Незаконно живущий

ГЛАВА 3.

А малыш, немного подросший и вкусивший свободу мысли, вздумал проявить свою полную самостоятельность. Он дерзнул выйти за пределы уже давно освоенного двора. Более того, он перебежал через пустующую в тот момент дорогу на ту сторону улицы, чтоб оказаться в местах, где раньше бывал исключительно с отцом. «Один там побуду», – самостоятельно помыслил он, и одновременно полностью окунулся в свободу чувств. И побыл. И насладился волей вольною…

* * *

Ангела что-то кольнуло в спину. Он обернулся и увидел сложную мозаику событий, совершающихся на земле, поблизости от малыша. Там, конечно же, не наблюдалось что-либо, напоминающее общую задумку некоего опытного стратега, не отмечалось направленности на цель у любопытного исследователя-экспериментатора, не обозначалось и никакой научной или философской логики. То есть, там начисто отсутствовало всякое то, что непременно использует причинно-следственные связи. События на то и события, что они просто событуют меж собой. Потому-то и напоминают мозаику. Малыш сам по себе тоже представлял некое событие. Он был как объектом событийности, так и субъектом, производящим и обновляющим события своим поведением. Впрочем, вся остальная мозаичная ткань делала то же самое. Событование не застывало ни на миг в каком-либо выбранном положении. Причудливое изменение мозаики выдавало один образ за другим, поражая наблюдателя своей изысканностью и непредсказуемостью, подобно гениальному музыкальному произведению. И Ангел ощутил там одну пронзительную нотку. Это она кольнула его, заставила обернуться…

* * *

Опытный слесарь-механик стоял в гаражной яме, осматривая тормозные колодки переднего шасси трёхтонного грузовика ЗИС-151.

– Ну, что? – вопрошает кудрявоголовый мужчина, водитель машины.

– Нормально. Ещё годок поживут.

– Ладно. Вылезай.

Механик упёрся ладонями в борт ямы, чтобы выпрыгнуть.

– Нет. – Шофёр неожиданно присел и придержал плечо мастера. – Нет. Ставь новые.

– Зачем?

– Не знаю. Но думаю, что лучше бы заменить теперь. Нечего ждать целый год.

Механик подёргал плечами. Затем с усилием протёр свои руки промасленной ветошью.

– Давай.

Вскоре ЗИС-151 с новыми колодками выехал во двор и сделал пару испытательных торможений.

– Отлично.

Тем временем, ребёнок с полной грудью достоинства, подался назад, к дому. И снова надо было перебегать дорогу…

Малыш изготовился пересечь её и, по всем правилам, взглянул налево, чтобы убедить себя в отсутствии набегающего оттуда автомобильного полчища. И действительно, пришлось переждать, пока несколько их единиц не проехало, оставив за собой пустующую ленту асфальта. Одна из них, небольшой фургон-легковушка, даже остановилась перед пешеходом. Тот оценил вежливость водителя, недолго постоял и тронулся с места бегом. А прямо за остановившимся автомобилем возник откуда-то сбоку огромный грузовик. Вежливый водитель глянул туда и вместе со взглядом перевесил в ту сторону своё тело, держащее мешок с морковкой. Само по себе отворилось дверце, и мешок вывалился из кузова. Как оказалось, морковка предназначалась для продажи на импровизированном уличном рынке. И её обладатель уже начал было предварять сие мероприятие. Потому-то и остановил машину, да изготовился выйти из неё с мешком. Иначе говоря, вежливость тут оказалась не при чём. Скажем больше, его подстёгивали сугубо корыстные цели. Надо бы добавить, что и остановка автофургона оказалась не столько услугой, сколько наоборот, помехой для пешехода. Из-за неё не видно было иного транспорта, двигающегося параллельно ей. А ведь двигался. Двигался. ЗИС-151. И он вдруг резко стал, благодаря только что отремонтированным передним тормозам, но всё-таки успел подмять и переехать колесом пузатый мешок со всем его содержимым. Торможение было настолько сильным, что задок грузовика вместе с колёсами даже приподнялся и с шумом обвалился наземь. Мальчик лежал под бампером и вытаскивал ногу из-под шины, которая прищемила два пальца. Затем, совершенно не опасаясь прочих автомобилей, рванул поперёк дороги к воротам своего двора, пробежал по нему и затаился меж стопок кирпичей, заготовленных для замены местного благоустройства. Левое плечо издавало слабую, но жгучую боль из обширной ссадины в месте удара по нему бампером. Из-под синих ногтей ноги исходила боль почти невыносимая. Водитель грузовика с вовремя починенными передними тормозами кинулся, было, за ним, чтобы то ли отругать или даже надрать ему уши, а может быть, и обласкать да успокоить. Но догнать виновника дэтэпэ у него не вышло, поскольку бег малыша превосходил скорость олимпийского чемпиона. Привелось вернуться. Там стоял владелец мешка с морковкой, стреляя жалостливым взглядом на предмет, утративший коммерческую ценность, и вонзая укоризненный взгляд почему-то в роскошные кудри мужчины.

