Плацкарт

–А, – спокойно ответил Балашов. – Понятно. И где меня встретят?

–Где надо встретят, – буркнул Рязанов.

–Рапорт-то успеешь составить, что я сбежал?

Это снисходительное презрение в голосе раздражало так, что хотелось вбить нос стервеца прямо в череп, каблуками, втаптывая до тех пор, пока он не провалится внутрь. Но Балашов боялся, как бы не храбрился, потому что прекрасно знал, что его ждет, оттого его презрение выглядело напускным и немного жалким. Рязанов не успел ответить. К ним подошел Тихомиров, в каждой руке которого было зажато по хот-догу. Один из них он протянул Рязанову, второй с небольшим сомнением – Балашову. Тот выразительно пошевелил руками.

–Жрать-то я как буду?

–В поезде пожрешь, – отрубил Рязанов. – Двигай, вон, посадка уже началась.

Вечер уносил остатки жары, но перрон все еще был раскаленный. Проводница, полная, некрасивая, с носом картошкой, стриженная под каре брюнетка лет тридцати взяла у Рязанова билеты, проверила их и потребовала паспорта. Осмотрев документы Рязанова и Тихомирова, она протянула руку к Балашову.

–Ваш документ, пожалуйста.

–Нет у него документа, – прервал Рязанов и толкнул Балашова в плечо. —Заходи в вагон.

–Мужчина, стойте, – возмутилась проводница, но тут же охнула, увидев под курткой наручники.

–Вот-вот, – многозначительно кивнул Рязанов и похлопал себя по жилетке, куда положил удостоверение.

–Вы что, его прямо так повезете? – испугалась проводница.

–Вас как зовут? – прервал Рязанов.

–Алена.

–Вот так повезем, Алена. Да вы не волнуйтесь, он у нас смирный, а в Барабинске мы выйдем. Так что ничего страшного не случится. Тут ехать-то с гулькин нос…

Не убедил, несмотря на доверительный тон. Проводница, такое впечатление, готовилась удариться в рев. Плохо.

–Ну, не знаю, – испуганно сказала она. —Вы с начальником поезда договорились?

–Договорились, – убедительно произнес Рязанов и вкрадчиво добавил: – Родная, не шуми, ты внимание привлекаешь, а нам это не надо. Не пугай пассажиров. Мы сойдем через четыре часа, нас никто даже увидеть не успеет. Ты ж не первый день работаешь, сама знаешь, нельзя паниковать. Мы – просто пассажиры. Балашов, вперед…

Тут главное было действовать уверенно. Начальник поезда вполне мог забыковать и отказаться везти подозрительную троицу. Формально, законы Российской Федерации действовали и в поезде, и его начальник обязан был их соблюдать, но фактически РЖД было государством в государстве. Один телефонный звонок, и все, конец истории. За поезд отвечает его начальнгик, и ему плевать на то, что кого-то надо доставить, у него инструкции, расписание и сотни пассажиров. Задержанного ссадили бы на станции, отправили в местное отделение до выяснения, а там действительно истекли бы положенные три часа, а Рязанов и так задержался. Можно было бы, конечно, попросить коллег подержать Балашова в обезьяннике, но это было глупым. До Барабинска Балашов вообще не должен был светиться нигде, на этот счет Рязанов получил четкие инструкции.

Все-таки надо было взять машину… Ах, кабы точно знать, что по пути их не встретят дюжие молодчики с «калашами»…

Если проводница и хотела возразить, то просто не успела. Балашов забрался в вагон следом за Тихомировым, Рязанов был замыкающим. Их купе примыкало к купе проводников, и потому не пришлось идти даже по вагону слишком далеко. Войдя, Рязанов пристегнул Тихомирова к ножке стола.

–Ну, все, приехали, – с облегчением сказал он.

Пассажиры, видимо, покинули купе незадолго до этого. Внутри еще сохранился запах пота, кислый и неприятный, под нижней полкой, которую Тихомиров сразу проверил, во избежание неприятных сюрпризов, валялся оставленный пакет с мусором, а на столе выдыхалась почти пустая бутылка пива.

–Лех, выкинь, по-братски прошу, – поморщился Рязанов. – Не хватало еще в этой вони четыре часа ехать.

