Огнем и мечом

– Мосци-панове, – говорил он, – я попал в плен, это правда, но фортуна изменчива, Богун всю жизнь бил других, а сегодня побили его мы. Так всегда на войне! Сегодня бьешь, а завтра бит будешь! Но Бог покарал Богуна за то, что он напал на нас, спавших сном праведным, и разбудил нас столь недостойным образом. Он думал, что он меня напугает своим плюгавым языком, но я его так прижал, что он совсем спутался и выболтал то, чего совсем не хотел сказать. Да что тут говорить, не попадись я в неволю, мы не разгромили бы его так с Володыевским. Теперь слушайте же дальше. Итак, если бы я с Володыевским не побил его, то нечего было бы делать ни Подбипенте, ни Скшетускому, и наконец, если бы мы не разгромили его, то он разгромил бы нас; а если б этого не случилось, то кто же этому причиной?

– Вы – настоящая лиса, – сказал пан Лонгин, – тут хвостом вильнете, там проскользнете и всегда вывернетесь.

– Глупа та собака, что гоняется за своим хвостом, она его не догонит, а нюх потеряет. А сколько вы людей потеряли?

– Всего около двадцати человек и несколько раненых. Там нас не очень били.

– А вы, пане Володыевский?

– Человек тридцать, я напал на не приготовленных к битве.

– А вы, пане поручик?

– Столько же, сколько Лонгин.

– Ну а я только двоих. Теперь скажите сами, кто из нас лучший полководец? Вот оно что! Зачем мы сюда приехали? Князь послал нас собрать вести о Кривоносе. Вот я вам и скажу, что я узнал о нем первый и из самого лучшего источника, прямо от Богуна; я знаю, что Кривонос стоит под Каменцем и хочет бросить осаду, так как струсил. Это о делах общественных. Но я знаю нечто такое, что обрадует всех вас, о чем я не говорил до сих пор, так как хотел, чтобы мы вместе обсудили это дело. До сих пор я был нездоров, усталость одолевала, да и внутренности помяло от того, что был связан; я думал, что кровью истеку!

– Да говорите же, ради бога! – воскликнул Володыевский. – Неужели вы что-нибудь узнали о нашей бедняжке?

– Да, так и есть, да благословит ее Бог! – ответил Заглоба.

Пан Скшетуский поднялся во весь рост и сейчас же сел опять. Настала такая тишина, что слышно было жужжание комаров на окне. Наконец пан Заглоба продолжал:

– Она жива, я знаю это наверно, и в руках у Богуна! Мосци-панове, страшны эти руки, но все не допустил Господь, чтобы он ее обидел или опозорил. Мосци-панове, мне это сказал сам Богун, а он скорей похвастает чем-нибудь другим.

– Может ли это быть? Может ли это быть? – лихорадочно спрашивал Скшетуский.

– Если я лгу, пусть меня гром разразит, – торжественно ответил Заглоба, – это – святая истина. Слушайте, что мне говорил Богун, когда думал посмеяться надо мной, прежде чем я обрезал его. «Что же ты думал, говорит, что привез ее в Бар для мужика? Что я, мужик, что ли, чтобы неволить ее силой? Иль у меня не хватит денег, говорит, чтобы венчаться в Киеве и чтобы во время венца пели чернецы и горело триста свечей, у меня, говорит, атамана и гетмана?» И он начал топать ногами и грозить мне ножом, думал, что испугает меня, но я ему сказал, чтобы он собак пугал.

Скшетуский уже пришел в себя, лицо его сияло, и на нем попеременно отражались то страх, то надежда, то сомнение, то радость.

– Где же она, где? – торопливо спрашивал он. – Если вы и это узнали, то вы просто с неба нам свалились!

– Этого он мне не сказал, но умному человеку довольно и двух слов. Заметьте, Панове, что он все издевался надо мной, пока я его не обрезал. Вот он и говорит мне: «Сначала, говорит, я поведу тебя к Кривоносу, а потом пригласил бы тебя на свадьбу, но теперь война, – значит, еще не скоро». Заметьте, панове: «еще не скоро». Значит, у нас есть время. Заметьте еще: «сначала сведу тебя к Кривоносу, потом на свадьбу». Значит, она никоим образом не у Кривоноса, она где-нибудь далеко, куда не дошла еще война.

– Золотой вы человек, ваць-пане! – воскликнул Володыевский.

– Я думал сначала, – продолжал приятно польщенный Заглоба, – что, может быть, он отослал ее в Киев, – да нет! Ведь он говорил, что поедет туда с нею венчаться. А если поедет, значит, ее там нет. Да и слишком он умен, чтобы везти ее в Киев; если Хмельницкий пойдет к Червонной Руси, то Киев легко могут занять литовские войска.

– Правда! Правда! – воскликнул пан Подбипента. – Как бог свят, многим бы хотелось поменяться с вами умом.

– Только я не с каждым поменяюсь, боюсь, вместо мозгов сено получишь, – это часто случается на Литве!

– Опять за свое! – сказал Лонгин.

