На расстоянии звездопада

– И что?

– А еще говорят, что он в сетке через две недели.

– И что?

– Я знаешь, где сейчас работаю? – вдруг спросила Анна. Не дождавшись вопроса, она продолжила: – На КТВ. Ответственный редактор в программе «Не может быть». С Пятковым в качестве шефа и ведущего. И, скажу тебе по секрету, Олег к тебе неровно дышит.

Ульяна положила вилку на стол и, выставив вперед острые локти, агрессивно спросила:

– Тебе что за дело, кто ко мне неровно дышит?

Анна поджала тонкие губы. Ее небольшие глаза плеснули ядом за стеклами очков.

– Никакого мне дело нет, дорогая, – ласково сказала она. – Только Пятков тоже программу делает, и тоже о тебе. Он целую бригаду журналистов отправил вдогонку твоей команде. И фильм, скажу тебе по секрету, получился совершенно чумовой. Вот только тебе не понравится.

Ульяна ошеломленно смотрела на это хитрое лицо, перекошенной какой-то лисьей алчностью, а Анна, вытащив из сумки диск, подвинула его пальцем по столешнице.

– Он выйдет в эфир за день до твоего, – с притворной жалостью сказала она и добавила, не скрывая радости в голосе: – Мне так жаль, так жаль…

Фильм оказался ужасен.

Планируя съемки, Ульяна неоднократно согласовывала все с автором сценария и режиссером, бегала за репортерами, старательно отсекая бывших коллег, дальних родственников, готовых рассказать нечто неприятное, отсматривала снятое, выбирала наиболее красивые уголки родного города, и все старалась уберечься от удара под дых.

Старалась, старалась, и не смогла. Журналисты КТВ постарались на славу, не стесняясь не только в провокациях, но и подделках.

Программу явно смонтировали лишь частично. По большому счету, она даже программой не выглядела, так, черновым вариантом, окончательно не сведенным. В ряде кадров звучали посторонние голоса, в уголке отсчитывал время секундомер, иногда камера кренилась вбок, а кадр застывал, отчего герои замирали с раскрытым ртом и полуприкрытыми глазами, отчего хотелось сделать им лоботомию. Все эти приветы из прошлой жизни, не стесняясь в выражениях, поднимали из мутной воды айсберг, которому следовало всегда оставаться невидимым.

По большому счету, ничего страшного свидетели не показали. Их уколы были мелкими, но собранные в одну зловонную кучу, превращали Ульяну в какую-то преступницу, неблагодарную дочь и сестру, отвратительную любовницу, воровку, злостную плагиатчицу и бездарность. Позабытые люди с яростной пеной у рта разоблачали звезду экрана с садистским удовольствием.

Когда под конец истории на экране появился Сашка, и на белом глазу начал рассказывать, что в их отношениях наступил полный штиль, и как женщина она его не устраивает, Ульяна испытала настоящий шок. Ее рука уже потянулась к телефону. Еще пара минут, и она набрала бы его номер и велела навсегда убираться из ее квартиры, жизни и воспоминаний, но, к счастью, здравый смысл остановил. В записи ей мерещилось что-то несуразное, но оглушенная ливнем помоев от бывших сослуживцев, родственников, знакомых и незнакомых людей, она не сразу поняла, что тут не так. Вскипятив чайник, Ульяна бухнула в чашку две ложки растворимого кофе, залила кипятком, а потом, вытащив из тайника бутылочку с коньяком, щедро плеснула в горячую коричневую жижу. Прижавшись к оконному стеклу лбом, Ульяна мрачно прихлебывала кофе, собираясь с духом, чтобы досмотреть фильм.

Когда откладывать просмотр стало невозможно, Ульяна уселась обратно в кресло и нажала на кнопку воспроизведения.

