Камень, или Terra Pacifica

– «Па-си-фич-на-я», – прочитал на этикетке речевой аппарат, полностью выпростанный от еды, – а написано по-нашему, – Нестор вертел бутылку, – но я раньше такой не встречал. Дашь попробовать?

Пациевич молчал. А Принцев, ухмыляясь, что-то себе соображал. Быстрота мысли так и сверкала в очах его. Он не стал говорить о том, что угадывал или давно знал, а лишь попытался будто бы пошутить:

– Пацифичная, значит, не очень крепкая. Пас. Понимаешь? Слабая, значит.

Нестор брезгливо смерил бутылку глазами, поставил её на пол.

– Тогда я лучше компот… – сказал он. И перекосил лицо, пытаясь открыть слегка запылённую консервную банку с надписью «Глобус», – глобальный ты человек, Пациевич.

Нестор покряхтел, возясь с крышкой, и та, по-видимому, сильно приржавевшая к стеклу от долгого лежания после заливки туда компота, наконец, поддалась. Содержимое банки от резкого открывания, радуясь концу своего узничества, изрядно выплеснулось на пол, облив и «пасифичную».

Пациевич подошёл к Принцеву, сказал:

– Вот что, ребята, давайте пока, пусть хоть пока, давайте считать ваше расследование предварительным и временно законченным, а?

– Саошщэно, саошщэно (законченно, законченно), – поддержал его Нестор. – Уф, какой приторный компот.

– Конечно, его же разбавлять надо, – съехидничал Принцев.

– Кого разбавлять? Компот или расследование? – Нестор возил языком во рту, облизывая сладкую поверхность дёсен.

– Я думаю, расследование, хотя слово произнёс не я, а хозяин, но ты всё превратил в компот.

– Понял. Ты настаиваешь на этой, как её, на «пасифичной», – Нестор наклонился и ухватил бутылку за липкое горлышко.

На лице у него прошла тень ещё большего пренебрежения к данному предмету.

– Именно, – со смехом сказал Принцев, – ты, Торик по привычке мысль хватаешь налету.

– Угу. Ну, на, откупоривай.

Принцев левой рукой взял поллитровку за донышко, внимательно оглядел её, покрутив на все триста шестьдесят градусов. Потом сощурился, прочитал на пробке:

– «Неразбавленность гарантирована».

– Вот видишь, неразбавленность. А ты говоришь. Интересно, а чей розлив? – не без любопытства обратился Нестор к Принцеву.

– «Завод русской финитус-матэр», – прочитал Борис Всеволодович под донышком, подняв бутылку над головой.

– Чего? Чего матэр? – переспросил Нестор Полителипаракоймоменакис. И уставился в тиснение на дне бутылки.

– Финитус. Финитус-матэр, – повторил Принцев, тыча пальцем в надпись.

– У всех, значит, Альма-матер, а у нас Финитус-матэр. И такое дают в Ухте. Ничего не понимаю, Ухта, что ли у вас тут финитус? Оно похоже, такой дурной погоды я нигде не встречал. Или, чёрт, откуда её сюда завезли, по импорту-бартеру, а, Пациевич, эту родственницу твою?

– Ну, я так не играю. Договорились же: ваше предварительное расследование закончено. А вы начали тут чего-то разбавлять или, наоборот, сгущать. Ничего так не получится. Давайте о чём другом поговорим. Я вас не гоню.

– Неразбавленность гарантирована, – то ли сам съязвил, то ли процитировал бутылку Принцев, отводя взгляд от лица Пациевича.

– Нет уж. Финитус, так финитус, – неясно было, возразил Нестор или согласился.

– Именно, финитус. Закончено, Торик. Неужели ты ничего не понял? Пошли. Афанасия он не трогал, очевидно. И нас он не гонит, сам ты слышал. Поэтому, пойдём. А остальное – его дело. Где тут дверь-то?

Наденька показала на еле заметные очертания прямоугольника в гладкой стене.

– Понял я, Борька, понял. Идём, идём отсюда, из этого приёмника-распределителя пацифичной финитус-матэр, – Нестор демонстративно неодобрительно обвёл взглядом всё помещение, – ну его, пусть себе химичит…

И они вышли в кромешную тьму. Нестор машинально схватил куртку Принцева, но тот почему-то испугался, тут же отнял её и поспешно надел.

– …Хотя… стой, – Нестор, выпустив куртку, в свою очередь испугался: не упускается ли чудом поданный удобный случай, – стой. А если попросить его вернуть Афанасия? Ведь ворует же он в неких местах бутылки длиннорукой штукой матрёшковой. По крайней мере, не будем его заставлять идти на воровство наших людей, но хоть поглядеть-то? Поглядеть на Грузя, как он там живёт. И всё. Пока поглядеть. Толковать даже не будем. А потом подумаем, придумаем и вызволим.

И Нестор заволок Принцева обратно в ненавистное им обоим помещение.

– Ну, Сусанин, – сказал он Пациевичу, – веди нас туда, в страну изобилия. Пропадать, так пропадать.