– Позвольте же мне кончить. Значит, ее нет ни у Кривоноса, ни в Киеве, – так где же она?

– В том-то и дело!

– Если вы догадываетесь, то говорите скорей, я весь в огне! – воскликнул Скшетуский.

– За Ямполем! – сказал Заглоба и торжествующе обвел всех своим здоровым глазом.

– Откуда вы знаете это? – спросил Скшетуский.

– Откуда знаю? Вот откуда: сидел я в хлеву, куда велел меня запереть этот разбойник (чтоб его свиньи съели!), а вокруг хлева разговаривали казаки. Приложил я ухо к стене и слышу, как один говорит: «Теперь, видно, атаман за Ямполь поедет», а другой на это: «Молчи, коли тебе жизнь мила». Даю голову на отсечение, что она за Ямполем.

– О, как бог свят! – воскликнул Володыевский. – В Дикие Поля он ведь ее не увез, значит, по-моему, спрятал ее где-нибудь между Ямполем и Ягорлыком. Я был однажды в тех краях, когда съезжались королевские и ханские судьи; ибо в Ягорлыке, как ведомо ваць-панам, разбираются пограничные споры об угнанных стадах, а таких споров всегда немало. По берегам Днестра много яров, оврагов, потайных мест и разных камышей, где ютятся по хуторам люди, не знающие никакой власти, живущие в пустыне и в одиночестве. У этих диких пустынников, без сомнения, он и скрыл ее; там для нее всего безопаснее.

– Да, а как же пробраться туда, если Кривонос загородил дорогу? – сказал Лонгин. – Ямполь, я слышал, разбойничье гнездо.

Скшетуский ответил:

– Если б мне десять раз пришлось умереть, я пойду ее спасать! Пойду переодетым и буду искать ее. Бог мне поможет, и я найду ее.

– И я с тобой, Ян! – сказал пан Володыевский.

– И я оденусь нищим бандуристом, – верьте мне, ваць-панове, я опытнее вас всех, но так как мне окончательно опротивел торбан, то я возьму дуду.

– Может, и я на что пригожусь, братцы? – спросил пан Лонгин.

– Конечно! – ответил ему Заглоба. – Когда нам придется переправляться через Днестр, то вы перенесете нас всех, как святой Христофор.

– От души благодарю вас, панове, – сказал Скшетуский, – и с радостью принимаю вашу готовность. Друзья познаются только в превратностях судьбы, и, вижу, Господь Бог не лишил меня их. Дай бог отплатить вам тем же!

– Все мы как один человек! – крикнул пан Заглоба. – Бог любит согласие, и вы увидите, скоро труды наши увенчаются успехом.

– Теперь нам не остается ничего другого, – произнес после некоторого молчания Скшетуский, – как отвести отряд к князю и всем вместе отправиться на поиски. Пойдем Днестром за Ямполь, до самого Ягорлыка, и будем всюду искать. А если, как я надеюсь, Хмельницкий уже разбит или, пока мы дойдем до князя, будет разбит, тогда и служба не будет нам помехой. Войска, верно, пойдут на Украину, чтобы подавить бунт, но там они уж обойдутся без нас.

– Подождите-ка, ваць-панове, – сказал Володыевский, – после Хмельницкого придет черед идти на Кривоноса, и мы можем двинуться к Ямполю вместе с войском.

– Нет, нам надо быть раньше, – возразил Заглоба, – но прежде надо отвести отряд, чтобы развязать себе руки. Надеюсь, что князь будет нами доволен.

– Особенно вами.

– Конечно, ведь я привезу ему самые лучшие вести. Верьте мне: я ожидаю награды. Значит, в путь?

– Мы должны отдохнуть до завтра, – сказал Володыевский, – впрочем, пусть Скшетуский распоряжается: он здесь начальник, но только я предупреждаю, что если мы двинемся сегодня, то все мои лошади падут.

– Я знаю, что это невозможно, – ответил Скшетуский, – но думаю, что после хорошей кормежки завтра мы сможем ехать.

На следующий день они и двинулись в путь. Согласно приказанию князя, они должны были вернуться в Збараж и ждать там дальнейших распоряжений. Они пошли на Кузьмин, в сторону от Фельштына, к Волочиску, откуда шла проезжая дорога через Хлебановку в Збараж. Дорога была плохая, шли дожди, но было спокойно; только пан Лонгин, шедший впереди с конницею в сто человек, разгромил несколько шаек, которые собрались в тылу регулярных войск. На ночлег остановились только в Волочиске.

Но прежде чем успели уснуть сладким сном, их разбудила тревога; стража дала знать о приближении какого-то конного отряда. Но сейчас же узнали татарский полк Вершула, – значит, свои. Заглоба, пан Лонгин и маленький Володыевский тотчас собрались в комнате Скшетуского, и гуда следом за ними как вихрь влетел офицер легкой кавалерии, запыхавшийся и весь покрытый грязью. Скшетуский, взглянув на него, воскликнул:

– Вершул!

– Да, я! – сказал прибывший, еле переводя дух.