Плацкарт

Алена отмахнулась. Раньше надо было, как только в поезд сели, пусть бы разбирались. А сейчас она останется крайней.

–Думала уже, скажу чуть позже, перед Барабинском, пусть подойдет. Сделаю вид, что не сразу увидела наручники. Он мужик, пусть решает вопрос.

–Да все нормально будет, – попытался успокоить ее Горностаев, но почему-то легче не становилось, а его неловкие утешения даже раздражали. Ему-то хорошо, не в его вагоне едет возможный убийца.

–Антош, я надеюсь, что нормально, – нервно ответила Алена, и он слегка поплыл от ласкового «Антош», хотя раньше она его так не называла даже в шутку. —Мне просто это пятно белое в его глазах покоя не дает. Сижу вот и думаю: сейчас достанет он нож и чиркнет меня по горлу.

–Тебя-то за что?

–Ни за что, – отрезала она. —За компанию.

–Да глупости все это, —фыркнул Горностаев. – Поду-умаешь, сопровождают. Да и вообще, рано или поздно все там будем, может, судьба такая, помереть смертью храбрых на боевом посту.

–Дурак! Типун тебе на язык!

–Ой-ой, какие мы нежные… Да шучу, я, шучу… А ты не трясись. Пьяные дембеля и вахтовики похлеще будут. От них вообще никуда не денешься. Едешь и трясешься, как бы башню бутылкой не проломили. А он один, что он сделает?

–А пятно, Антош? – не сдавалась Алена. Его неуклюжие утешения распаляли ее все сильнее, а необходимость ругаться шепотом из-за спящей напарницы превращала ругань в цирк из-за обилия шипящих. Со стороны могло показаться, что друг в друга плюют ядом две разъяренные кобры.

–Да бабушкины сказки эти пятна! – вскипел он. – Тоже мне. Начиталась всякой ерунды. Вон, глянь, может, у меня тоже такое есть.

Алена невесело усмехнулась и покачала головой, решив не сообщать коллеге, что сегодня, на нервной почве, она у всех видит в глазах эти белесые пятна.

В том числе и у Горностаева.

*****

Заняв нижнюю полку и угнездив свой багаж под нее, Мария Сергеева разворошила пакет с пирожками и, вытащив сразу два, с наслаждением впилась зубами в еще теплый сальный бок. Второй пирожок, кажется, с капустой, она положила на пакет. Студентик, тощий, очкастый, которого она, пользуясь своим возрастом, согнала с нижней полки на верхнюю, сглотнул слюну.

«Голодненький», – с удовлетворением подумала Мария, доела пирожок и принялась за второй. Ничего, пусть потерпит, им, молодым, полезно. Дождавшись, когда проводник, мужчинка средних лет, с зализанной на плешь прядью, принесет подушку, Мария подоткнула ее под спину и, навалившись на стену, попыталась почитать купленный на вокзале любовный роман, где на обложке полуголый красавчик страстно обнимал пышногрудую брюнетку в роскошных кринолинах. Но свет в вагоне был тускловат, а солнце уже садилось, да и мыслями Мария была далека от страстей знойной пары. Когда из-за багрового отблеска читать стало невозможно, Мария отложила книгу. Студентик на верхней полке раздражал своей возней, а потом и вовсе зашмыгал носом, будто плакал. Мария сжала губы, с трудом подавив желание постучать по полке снизу, чтобы этот сопляк заткнулся и не сотрясал воздух нытьем.

Ее мысли были тяжелыми и мрачными, а еще Мария боялась. Причем боялась совершенно обосновано.

Глядя на нее, никто бы не подумал ничего плохого. Бабушка «божий одуванчик», платьице а-ля шестидесятые, короткая стрижка ежиком, очки в тонкой оправе, вязаная кофточка, ридикюль и шляпка мультяшной старухи. Что во второй сумке, никому не известно, но наверняка варенье для внуков, которых едет навестить через всю страну. Вот, что должны были думать пассажиры. Женщина-невидимка, перед которой беспрепятственно распахиваются все двери, которую никто не досматривает на таможне, чуть что хватающуюся за сердце и тонометр. Шаг в сторону, и ее забыли. Идеальный курьер.

Никто.

Отправляясь в дорогу, Мария получила четкие инструкции, но слушала равнодушно, не в первый раз, еще учить ее будут. Поезд для ее деятельности был идеальным прикрытием. С самолетом бы такая история не прокатила. Там таможня, досмотр, а здесь несколько вялых пограничников, пусть даже с собаками на границе с Казахстаном, российских и казахстанских, беглый досмотр и проверка документов, а дальше – снова дорога, до границы с Киргизией, где ее миссия заканчивалась. Дальше курьеры подхватывали товар и везли его в Китай по тайным тропам.

