– Да, – меланхолично ответил Володыевский, – много воды утекло с тех пор, и не в веселое время встречаемся мы, да и то не все.
– Да, пало столько рыцарей!
Ануся вздохнула и потом продолжала:
– Да и мы не все в сборе; Сенюта вышла замуж, а княжна Варвара осталась у жены виленского воеводы.
– И, верно, тоже собирается замуж?
– Нет, она об этом не думает. А почему вы расспрашиваете?
И с этими словами Ануся прищурила черные глазки, так что остались только узенькие щелочки, и искоса, из-под ресниц, посматривала на рыцаря.
– Из преданности к их семейству, – ответил Володыевский.
– О, это хорошо, княжна Варвара ваш друг. Она не раз спрашивала: «А где-то мой рыцарь, который на турнире в Лубнах больше всех снял турецких голов, за что я ему дала награду? Что он делает? Жив ли еще и думает ли о нас?»
Володыевский с благодарностью поднял глаза на Анусю и заметил при этом, что она очень похорошела.
– Неужели княжна Варвара говорила это? – спросил он.
– Как бог свят! Она вспоминала также, как вы перепрыгивали через канаву и упали в воду.
– А где теперь жена виленского воеводы?
– Была с нами в Бресте, а на прошлой неделе уехала в Бельск, а оттуда в Варшаву.
Володыевский еще раз взглянул на Анусю и не выдержал:
– А вы, ваць-панна, так похорошели, что даже глазам смотреть больно! Девушка усмехнулась.
– Вы говорите это, чтобы расположить меня к себе.
– Когда-то я хотел этого, – сказал маленький рыцарь, пожимая плечами, – видит бог, хотел и не мог, а теперь от души желаю успеха пану Подбипенте.
– А где пан Подбипента? – тихо спросила Ануся, опуская глазки.
– В Замостье, с паном Скшетуским; он теперь наместник в полку и занят службой, но знай он только, кого он тут увидит, то, как бог свят, взял бы отпуск и поспешил бы приехать сюда. Этот рыцарь достоин всяческих милостей.
– А на войне… с ним ничего не случилось?
– Я вижу, вы не то хотите спросить, вы, верно, насчет трех голов, которые он задумал срубить?
– Я не верю, чтобы он действительно задумал это.
– А все же верьте, что без этого ничему не бывать. Да, он не ленится подыскивать подходящие случаи. Под Махновкой мы все ездили осматривать то место, где он дрался, сам князь ездил с нами; могу вас уверить, что я много видел битв, но такой резни никогда не видел. Как опояшется вашим шарфом, то не дай бог, что разделывает! Он, наверно, найдет три головы, в этом не сомневайтесь.
– Дай Бог каждому найти то, чего он ищет! – сказала, вздохнув, Ануся. Вздохнул и Володыевский, поднял глаза кверху и вдруг с удивлением посмотрел в один из углов комнаты.
Из этого угла на него смотрело чье-то искаженное гневом, совершенно незнакомое ему лицо, вооруженное огромным носом и усами, похожими на две метлы, которые шевелились словно от сдерживаемого гнева.
Можно было испугаться и этого носа, и глаз, и усов, но маленький пан Володыевский был не из робких, он только удивился и, обернувшись к Анусе, спросил:
– Что это за фигура вон в том углу так смотрит на меня, точно хочет проглотить целиком, и так угрожающе шевелит своими усищами.
– Эта? – с улыбкой спросила Ануся. – Это Харламп!
– Это что за нехристь?
– Это не нехристь, а ротмистр пятигорского полка виленского воеводы, он провожает нас до Варшавы и будет там ждать воеводу. Не становитесь ему поперек дороги, он страшный людоед.
– Вижу, вижу. Но раз он такой людоед, то зачем же он точит на меня зубы, есть ведь люди пожирнее меня.
– Потому что… – сказала Ануся и тихонько засмеялась.
– Почему?
– Потому что влюблен в меня и сам мне сказал, что изрубит на куски всякого, кто подойдет ко мне. Теперь он сдерживается только потому, что здесь князь с княгиней, а не то он сейчас же затеял бы ссору.
– Вот тебе на! – весело сказал Володыевский. – Так вот как! Недаром же вам пели: «Как татарская орда, ты в полон берешь сердца». Помните? Вы не можете шагу ступить, чтоб кто-нибудь в вас не влюбился.
– Таково уж мое несчастье! – ответила, опуская глазки, Ануся.
– О, какая же вы лицемерка! А что скажет на это Подбипента?
– Разве я виновата, что Харламп меня преследует? Я его терпеть не могу и смотреть на него не хочу!
– Ну, ну, смотрите, как бы из-за вас не пролилась кровь. Подбипента, вообще, кроткий человек, но в любви с ним шутки плохи.
– Пусть он обрежет уши пану Харлампу, я даже буду рада.
И с этими словами Ануся повернулась и порхнула в другой коней комнаты, к Карбони, доктору княгини, с которым начала быстро шептаться; итальянец вперил свои глаза в потолок, точно в каком-то экстазе.
В это время к Володыевскому подошел пан Заглоба и начал лукаво подмигивать ему своим здоровым глазом.
– Это что за птичка? – спросил он.
– Это панна Анна Божобогатая-Красенская, фрейлина княгини.
– Ух и хороша же шельма, глазки так и блестят, личико словно картинка, шейка – ух!
– Ничего себе!
– Поздравляю вас!
– Успокойтесь. Это невеста пана Подбипенты, или почти невеста.
– Подбипенты! Побойся Бога! Ведь он дал обет девственности. Да ведь вдобавок между ними такая пропорция, что он мог бы носить ее в кармане, а она может усесться у него на усах, как муха.