шляхтич, отзовись!
– Поцелуй пса в ухо! – пробормотал Заглоба.
Вот огниво лязгнуло о кремень; затем посыпался сноп искр и осветил на минуту внутренность хлева и головы казаков в шапках; потом опять воцарилась темнота.
– Нету, нету! – послышались лихорадочные голоса.
Один из казаков бросился к дверям.
– Батько Голода, батько Голода!
– Что такое? – спросил сотник, показываясь в дверях.
– Нет ляха!
– Как нет?
– Сквозь землю провалился! Нет его нигде! О, господи помилуй! Мы и огонь зажигали, – нет!
– Не может быть! Ой, и влетит вам от атамана. Убежал он, что ли? Заспались?
– Нет, батько, мы не спали. Из хлева он не мог выйти в нашу сторону.
– Тише, не будить атамана! Если не ушел, то должен быть здесь. А вы везде искали его?
– Везде.
– А на сеновале?
– Как же он мог на сеновал влезть, если он был связан?
– Дурень! Если б он не развязался, то был бы здесь. Поискать на сеновале! Высечь огня!..
Снова посыпались искры. Известие это сейчас же облетело всю стражу. В хлеву началась давка, которая бывает всегда, когда случится что-нибудь неожиданное: слышались торопливые шаги, торопливые вопросы и ответы, Советы сыпались со всех сторон.
– На сеновал! На сеновал!
– Осмотри снаружи!
– Не будить атамана, не то быть беде!
– Лестницы нет!
– Принести другую.
– Нигде нет!
– Сбегай в избу, нет ли там.
– О, лях проклятый!
– Полезай на крышу по срубам – через крышу пройдешь.
– Нельзя. Крыша выступает и обшита досками.
– Принести пики – по ним и взойдем! А, собака! Втащил и лестницу!
– Принести пики! – загремел голос Голоды.
Казаки бросились за пиками, а другие, задрав головы, смотрели на крышу. Сквозь открытые двери в хлев проникал утренний свет, а в его неверном освещении виднелось квадратное отверстие сеновала, темное и безмолвное.
Снизу раздались отдельные голоса:
– Ну, пане шляхтич! Спусти лестницу и слезай! Все равно не уйдешь! Зачем людей утруждать! Слезай, слезай!
Тишина.
– Ты умный человек! Если б это тебе помогло, ты бы сидел там, но ведь это тебе не поможет – и ты слезешь добровольно, ты добрый!
Тишина.
– Слезай! А не то мы сдерем тебе шкуру со лба и бросим головой на навоз. Но Заглоба оставался глух как к угрозам, так и к лести и сидел в темноте,
как барсук в своей норе, приготовляясь к отчаянной борьбе. Он только сильнее сжимал свою саблю, сопел и шептал про себя молитву.
Между тем принесли пики, связали их по три вместе и поставили острием вверх. Пану Заглобе пришло в голову схватить их и втянуть наверх, но он сообразил, что крыша может оказаться слишком низкой и ему не удастся втянуть их совсем.
Хлев между тем наполнился казаками: одни светили лучинами, другие принесли кольев, решеток от возов, но так как они были коротки, то наскоро связывали их ремнями. По пикам трудно было взобраться, но охотники нашлись.
– Я пойду! – отозвалось несколько голосов.