Мария везла нефрит. Не в первый раз, и, как она надеялась, не в последний. Таких, как она было немало. В России нефрит был дешев и спросом не пользовался, не было фабрик по его обработке, а вот в Китае за него платили бешеные деньги. Проверок она не боялась до определенного времени. Ее товар не пах, собаки на него не реагировали. В этот раз Мария не ожидала ничего сверх обычной нормы, но курьер, доставивший увесистый сверток, на сей раз был невероятно суетлив, прятал глаза и торопился уйти. И, хотя это противоречило правилам, Мария все-таки позвонила куратору, и, получив от него неприятный ответ, на самом деле схватилась за сердце и минут тридцать сидела на лавке перед вокзалом, не решаясь войти в поезд.

–В случае чего бросай товар, – скомандовал куратор и с досадой добавил: – Сдали нас. Двоих погранцы уже повязали где-то в Булаево… Черт знает, где это Булаево, что за город такой?

–Это не город, – посиневшими губами пояснила Мария. —Полустанок на границе. Пограничники казахские там заходят.

–Та пофиг мне, полустанок, город или деревня. Пасут конкретно наших, есть у них какие-то данные. Часть народа проскакивает, часть нет.

–Может, я не поеду?

Голос куратора стал жестче, Марии сразу расхотелось спорить. Выслушав прямое распоряжение, она послушно двинулась к вокзалу и, войдя в свой плацкартный вагон, быстро обшарила его взглядом.

Мальчишку с нижней полки она согнала быстро, сломав его жалкое сопротивление громкими вздохами и сокрушениями о современной молодежи, не уважающей старших, а когда утрамбовывала багаж вниз, вынула сверток с нефритом и сунула под матрас. Боковые места напротив были свободны. Мария напряженно ждала удобного момента. Пограничники могли найти нефрит в ее сумке, и тогда статьи за контрабанду не избежать. Другое дело, если камень найдут где-то в вагоне, пойди докажи, что она имеет к нему какое-то отношение.

Еще лучше, если бы никто ничего не нашел.

Когда всхлипывающий студентик слез со своей полки и ушел в туалет, а мамашка с ребенком на полке напротив улеглась спать, отвернувшись к стене, Мария с молниеносной скоростью, непостижимой для женщины ее возраста, забросила сверток на третью, багажную полку боковушки. Готово. Теперь можно изображать полную невинность, мол, знать не знаю, видеть не видела, место не мое, полка тоже. Оставалось надеяться, что пограничники, входящие в поезд в Булаево, не останутся в вагоне до самого Петропавловска и уйдут раньше, и тогда она спокойно заберет сверток.

Однако чувство подавленности и панического страха до конца не рассеялось. Она до последнего надеялась, что ее маневра никто не заметил. Ей хотелось закурить, но сигареты не вязались с ее благопристойным образом, да и оставлять сверток без присмотра надолго Мария побоялась. Борясь с мучительным желанием вдохнуть сладкий дым, она лежала на спине, глядела на полку сверху и думала, как ловко ей удавалось избегать неприятностей и что она вполне могла соскочить, оставив этот опасный бизнес еще в прошлом году, и наверняка оставила бы, если б не проклятущая жадность и желание скопить на безбедную старость. Надеяться на приличный пенсион ей, проработавшей от силы лет десять, было бессмысленно, а умирать в нищете, без поддержки отсутствующей родни, Мария не хотела. Поезд равномерно раскачивался, убаюкивая ее расшатанные нервы. Мария задремала и проснулась от слабого толчка. Открыв глаза, она увидела тощую девицу, что, балансируя на одной ноге, лезет на верхнюю боковушку и шарит, шарит жадными ручонками там, где скрывался ее клад.

–Пошла вон! – прошипела Мария.

Девица мягко прыгнула в сторону и, словно кошка, исчезла среди полок где-то в конце вагона. Скорчившись на полке, Мария подумала, что, возможно, не довезет груз не из-за пограничных служб.

*****

В кафе Анна смогла заставить себя съесть лишь крохотное, с маковую росинку, песочное печенье и выпить чашку кофе, потому в поезде, когда нервы, взбудораженные неудачным процессом, пришли в относительную норму, она с удивлением услышала бурное урчание в животе, и, хотя клялась не есть после шести, поплелась сперва к проводнику, посмотреть, что у него есть из съестного, а затем, не вдохновленная лапшой быстрого приготовления, сомнительным картофельным пюре в банке и шоколадом, спросила, где расположен вагон-ресторан. Оказалось, что тот расположен через один вагон.