То ли после кофе, сдобренного коньяком, то ли просто потому, что вздыбленные нервы слегка улеглись на места, но едва взглянув на экран, она сразу поняла, что не так. На Сашке была растаманская шапочка, которую Ульяна лично выкинула еще год назад. Из под шапки у экранного Сашки торчали светлые вихры, хотя он уже давно не только вернулся к своему привычному цвету волос, но и вовсе стригся коротко. Перемотав запись на несколько минут, Ульяна тщательно искала несоответствия, и вскоре нашла еще пару. На экране в ухе Сашки болталась серьга, хотя он давно перестал их носить. Но самым важным было то, что описывая свою неудавшуюся личную жизнь с телеведущей Ульяной Некрасовой, он, почему-то, ни разу не назвал ее по имени, довольствуясь неопределенным «она». Стало быть, он говорил о своих прежних отношениях.

Ульяна допила остывший кофе и, отставив чашку, сжала разламывающуюся голову руками.

Значит, КТВ решился пустить в эфир кустарную подделку. И чем это может помочь?

Ничем.

Зрителю будет все равно, какого цвета волосы на голове у Сашки, и как бы он не доказывал, что говорил о своей бывшей, никто не поверит. Какой смысл, если в титрах указано: «певец Икар, бывший бойфренд Ульяны Некрасовой».

Ей захотелось позвонить Сашке, рассказать про мерзкий, не сведенный фильм, о поддельном интервью, а заодно извиниться за свои беспочвенные подозрения. Сашка бы наверняка сказал что-нибудь ободряющее. Руки сами потянулись к телефону, но Ульяна тут же отбросила его, как ядовитую змею.

Нет, Сашке, с его болезненной мнительностью вообще не стоит ничего говорить. Пусть сам увидит и поймет, что это подстава.

Дальнейшее было уже мелочью. Ее даже не удивило, что почти все интервью явно берет Анна, дважды показавшаяся в кадре, и отчетливо звучащая за ним. Это объясняло замеченное в кафе выражение злобного торжества на ее лице.

Ульяна мужественно досмотрела его до конца, а потом, схватив диск, побежала к лифтам. Поднявшись на два этажа выше, она влетела в монтажную, где Ирина Шацкая спокойно пила чаек под мельтешение сразу в нескольких мониторах. Режиссеру это нисколько не мешало. Более того, она как Цезарь могла заниматься несколькими делами сразу, ничего не упуская из виду. Многие считали, что у нее глаза еще и на затылке. Поясницу Шацкой подпоясывала легендарная шаль, давно обглоданная молью до состояния рыболовной сети. Однако избавляться от нее Шацкая не собиралась. Ходили слухи, что именно эта драная шаль согревала ее во время первой чеченской войны, когда Ирина Борисовна отправилась в Грозный снимать фильм о бесчинствах, творящихся на улицах. По слухам, съемочная группа попала под обстрел или бомбежку, а Ирина Борисовна потом вроде бы лично вытаскивала из под завалов детей и раненных солдат, а, может, собственного оператора. Ульяна этим слухам охотно верила, поскольку внимательно разглядывая легендарную шаль видела на ней странные дыры: то ли от шрапнели, то ли от пуль. Ведь не может же моль быть такой аккуратной?

Что там произошло, Шацкая никогда не рассказывала, но после возвращения из Чечни она отправилась к руководству и в ультимативной форме потребовала перевести ее в редакцию развлечений. Операторы и журналисты, работавшие с ней, тоже молчали, а потом как-то незаметно рассосались собкорами: кто в Каир, кто в Лондон, и спросить стало не у кого.

Руководство, судя по всему, о произошедшем было в курсе, поскольку просьбу выполнило моментально, несмотря на то, что в своем деле Шацкая была круче всех. На войну поехал кто-то еще, а Шацкую потом просили смонтировать фильм, но она отказалась даже смотреть отснятую хронику, и Ульяне, которая всегда смотрела на режиссера, как на икону, было ужасно любопытно, почему.

Правда, сейчас ей не было дела до ни до мифических подвигов Шацкой, ни до ее простреленной шали.

– Господи, что с тобой? – изумилась Ирина Борисовна. – На тебе же лица нет!

