На расстоянии звездопада

При мыслях о родственниках в животе стало как-то мерзко. С расстройства, Ульяна направилась на кухню и вместо того, чтобы удовольствоваться чашечкой черного кофе, бухнула в него две ложки сахара, да еще и сливок налила для вкусноты, а потом, воровато обернувшись на дверь, вытащила из холодильника кусок жирной буженины, отрезала изрядный ломоть, бухнула на хлеб и даже майонезом сверху помазала. Зажмурившись от удовольствия, она стала рвать зубами мясо, а съев, облизала вымазанные майонезом пальцы, словно сытая кошка. Запив бутерброд кофе, Ульяна клятвенно пообещала себе сесть на диету, и пошла в спальню, шлепая босыми ногами по паркету. Забравшись в постель, она торопливо чмокнула Сашку в висок.

– Ты уже приехала? – сонно спросил он.

– Уже. А чего ты мне не отвечал?

Сашка отчаянно зевнул, покрутился на месте и повернулся к ней.

– Ой, я, по-моему, телефон на вибрацию поставил и куда-то засунул… Ты не видела?

– Нет, – буркнула Ульяна и слегка попинала одеяло, чтобы оно распрямилось. Сашка снова зевнул, а потом, уткнувшись носом ей в щеку, спросил:

– Как прошло?

– Феерично, – фыркнула Ульяна. – Я даже пожалела, что ты не поехал.

– Правда?

– Правда. Это какой-то День Сурка, честное слово. Представляешь, там ничего не изменилось. Ну, люди стали старше, кого-то не узнала вообще, но я поймала себя на том, что по привычке обхожу рытвины и ухабы, которые были еще двадцать лет назад, представляешь? Я даже вспомнила, что на вокзале есть сломанная ступенька, и я всегда попадала в дыру каблуком. И сейчас попала.

– Жуть какая.

– Вот именно. Ты давно в последний раз был в городе, где на центральной улице можно вляпаться в коровью лепешку?

Сашка почмокал губами, а потом лениво спросил:

– Это метафора?

– Какая еще метафора? Я тебе реальные вещи говорю. Мы подъехали к моей школе, и там, прямо перед входом была навалена куча. Там же частный сектор с двух сторон. И запах, Саш… Я почти испытала ностальгию, особенно когда меня угостили парным молоком. Представляешь? Какая-то бабулька древняя выползла из старого дома и вынесла трехлитровую банку с молоком.

Сашка что-то промычал, а его руки чересчур активно зашурудили под одеялом, тиская груди. Ульяна подвинулась, чтобы ему было удобнее тискать и блаженно расслабилась.

– Родню-то всю увидела? – не к месту спросил он, и Ульяна мгновенно напряглась.

Увидела она многих, хотя собиралась сократить количество приглашенных родственников и знакомых, делящихся откровениями с камерой. Хотелось подать себя в лучшем виде, как все и было запланировано, этакой Золушкой, готовой самоотверженно трудиться ради благой цели. Потому родню и знакомых пришлось фильтровать, что, к сожалению, не очень получилось. Сестрица Танюша была готова из себя выпрыгнуть, лишь бы покрасоваться на экране, братец – та еще ехидна, тоже не затыкался. Кульминацией вечера был визит троюродной тетки Сони, бойкой двухметровой старухи лет семидесяти. Помреж, правда, пытался воспрепятствовать ее появлению на площадке, но Соне было море по колено, а учуяв спиртное, она могла разнести в клочья любую преграду. Выпив рюмочку, Соня начала откровенничать, и заткнуть ее было невозможно.

– Больше, чем хотела, – ответила Ульяна. – И поняла, что совершенно не скучала.

Короткий визит на родину ненадолго испортил настроение. Буквально на следующий день Ульяна вновь окунулась с головой в привычную суету съемок. Сашку пригласили на кастинг нового шоу, которые плодились на телевидении, словно кролики. Медийные личности были там желанными гостями, но довольствоваться приходилось звездами второй, а то и третьей величины, которых еще узнавали в лицо, но не помнили ни имен, ни заслуг. А для тех это была единственная возможность напомнить о себе. Новый проект, да еще и на главном канале страны вполне мог расшатать стену отчужденности и невнимания, преследовавших певца Икара в последнее время. Авось и на концерты будут приглашать. Благо песен за это время было записано немало: дрянных, в два притопа, три прихлопа, но небалованная публика должна была схавать.

Ульяна надеялась проваляться на диване целый день. Погода все равно не радовала, дождь хлестал стеной, сбивая с цветущих яблонь лепестки. Дома было холодно и сыро. Уходя, Сашка открыл окна, и теперь пятки к полу буквально примерзали.

Забившись под одеяло, она лениво размышляла, что проваляется часов до двенадцати, потом выпьет кофе, может быть, даже позавтракает чем-нибудь легким, вроде кашки на воде, без масла, и вообще будет есть кашу без масла пару недель, отчего сдуется сразу на два размера. Еще было неплохо постирать. Приходящую домработницу к своему белью Ульяна не допускала, а Сашка точно в отсутствии хозяйки дома не дал себе труда даже тостер включить. Вон, носки по всей квартире до сих пор валяются, скомканные в кособокие кучки неаппетитного вида.

Телефонный звонок настиг ее в тот момент, когда она уже запихивала вещи в стиральную машину, фальшиво подпевая знаменитому Диме Белову, порвавшему Европу на последнем вокальном конкурсе. Злые языки, правда, говорили, что результаты были сфабрикованы, но доказать ничего не смогли, а может, не очень и хотели. За старательными мелизмами Белова Ульяна не сразу услышала звонок, а увидев, что звонят с работы, скривилась, заранее приготовившись врать.

