Камень, или Terra Pacifica

– Чёрт! А ведь знакомая баба! – выходя из угасающего кокона, сказал Полителипаракоймоменакис. Он обернулся назад, но видел одного Пациевича. – Раньше я в таком её виде не встречал и не узнаю, а вообще, очень даже знакомая. Жалко, лица не показали.

– Ладно, Нестор, незачем мы вернулись. Я чувствовал, да, зря. Правда, незачем. Пойдём, – Борис Всеволодович закинул что-то в рот, подошёл к Нестору, ухватив его за локоть. – Пошли.

– Всего доброго, извините, – обратился он к остальным, – до свидания, мы просим не осудить наше неожиданное вторжение.

Нестор, вяло отбиваясь от Принцева одной рукой, сосредоточенно бурчал:

– Казнить его, губителя, казнить за такой подлый маршрут.

И они оба вышли. Сначала Принцев вытолкнул Нестора, затем вышел сам.

Пациевич и Наденька, оставаясь, каждый со своими непредвиденными, но непохожими друг на друга впечатлениями, чуть заметно покивали озадаченными головами, без интереса и сожаления провожая взглядами не очень-то обласканных и столь же не долгожданных гостей.

***

Соломон Михоэлевич, услыхав из ванной вопль и речи, в обычном состоянии не свойственные супруге, кинулся ей на помощь. Однако никого, кроме разрумяненной Розы, он в ванной не заметил. А меж её алых щёк послышалось:

– Ну, Полители…

– Куда полетели, Роза? Тебе надо лечь спать, успокоиться. А на рассвете вызовем врача. Сейчас неудобно вызывать, слишком темно.

– Но ведь это правда. Здесь, сзади меня, я увидела в зеркало, был Нестор… Геракл…

– Ну, Роза! Скажи, разве могут быть Нестор и Геракл вместе? Даже на пути в Колхиду за какой-то шерстью. Это оплошность античных историков. О! Что я говорю? Зачем нам эта шерсть, хоть золотая? К чему историки, хоть охраняемые авторитетом давности? Где они, а где мы? Вот видишь, даже меня ты с ума свела.

Она услышала только последнюю его фразу и вмиг, похоже, будто бы опомнилась.

– Ах, Моня! Это правда? – она улыбнулась, опустив веки.

Но спрятанные под веками глаза едва поднялись и скрылись за своими орбитами. Затем она коротко продрожала, словно вдруг ошпаренная ознобом, на ощупь надела цветной индийский халат, столь же наобум пошла досыпать, смахнув из памяти ужасную историю в ванной. Супруг тоже успокоился, не ожидая, что произнесёт такую спасительную фразу и, проводя взглядом свою царицу, глубоко вздохнул для утверждения спокойствия. Но спать он не пошёл, а отправился на кухню подумать о работе.

***

Грузь освободил глаза. Перед ним по-прежнему стоял «Необнятный Лепесток». Птица сидела у неё на плече, уронив голову. Глаза птицы были почти полностью зашторены нижними веками. Узкие чёрные щёлочки вверху глаз то появлялись, то исчезали. Роза тоже спокойно так стояла, не шевелясь. Бело-розовый индийский халат подчёркивал статность и необъятность её фигуры. Но Афанасий не обратил внимания на смену в её одежде. То был пустяк – в сравнении с невероятностью её присутствия на белом географическом пятне. Впрочем, со своей, хоть пока и кратковременной жизни здесь, на пятне он безоговорочно свыкся, потому не удивлялся.

– Лепесток, ты от кого научилась так перемещаться в пространстве? Кажется, ты не вникала ни в одну из наших разработок. Ты даже не интересовалась общей темой, исследующей проблему творчества, производимого неживыми вещами, так нелюбимую Нестором.

– Хотя в мои разработки никто по-настоящему не вникал, даже я сам, – теперь он заявлял не Розе, а так, всему окружению, меж которого та перемещалась, – и вот я здесь. Будто во сне.

«Оно и есть во сне, – беззвучно, как в немом кино, произнесла Роза Давидовна, – я тебя вижу во сне, а вот наш Нестор Гераклович, тот наяву входит ко мне в ванную».

Грузь смотрел на её шевелящиеся губы, но ничего не понимал. Он встал, попятился назад, не желая контакта, в общем-то, с объектом не вполне опознанным, хоть достаточно знакомым. А Роза Давидовна почти незаметно стала отрываться от белой земли, медленно-медленно устремляться вверх, слегка запрокидываясь назад, как бы тоже идя на попятную.

