Доживем до понедельника. Ключ без права передачи

– Край света!

Но у Назарова глаза стали веселые. Вот он настроил, подкрутил, и на экране появилась заставка, обещающая показ «Моцарта и Сальери»…

Стульев в кабинете хватило только на девочек. Назаров потоптался, глядя на стоящих у стен мальчиков, потом флегматично, не торопясь, стянул зеленую скатерть с длинного стола, за которым проходили педсоветы, и сделал над ним приглашающий жест.

Они не заставили просить себя дважды.

Звучала тема из моцартовского «Реквиема».

Назаров, стоя за Марининым стулом, наклонился к ее уху:

– С вами не соскучишься…

– Благодарю… – И, не отводя глаз от экрана, где уже появился Николай Симонов – Сальери, она поднесла палец к губам: – Тссс…

Телефонный звонок. Вместо того чтобы снять трубку, Назаров отключил розетки обоих аппаратов и вышел из кабинета бесшумно.

Сальери начал свой монолог…

* * *

– Простите, вы ко мне? – окликнул Назаров двух родительниц в распахнутых пальто. Дожидаясь его в вестибюле, они обсуждали что-то; предмет дискуссии особенно распалял одну из них – Клавдию Петровну Баюшкину. Женщины оглянулись.

– Кирилл Алексеич, это вы? Очень приятно, Баюшкина.

– Назаров.

– Смородина. – Мать Алеши оказалась маленькой, щуплой и стеснительной.

– Попрошу на второй этаж, в учительскую… Только нужно раздеться.

– С удовольствием… Я, наверное, красная сейчас, как этот огнетушитель, – говорила Клавдия Петровна, выскальзывая из шубки. – Сюда шла с классом Юлия, моя дочь… И если бы она меня увидела, мне бы несдобровать!

– Вот даже как? – Он приподнял брови.

– Да-да, тут весьма щекотливый вопрос. Так что умоляю: не выдавайте меня…

– Хорошо.

– И меня, если можно… – совсем тихо и подавленно сказала Смородина.

* * *

…В учительской мы следим за разговором с того момента, когда суть щекотливого вопроса уже наполовину изложена: это заставило Назарова нахохлиться, помрачнеть… И Клавдия Петровна продолжала излагать – то понижая голос с оглядкой на Ольгу Денисовну, которая писала что-то за дальним столом у окна, то забывая об ее присутствии…

– В одиннадцать вечера, Кирилл Алексеич! Гости, конечно, не дождались и ушли. Смертельно обиженные… Причем явилась с мокрыми ногами! А у нее был нефрит, ей нельзя простужаться!..

Но я сейчас не об этом… Я вообще не понимаю, что у них там происходит, я прошу объяснить мне! Там маленький ребенок. Прекрасно. Я сама мать, хотя и не мать-одиночка, я знаю, что три года – это прелестный детский возраст, но… но я не готовила дочь в няньки, Кирилл Алексеич! Для этого не надо так долго учиться… В десятом классе, в решающем году они выкраивают время, чтобы по очереди гулять с этим ребенком в субботу и в воскресенье! Но если у меня или у отца просьба к ней – она не может, потому что «много задали»… А что они там делают по вечерам? Раза два в неделю – это уже традиция. Говорят? О чем говорят? Видимо, они выговариваются там дочиста, потому что для нас у Юли остается совсем мало слов: «да», «нет», «нормально», «не вмешивайся», «сыта», «пошла»… Думаете, не обидно? – В голосе Клавдии Петровны зазвенели слезы, она отвернулась, теребя пальцами желтую кожу мужского портфеля, который имела при себе.

– Так вы считаете, что Марина Максимовна восстанавливает Юлю против вас?

– Не знаю… Может, ее и развивают там, но после посиделок в том доме девчонка приходит чужая! Мы с мужем не хотели бы развивать ее в такую сторону… И не позволим, Кирилл Алексеич. Муж мне так и велел сказать: не позволим!

– Да… – Назаров закурил. – Ольга Денисовна, вы нас слушаете? Подключайтесь. Вы же лучше знаете историю вопроса.

Клавдия Петровна несколько замялась, щелкая замком своего портфеля.

– Но, Кирилл Алексеич, мы только сигнализируем, а дальше – вы уж сами, пожалуйста!

– Да-да… – отозвалась Ольга Денисовна. Лицо ее затуманилось, и высказываться она не спешила. Встала, зачем-то глянула в окно.

– Кирилл Алексеич, там как будто привезли оборудование. Наверно, ищут нас – принять, подписать накладные… Мамаши извинят? Это две минуты… – И она вышла в коридор. Назаров извинился, пошел за ней…

* * *

– Какое оборудование?

– Никакого! Военная хитрость. Отойдемте… Историю вопроса вы хотели? Что ж, дыма без огня нет. Марина без конца дает поводы. Не может без фокусов, без педагогической отсебятины… И уже знают ее с этой стороны. Так что в роно с помощью такой Баюшкиной легко может завариться каша… А нам это нужно?

– Пока не знаю… Пока слушаю вас.

– Не-ет, Кирилл Алексеич, тут ваше слово решает! – прищурилась Ольга Денисовна. – А я – что же я? Скоро тридцать пять лет, как работаю, в общем-то, на выход пора. И не хочу я запомниться ребятам этакой телегой несмазанной, которая все против молодости скрипела. Невеселая, знаете, роль.

– Что ж, могу понять… Но сейчас-то вы не с ребятами говорите.

– Видите ли… Если тянутся они к учителю, этим уже многое сказано, это уже талант. А таланты, наверное, без отсебятины не могут… Гнать их за это? Вроде невыгодно. Вот сумейте-ка так, чтобы и овцы были целы, и волки сыты! Главное – успокойте мамулю, чтоб она дальше не пошла…

Он понятия не имел, как решается эта задача. Ольга Денисовна за руку подвела его к учительской и сделала знак, чтобы он шел туда, а она, дескать, потом.

Назаров вернулся к мамашам.

* * *

– Ну а у вас такие же претензии? – обратился он к Смородиной.

Под его взглядом Алешина мать опустила голову:

– Я не знаю… может, и не надо было мне приходить… – и опасливо покосилась на Баюшкину.

Клавдия Петровна вспыхнула:

– Ирина Ивановна, миленькая! А кто вчера плакал в телефон, что с вашим Алешей творится неладное?

– Я не говорила – «неладное»… Непонятное для меня – это есть. А сейчас я думаю: они-то любят учительницу, а мы ругаться пришли… Завидуем ей, что ли?

– Да, похоже, – усмехнулся Назаров.

– А чем эта любовь покупается, хотела бы я знать! – Клавдия Петровна возвысила голос.