– Уля, – торопливо сказал креативный директор, – ноги в руки и на работу. У нас тут скоро будет сам Алмазов.

– Я не могу, я не в Москве, – сказала Ульяна.

– Не звезди. Мы твоего Сашку только что видели, он сказал, ты дома. Давай-давай, мы и так Тео еле уговорили…

Ульяна отключила телефон и выругалась сквозь зубы. Накрылся выходной.

Легендарный певец Теодор Алмазов, разменяв пятый десяток лет, вдруг всерьез озаботился собственным отцовством и внезапно родил двух близнецов. Родил, естественно, не сам, а при помощи суррогатной матери, чье имя держалось в строжайшем секрете. Чад Алмазов прессе не показывал, надежно укрыв где-то в Майями, и вообще на тему отцовства говорил неохотно. Заполучить его на передачу было неслыханной удачей. Не понимать это Ульяна не могла, но тащиться на работу в середине дня ей до смерти не хотелось, оттого она злилась, металась по квартире, разыскивая сумку, ключи от машины и даже телефон, который все время был в руке. Наскоро подкрасившись, она втиснулась в джинсы и блузку и, с сомнением посмотрев на стиральную машину, решила оставить все как есть. Вечером можно постирать, или вообще завтра. В прошлый раз она вот так умчалась на съемки, а с машинки соскочил шланг. Пришлось оплачивать соседям снизу ремонт. Кажется, они были рады такой оказии, поскольку их квартира давно нуждалась в ремонте. Судом, во всяком случае, грозили с невероятным энтузиазмом.

Оттого, что поток машин схлынул, до работы Ульяна добралась довольно быстро, ловко лавируя между нервными внедорожниками на своем мини-купере. На улице нисколько не потеплело, и дождик еще моросил, но настроение уже пришло в норму. По пути Ульяна подпевала мурлыкающей из динамика певице, старательно что-то выводившую про любовь, яды и убийства, смешанных со слезами и розами. Сашка такую музыку не любил, презрительно называл попсятиной, хотя именно в таком стиле пел сам.

Подумав об этих противоречиях, Ульяна фыркнула и неожиданно для себя рассмеялась. Розы-слезы он, значит, презирает, а сам по первому свистку поехал прыгать с тумбы на тумбу.

Кра-со-та!

Парковочных мест у стен Останкино было немного, но, к счастью, Ульяна издали заприметила щербину в стройном ряде иномарок, и поспешила припарковаться, едва не столкнувшись с сердито сигналящим «мерседесом». Прищурившись, она разглядела знакомую физиономию телеведущего Егора Черского.

Егор тоже принял участие в проекте о звездных Золушках, хотя она не понимала, зачем его туда запихнули. В отличие от большинства участников, он происходил из богатой семьи. Папашка его владел едва ли не половиной Москвы. Сам Егор сделал головокружительную карьеру за пару лет, став настоящим идолом современной молодежи. На Черского равнялись, перенимали его стиль одежды, растаскивали на цитаты брошенные вскользь фразочки, а весть, что он женился, стала настоящим ударом для женской аудитории, в мечтах представлявших его своим. Верный Васятка говорил, что передача с ним получилась скучноватой, без острых углов и драм. Ну, приехал, ну покорил при помощи влиятельного папаши, хоть и утверждал, что сам. Но кто ж ему поверит?

Черский махнул рукой, мол, проезжай, и Ульяна проехала, лихо припарковав свой мини-купер. Егор остановился рядом, вылез из машины, роскошный, плечистый, в дикой майке с рваной улыбкой Джокера, выудил с заднего сидения плотно набитый пакет и улыбнулся.

– Все хорошеешь?

– Стараюсь, – ответила Ульяна, покосилась на пакет и насмешливо произнесла: – Опять тормозки? Балует тебя супруга.

Она прекрасно знала, что на работе Черский никогда в буфет не ходит, и вообще есть старается украдкой, чтобы никто не видел. Даже в ресторанах он садился так, чтобы никто его не видел. Об этой особенности знала вся его команда, беззастенчиво выжирая принесенную Черским еду.

– Вот еще, это я сам готовил, – отмахнулся Егор. – Домработница в отпусках. Алинка в Лондоне.

– А сыночка с ней?

– Сыночка с дедом. Mon papa решил компенсировать загубленное детство сына, загубив воспитание внука. Говорит, справляется неплохо, и я даже охотно верю. У его обоже такие буфера, что ребенок потом на мамины смотрит с недоумением.

Ульяна рассмеялась.

– Сколько ему уже? Год?

– Обижаешь, – надулся Егор. – Два с половиной. Сейчас фотку покажу.

Поставив пакет на крышу машины, он выудил из кармана телефон и сунул Ульяне под нос.

Она вежливо посмотрела.

На заставке улыбался мальчонка в смешной вязаной шапочке с оленьими рогами. Улыбка, а точнее, ухмылка была абсолютно глумливая, как иногда бывает у детей, кривая на один бок и абсолютно папина. И глазищи, громадные, чернющие, с девчоночьими ресницами, тоже были папины. На животе карапуза лежала широкая мужская ладонь, поддерживающая его на отцовских коленях.

– Надо же, как быстро растут чужие дети, – сказала Ульяна. Егор взял пакет и затолкал телефон в задний карман джинсов. Подхватив под руку, он повел ее к телецентру, не реагируя на приветствия незнакомцев, чертов сноб!

– Сама-то не собираешься рожать?

Ульяна пожала плечами. Она всегда старательно обходила разговоры о детях, то отшучиваясь, то отмалчиваясь. Видимо, почуяв перемену в ее настроении, Егор сказал:

– Между прочим, сегодня твой на кастинг приезжал. Был румян и весел.