Птица на её плече встрепенулась и, опустив веки, то есть по-птичьи, значит, открыв глаза, беспокойно завертела головой, с недоумением оглядывая свои сложенные крылья и удаляющуюся поверхность острова.

«Вот видишь, летают обычно во сне, значит мы оба во сне», – всё так же без звука двигались губы не очень уверенно висящего без опоры, вроде бы знакомого, но не вполне опознанного Афанасием то ли живого существа, то ли иного тела, занимающего тут некий объём, составленный из колебаний начала существования.

Грузь глядел на висящий в воздухе будто бы Лепесток и продолжал не понимать явленного перед ним лицедейства.

(Вскоре после того)

– Потрясающе, Раздавитовна в воздухе! Изумительно! – услышал он позади себя знакомые нотки в новом голосе. И обернулся.

Там стояла серьёзная сотрудница Леночка, та самая, обладающая фигурой, где всё было деловито выражено, и тоже глядела вверх.

– Она говорит, – обратилась Леночка к Афанасию, – она говорит, якобы мы тут во сне, мы снимся друг другу, видите, её губы так произносят, а звука нет. Наверняка она права. Но лишь наполовину. Потому, что она вправду во сне, а мы тут явно. Да, и не думайте сомневаться. Можете ущипнуть меня.

Грузь тем же взглядом, что и на Розу, уставился теперь на Леночку. Он хотел что-то сказать, но у него не только не оказалось звука, но и губы не шевелились. Он раза два проглотил пустое содержимое рта.

– Иван меня сюда закинул, Иван. Я на него только взглянула, он всё понял. Он у нас же самый умный, ему намекать ничего не надо, всё понимает, всё умеет. Прямо в карту доставил. Вашей перспективой или другим приёмчиком, не знаю, но вышло точно.

– Угу, – у Афанасия заработали голосовые связки, но сознание пока молчало, вот и получилось такое междометие, означающее, скорее, капитуляцию перед фактом, чем осмысленное согласие с правильностью сообщения.

Птица приподняла крылья. Одним из них заслонила лицо Розы. Оба зрителя переключили внимание на произошедшее движение. Потом птица вдруг резко оттолкнулась лапками от своего мягкого сидения, тут же стремительно пошла в пике на них. Афанасий и Леночка машинально пригнулись к земле. А когда снова подняли головы, то ни птицы, ни Розы в их поле зрения не оказалось. Они посмотрели друг на друга, и каждый увидел на другом, а, точнее, на его макушке, следствие пролёта над ними птички. Они дружно захохотали, указывая пальцем на следы птичьей атаки.

– А Раздавитовна-то очнулась, видимо, там, у себя дома, вот и исчезла, – сквозь смех сказала новая островитянка.

– А птица?

– Тоже проснулась, но именно здесь проснулась, это факт… Кстати, надо бы вытереть… У вас платочка нет?.. Просто проснулась да улетела. Они с Раздавитовной проснулись в разных местах. Спали вместе, а проснулись врозь, ха-ха.

– Нет платочка, – сказал Афанасий.

Сотрудница хотела сорвать с деревца несколько листочков, но сами руки не посмели такого сделать. Листочки обладали странным, непривычным цветом – ни зелёным, ни жёлтым, а похожим на рефлекс золота в тени. Такой необычный цвет остановил её намерение. Они с Афанасием отёрли макушки рукавами одежд, а те затем очистили о песочек.

– Откуда, Леночка, вы так много знаете? И уверенность у вас крепкая.

– А, это всё Иван.

– Иван?

– Да. Он мне много чего рассказал и много чего объяснил. А потом закинул в карту. Ну, а по губам читать, так я сама научилась, ещё в детстве, подружка у меня была глухонемая.

– Глухонемая…

– Глухонемая. Подружка.

– Ну да, то подружка. А что же Иван? Любопытно, что он вам рассказал, что объяснил?

– Вам точно любопытно?

– Точно любопытно.

– Ну, тогда послушайте.

Они уселись на тёплые камни лицом к лицу. Леночка, глубоко вдохнув и быстро выдохнув, начала ровно дышать. Из её уст потёк рассказ.

ИВАНОВ РАССКАЗ В ПЕРЕСКАЗЕ ЛЕНОЧКИ