Тихомиров кивнул, взял пакет с мусором, зацепил двумя пальцами бутылку, но не удержал мокрое стекло. Бутылка выскользнула из его рук, и, обдав полицейских тухлой пеной, упала на пол.

И разбилась.

*****

–Ай! – воскликнула Алена.

Консервная банка с кукурузой, которую она купила для салата, чтобы насладиться им в купе после того, как пассажиры отстанут от нее с просьбами, проявила своеволие. Острая крышка-ключ буквально цапнула ее за палец, когда вагон качнуло на повороте. Капля крови упала на стол, и Алена досадливо размазала ее полотенцем. Вывалив кукурузу в миску с запасенными и порезанными овощами, Алена щедро залила салат майонезом и с раздражением увидела, что в миску упала еще одна капля крови. Порез оказался глубоким. Алена вычерпала кровь из миски пластиковой ложкой и сунула ту в мусорный мешок, открыла аптечку, перевязала палец и уселась на сидение, глядя в окно, на широкую Обь. Поезд уносился прочь от Новосибирска, в сгущающиеся сумерки.

Напарница Алены спала на верхней полке. Ей предстояло сменить Алену в Омске, а той больше всего хотелось разбудить подружку, рассказать ей о троице пассажиров, один из которых нагонял на нее тоску. Давно, еще в девчоночьем возрасте, когда Алена была не такой полной, мечтала о карьере певицы и заливалась смехом от пошловатых шуточек парней, она прочитала книжку: какой-то сборник женских историй о любви и судьбе, среди которых были откровения матерой зэчки, битой жизнью. И та поведала, что на зоне сама, без посторонней помощи научилась отличать обычного заключенного с мягкой статьей от убийцы.

Дело было во взгляде, мол, у подлинного убийцы в зрачках есть белое пятно, и чем больше он убил, тем больше было пятно, словно бельмо застилающее роговицу. Почему-то после Алена всегда смотрела людям в глаза, и порой ей казалось, что и она видит эти белые пятна. Помнится, в техникуме, когда мечты покорить эстрадный Олимп пошли прахом, и она поступила на отделение, готовящее проводников, она рассказывала сокурсницам о своем неожиданном даре, а те ахали и верили, советовали пойти с этим куда-нибудь в газеты. Со временем желание искать и разоблачать настоящих преступников пропало, но даже сейчас, плавно перевалив на четвертый десяток, она привычно заглядывала людям в глаза и, если видела эту белесую пленку, старалась отойти в сторону, от греха. Вот и сейчас, когда мужчина, сопровождаемый двумя полицейскими, поднял на Алену серые, как тучи глаза, она увидела в них белые пятна и невольно отшатнулась. Кажется, он что-то понял, потому что его губы дернулись, будто он хотел усмехнуться или сказать ей какую-то гадость, но в последний момент сдержался.

Поезд тронулся. Алена собрала пакеты с бельем и понесла их пассажирам, севших в вагон в Новосибирске. Таковых оказалось немного. Троица в купе от постели отказалась, внутрь Алену даже не пустили. Старший из полицейских вышел и холодно сообщил: им ничего не нужно, разве что стаканы и чай. Белье лишнее, ехать всего четыре часа. Она не стала возражать, и только отметила, что у этого в зрачках тоже белые пятна, не такие большие, но все-таки…

Все-таки…

Она обругала себя за мнительность. Разобравшись с делами, в качестве успокоения решила поужинать, нарубила овощи, купленные у какой-то случайной бабки на полустанке в неизвестности, где стоянка поезда была всего минуту. Когда салат был готов, Алена подвинула миску поближе и отправила первую ложку в рот. Дверь купе дернулась и отъехала в сторону. Алена закашлялась и сердито посмотрела на вошедшего:

–Блин, напугал!

Антон Горностаев, мужчина лет сорока, побитый жизнью, слегка скособоченный, проводник из соседнего, плацкартного вагона, поглядел на него с недоумением. Проглотив ставшую комом еду, Алена постеснялась признаться, что подумала: ее пришли убивать.