Объяснять не было сил. Ульяна пробулькала что-то нечленораздельное и сунула Ирине Борисовне диск, и уже потом разрыдалась. Шацкая беспокойно огляделась вокруг и, сообразив, что дело серьезно, вытолкала из аппаратной всех помощников. Просматривая фильм, она не произнесла ни слова, изредка поглядывая на всхлипывающую Ульяну.

– М-да, – сказала режиссер, посмотрев запись до конца. – Что тут сказать… Когда, говоришь, она в эфир пойдет?

– В пятницу, – мрачно ответила Ульяна. – За день до нашей программы.

– Чем же ты, деточка, им так насолила? – ласково спросила Ирина Борисовна. – Ты же не олигарх, не политик, и, пардон конечно, не звезда первой величины, чтобы так под тебя копать. Потратить столько времени на столь незначительную персону, это, по меньшей мере, глупо и недальновидно.

– Это Пятков счеты сводит.

– Пятков? – изумилась Шацкая, а потом, прищурившись, оглядела Ульяну с ног до головы. – А его-то ты чем прогневила? Или не дала?

Ульяна не ответила, лишь бросила на Ирину Борисовну тяжелый взгляд. Та изумленно вскинула брови вверх, а потом нервно рассмеялась.

– Да ладно? Наш импозантыш обломился и теперь вот так мстит? Фи, как это мелко. Ты не преувеличиваешь? Хотя… он всегда предпочитал пышных баб. Помню, работала у нас тут одна администраторша, Светка Мурзикова, так он ей проходу не давал, пока не завалил прямо в аппаратной, ну а потом…

– И что дальше? – невежливо перебила Ульяна, которой совершенно неинтересно было слушать про какую-то Светку Мурзикову.

– Дальше? Ничего. Она за ним бегала, а вот Олежа вроде поостыл. Потом Светка ушла с работы, а, может, ее «ушли», кто знает? Но народ над ними потешался. Где-то в кулуарах, говорят, есть даже запись их интима…

Я имею в виду, что мне дальше делать? – пояснила Ульяна. Шацкая замолчала и прищурилась.

– А тебе не все равно? – вдруг спросила она.

– В смысле?

– Ну, ты уж прости, конечно, но я вас, див телевизионных знаю. За лишнюю рекламу удавитесь. А тут такой пиар, пусть даже черный. К тому же, зная Олежу, могу предположить, что передачу он, несомненно, запустит в повторе через полгодика, а то и раньше. Станешь еще популярнее.

– Вы это называете – реклама? – взвыла Ульяна. – Вот это вот… дерьмо?

– Надо же, какая ты трепетная, – усмехнулась Ирина Борисовна. – Да наплюй и разотри. Бери пример с нашей балеруньи Клочковой, вот уж кто не парится. И роман у ней напоказ, хотя с бывшим еще отношения не порвала, и на Мальдивах с голыми сиськами возлежит, и в губернаторы она баллотируется, хотя в слове «предвыборная» делает четыре ошибки. Даже мать родная от нее отреклась, и что? Столько грязи вылили, а она и в ус не дует, и на карьере это никак не отразилось. Вон, на всех каналах ее лощеная морда. Всюду зовут, везде рукоплещут. Я ей даже завидую, чесслово. Господи, Уля, это сенсация одного дня! Погавкают, и забудут. На твоем месте, я бы стиснула зубы и перетерпела.

Она фыркнула, повернулась к Ульяне спиной и загасила сигарету в блюдечке, показывая всем своим видом, что волноваться явно не стоит.

– Я так не могу, – тихо сказала Ульяна.

– Не может она, – раздраженно сказала Шацкая, не поворачиваясь. – Из-за ерунды такая истерика. Ну, неприятно, понимаю, но от меня-то ты чего хочешь? Эфир отменить? Ради бога, только с этим к вышестоящему, я такие вопросы не решаю. А на КТВ у меня вообще подвязок никаких нет, все на уровне «здрасьте-до свидания», их передачу снять с сетки я не могу. Хочешь – сама сходи и попроси, хотя сомневаюсь, что Пятков это позволит сделать.

– Я и не думаю, что он это позволит.