***

Роза Давидовна продолжала вращать головой у зеркала, надеясь увидеть там хоть какую-нибудь из черт своего лица. Может быть, удастся высмотреть профиль? Это же какая-никакая, но линия. Повернув лицо боком к зеркалу и до предела использовав силу мышц, управляющих глазными яблоками, пытаясь достичь взглядом желанного отражения, она по-прежнему, но теперь немного мутновато, видела одну лишь белизну. А когда сделала более резкое движение всем телом и подалась вбок, уповая поймать в заветном круге с детства знакомый профиль – в зеркале показалось лицо Нестора Геракловича Полителипаракоймоменакиса.

– Господи, помилуй, Пресвятая Богородица, Царица Небесная, спаси меня! – воскликнула Роза больше от неожиданности, чем от страха и приблизила настороженное лицо к зеркальному кружочку.

Там она увидела свои щёки, наливающиеся краснотой, и с такой стремительностью, что через мгновенье всё зеркало превратилось в закатное солнце, предвещающее ненастье.

***

Пациевич вдруг, неожиданно и с ходу поддался требованию Нестора Геракловича. Он согласился настроить замечательный аппарат на поиски Грузя. Наверное, он понадеялся обрести в этом сеансе какой-то дополнительный для себя, но недопонятый умом интерес. Или он просто решил согласиться, не раздумывая, поскольку заранее знал – эта парочка от него сама не отвяжется. Так пусть уж они порасторопнее удовлетворятся и точно уйдут, не слишком скоро надумав прийти снова. Впрочем, как уже мы замечали, мысли в голове у Пациевича проносятся так проворно, что не только мы, но и он сам порой не в силах ясно их различить.

– Со мной поместится ещё не более одного человека, – сказал исследователь скороговоркой, – массовые операции я пока производить не умею.

– Я пойду с тобой, – мгновенно отважился и также мгновенно молвил Нестор эти слова, поддаваясь скороговорному влиянию Пациевича. – Угу?

– Угу, – ответил Борис Всеволодович, не испытывая особой охоты участия в опыте, но имея готовность понаблюдать за действиями хозяина мастерской.

Наденька отошла в тот угол с плиткой и шкафчиком, где Нестор Гераклович недавно успешно проводил опыты с едой. Принцев последовал за ней с отставанием на два шага, и в тех же двух шагах от неё остановился, окольным зрением ухватывая предельно зримую информацию о проведении сеанса.

– Поехали, – торопил Нестор Пациевича, – поехали.

Но того теперь ничего не могло отвлечь. Он был средоточием плоть от плоти.

И вот часть пола студии-проницателезатора под ногами Пациевича и под одной из ног Нестора стала стеклянной. Фокусы приступили к таинственной игре. Нестор, видя, что не влезает в стеклянный овал, вынудил себя вплотную прижаться к учёному проводнику, стараясь целиком оказаться в поле проницания. Затем, как положено, их обволокло сквозистым коконом. Наверное, сработало тождество фокусирования. Находясь внутри того кокона, оптические путники видели совсем иные картины, чем те, кто остался вне машины. Там замелькали неопределённые прямые полосы разной длины и разного цвета, напоминающие линии, оставленные на фотоплёнке быстро движущимися предметами в момент экспозиции. Похоже, учёная пара стремительно куда-то перемещалась. Конечно же, исключительно вперёд, если верить объяснению хозяина мастерской. А поскольку цель была определена, они двигались непосредственно к ней. Потом вьющиеся разноцветные полосы превратились в отдельные предметы. Вблизи – камни, вдали – пирамиды. А ещё немного погодя, слегка запоздавшие линии образовали некий иной предмет. Камни, что поближе, и пирамиды, восседающие на горизонте, заслонила немалой ширины женщина, готовая к не менее широким объятьям сна. В кусочке пространства, незанятого её фигурой, можно было заметить чью-то голову, закрытую руками. Почему бы не принять это за Грузя. Нестор почти угадал в линиях головы с руками своего коллегу. Но вот женщина закрыла собой всё без остатка. Потом она бочком-бочком отодвинулась, открыв для постороннего взгляда маленький объём, где показалось кругленькое зеркальце, а в нём Нестор увидел собственное отражение.

– Нет, это чертовня у тебя, а не наука. Вырубай её, недотёпу. Приехали.

Пациевич покорился. Картина пока не исчезала, она лишь постепенно затемнялась.

– Ну, нет, ты скажи, тот, за бабой, точно был Грузь? Или там очередная подделка твоя? Но откуда взялось зеркало? Зачем оно тебе? И вообще, мне показалось, вроде бы мы попали в чужую ванную. И правда, Сусанин ты у нас, в болото завёл какое-то хлипкое, непроходимое.

Пациевич не отвечал. У него в голове смешивались различные состояния. Тут мысли не удерживались, а ещё за ощущениями надо следить. С одной стороны, достоинства не хотелось терять, с другой, самому неясно, по чьей прихоти всё переехало в чужую ванную. Он сильно устал сегодня.