–Чем это, интересно? – удивился Антон, и даже оглядел себя, чертов позер, престарелый Казанова. Проводницы, оказавшись с ним в паре, выли и умоляли перевести их в другие вагоны: доставал Горностаев своими притязаниями и намеками. Антона никто не любил, он плохо сходился с людьми, но все решала работа, а работал он превосходно, и пассажиры на него не жаловались, что было даже странно. Каждый получал свою порцию претензий, кроме него. Алена, как и большинство женщин-проводниц, недолюбливала Горностаева, но по воле случая почти всегда оказывалась с ним в одном составе, да еще в соседних вагонах, а он то и дело заходил, балагурил, рассказывал пошлые анекдоты и искренне считал себя неотразимым. Но сейчас она была рада даже его компании, лишь бы не сидеть одной. Напарница, что видела девятый сон, не в счет. Она и пикнуть не успеет, пока тот белоглазый дьявол не начнет кромсать всех на кусочки.

Белоглазый дьявол, если верить тому, что она успела увидеть в купе, сидел, скрючившись в три погибели, пристегнутый к столу и что-то ел. Ей подумалось, что избавиться от наручников для него вообще не проблема. На проводницу, мелькнувшую в проеме, он даже не посмотрел, ни когда она пришла в первый раз, ни когда принесла им чай. Это и успокаивало, и настораживало одновременно. В купе, Алена бегло оглядела себя в зеркало и поморщилась. Килограмм двадцать лишнего веса, сальные от долгой дороги волосы, хорошо, если удастся сегодня помыться, на лбу вылез прыщ. Таких персонажей в ужастиках мочат ножами первыми просто потому, что они не успевают убежать.

–Да не ожидала тебя сейчас увидеть, – нехотя призналась Алена коллеге. Напарницы завозилась на полке и оба сконфуженно прижали указательные пальцы к носу. Прервать сон коллеги, когда впереди долгая дорога – худшая из зол.

–А кого ожидала? О, салатик… Поделись с голодающими.

Ей не хотелось делиться, особенно с ним, но отказать было неудобно, а отложить салат для него было не во что. Она подвинула миску, думая, что вот сейчас он полезет ложкой, которую облизал, в общую чашку, и ей придется есть его слюни. Горностаев взял ложку, но садиться почему-то не стал, навис над миской и стал жадно уминать салат, будто его сто лет не кормили. Это раздражало. Она сдвинулась ближе к окну.

–Садись… Хотя, погоди… Чего пришел-то?

–У тебя подушки есть лишние? – озабоченно спросил Антон. – Полный вагон пассажиров, и хоть ты тресни не могу одну подушку найти, то ли спер кто, то ли две штуки в наволочку засунул и не признается, а у меня там бабка противная, уже пацана согнала с места, и ноет, что ей подушки не досталось.

Подушки и одеяла в плацкартных вагонах почему-то частенько воровали, хотя ценность их была весьма сомнительна, ведь не СССР, не дефицитный товар. Ладно одеяла из натуральной шерсти, но подушки? В последнее время им выдавали новые, с синтетическим наполнителем, от которого толку чуть. Вроде есть объем, а ложишься, и голова проваливается до полки. Кому дома такая нужна, неудобно же! Алена беспечно отмахнулась.

–Да полно, выходить будешь, в первом купе возьми, оно пустое… Только не забудь вернуть, мне же отчитываться.

–Спасибо… – промямлил Горностаев и запихал в рот помидорную дольку. Прожевав, он нахмурился, глядя, как Алена ковыряет ложкой в миске овощи: – А чего ты смурная такая?

Она помолчала, а потом нехотя призналась:

–Да чего-то маятно мне. Пассажиры нехорошие.

Тут она выложила Горностаеву все, как на духу: и про наручники, и про сопровождение полицейских, и про белесый взгляд, словно выплескивая эту информацию, готовилась защитить-заурочить от беды, сплюнуть через левое плечо, бросить щепотку соли и зажмуриться. Горностаев сочувственно кивал, и она была ему за это благодарна.

–Да, дела… – протянул Антон и боязливо покосился куда-то за спину, словно опасаясь, что его подслушают опасные пассажиры. – Может, начальнику поезда, все-таки сообщить?