В тамбуре, к своему неудовольствию, Анна столкнулась с тем самым мужчиной, в которого врезалась на привокзальной площади. Пятно от кетчупа все еще было на его рубашке, а под жилеткой она явственно увидела портупею с табельным ПМ. Мужчина курил, наплевав на табличку с перечеркнутой сигаретой. На Анну он посмотрел с плохо скрываемым подозрением.

–Простите, – прошелестела она и прошла мимо, хлопнув межвагонной дверью как можно громче.

В ресторане было малолюдно, и кухня уже готовилась к закрытию. За столиками сидела женщина с мальчишкой лет двенадцати, пожилая пара и мужчина, лица которого Анна не увидела. Мальчишка поднял на Анну взгляд, и она тут же отвела свой, по привычке, въевшейся в подкорку за последние пару лет.

Анне досталась последняя порция макарон с остывшей котлеткой и чай. Устроившись за свободным столиком, она раздраженно вытерла его салфеткой, но липкую столешницу это не спасло, потому Анна постаралась к ней не прикасаться. Остывшие макароны выглядели отвратительно. Анна разломила котлету вилкой, принюхалась и, решив, что хуже уже не будет, съела ее с жадностью изголодавшейся кошки, едва ли не урча. И только когда от котлеты ничего не осталось, Анна подумала, что со стороны выглядит диковато. Она подняла глаза и сконфуженно покраснела.

За столом наискосок, через проход, ужинал священник, которого она почему-то не увидела сразу, вполне заурядный, таких было много в любом приходе, в рясе и большим крестом, среднего роста и возраста, с начинающей седеть бородкой и внимательными темными глазами. Священник пил компот и глядел на Анну, как ей показалось с невероятным спокойствием. Поймав ее взгляд, он чуть заметно улыбнулся. Анна отвернулась и начала ковырять макаронины, не решаясь съесть их, но в итоге оставила затею, встала и направилась к выходу. У самых дверей Анну будто что-то толкнуло, и она обернулась.

Мужчиной, сидящим спиной к ней в гордом одиночестве, оказался тот самый Жилин, ее оппонент по суду, выбравший именно этот момент, чтобы оглянуться. Когда их взгляды встретились, Анна почувствовала, как где-то внутри, под упавшей в живот котлетой, взорвалась злость. Не раздумывая, она бросилась назад, понимая, что ведет себя как минимум непрофессионально, а как максимум – выглядит законченной истеричкой. Жилин поднял глаза и дернул бровями в изумлении, а она уселась за его стол и оценила ужин, состоящий, скорее, из закуски. В граненом стакане, налитым до краев, плескался явно не чай.

–Вкусно? – резко спросила Анна.

Жилин пожал плечами и опустил глаза.

–Как ощущения, Максим Ильич? Совесть не мучает?

–Выпить хотите? – вместо ответа спросил он. Анна не ответила, и тогда Жилин взял второй стакан и налил туда коньяка из бутылки, стоящей где-то под столом. Официантка покосилась на них с осуждением, но промолчала. Анна уставилась на стакан, а затем неожиданно для себя схватила и смелым, почти мужским движением, опрокинула его в рот. Задохнувшись и закашлявшись, Анна сморщилась и отвернулась в сторону. Жилин с сочувствием глядел на нее и подвинул тарелку с колбасой и сыром.

–Закусите, Анна… не помню, как вас по отчеству.

–Сергеевна, – прохрипела она.

–Закусите, Анна Сергеевна, что же вы так вот залпом-то. Это же не водка.

Ей не хотелось закусывать. Ей хотелось, чтобы внутри было больно, и эта боль отвлекла ее от злости, но это оказалось невозможным, и она, приблизив свое лицо к лицу Жилина, прошипела, выплевывая согласные вместе со слюной так, что наверняка забрызгала его, но Анне было все равно.

–Двадцать восемь человек, Максим Ильич. Двадцать восемь. Двенадцать женщин. Шестеро детей. Вы спокойно спите по ночам?

–Вы так беситесь из-за того, что машина дала сбой, и вы в кои-то веки проиграли процесс? – равнодушно спросил он. – Или вам правда не все равно? Бросьте, Анна, вы же юрист, вы не должны примерять это платье на себя. В вашей профессии вредно мешать эмоции с профессионализмом.