– Спасибо тебе за мешок, – сказал тот, – ведь именно он усилил торможение. Не выпал бы он из твоих рук, то конец мальчишке на сто процентов. И спасибо новым тормозам, – шофёр ЗИСа пнул ногой в колесо, – без них бы и твой мешок не помог.

Теперь несостоявшийся торговец взглянул с уважением на свою попранную тару как спасителя человеческой жизни.

– Однако скажи, сколько я должен за испорченную собственность? – мужчина, покачивая кудрявой головой, почёсывал шею за ухом.

– Нет-нет-нет! Нисколько. Что вы, что вы! – владелец морковки ощутил в себе осознанность участника в спасении ребёнка. – Что вы! Главное ведь, мальчишка цел. Хоть и убежал. Хе-хе.

И он оттащил мешок на тротуар. Затем открыл его и стал раздавать уцелевшие морковки случайным прохожим.

* * *

Ангел облегчённо вздохнул. «Успел-таки дверце открыть… а до того не упустил момента подсказать про новые колодки»…

ГЛАВА 4.

Человек, ожидающий погибели на дне лодчонки и приняв позу человеческого плода в чреве матери, готового вот-вот выйти прочь, глянул искоса на сугубо ненастное небо, ничуть не привлекательного для дальнейшего бытия. А затем его внутренний взор устремился за спину собственной жизни, и встретился с той, прошедшей, что всегда позади…

* * *

Хм. Подобный случай. Тоже посереди моря, то есть, далеко от берега, и опять же с лодочкой. Тогда, вдоволь натрудившись на поприще деятельного искусства, и оставив на берегу плоды тех трудов, выраженных в груде картинок, чертежей и письменных пояснений, человек вздумал покататься на лодочке.

Надо сказать, блистательно выполненная работа оказалась не принятой заказчиком. «Слишком дерзко, – сказал худсовет или научно-технический совет или просто советская власть. – И вообще это не наше. Чуждое нашему народу».

Чуждое. Человек забрал свои никчёмные труды и покинул учреждение заказчика. Можно и отдохнуть. Пока суд да дело. А дело, между тем, состоялось без него. Быстренько содеялось иное творение иными людьми, надёжными, знающими, что нужно народу. Иначе говоря, заменилось оно многократно апробированным типовым решением, то есть, в духе настоящего реализма, было подхвачено советом на ура, и волею властей вставлено в поток насущной жизни. И ладно.

Молодой человек, творец «ненашего», после необычных дел своих отдыхал на берегу моря. Одну недельку, вторую. Теперь и лодочку одолжил у знакомого местного сверстника. И налегал на вёсла, глядя только на небо.

Сейчас бы спрыгнуть с лодочки, да немного поплавать. Вода прямо-таки сама притягивала к себе. «Искупайся», – ласково гласила зеркальная поверхность моря многочисленными солнечными зайчиками.

Он и спрыгнул. Вода тёплая и чуть ли ни густая. Плотно обнимающая.

Тут в самый раз поднялась волна, и с её гребня удалось увидеть удаляющийся огромный пароход. «Угу, – подумал купальщик, хихикая, – спасибо, что прямо на меня не наехал». Лодочку, тем временем, отнесла подальше другая волна. Догнав её и уцепившись в борт, купальщик поступил опрометчиво. Лёгкий чёлн и без того накренился на один борт из-за действия очередной волны. Оба усилия сложились, и вода ринулась внутрь лодки, почти мгновенно её залив доверху и погрузив прямо в собственную толщу. Одни только вёсла и остались на поверхности моря. Пловец обхватил их локтями, вынужденно соображая: «эдак никуда не уплывёшь». Он оставил их на свободе и даже подтолкнул в торчики. «Плывите, куда пожелаете, сиротушки». Вместе с тем, сколько человек ни старался грести к берегу ногами и руками, тот нарочно удалялся, сжимая полоску земли. Будто некий замедленный водяной вихорь мощно кружащимся хвостом уносил пловца в открытое море. А сил становилось меньше и меньше. «Хм, – подумал наш герой, – вот, оказывается, каким манером должна прийти смерть моя… и наследника нигде не оставил»…

Надо ещё сказать: человека ждала невеста по возвращении с южных морей. Заявление в органы гражданского состояния подано, а срок реализации закончился ещё неделю назад. Опоздал человек на свадьбу свою.

Между прочим, а что сталось бы, возвратись он вовремя? Трудно сказать. Пожалуй, тоже смерть. Угу. Похожее на смерть. Но иную. Впрочем, разница почти отсутствует. И это стало понятно потом. Правильнее сказать, недавно.

Тем временем, поднялся ветерок, откуда ни возьмись, и стал хозяйничать на берегу. Воздушные струи подхватили оставленные там непринятые местным человечеством плоды трудов человека, принудили их немного поиграть, и, одержав победу, опрокинули в море-окиян. А тёплые воды с готовностью тоже принялось играть с плодами трудов человека. Раскачивали на своих волнах подрамнички с холстами, картонки, планшетики, листы да рулончики бумаги, – всё с изумительными изображениями. Да разноформатные папочки да с умными текстами расстегнулись, показывая размытости вместо слов. Тёплые воды относили гениальное, однако "не наше" творение вдоль берега по направлению к скалам, а там и выбрасывали все его части на острые каменные зубы да стаскивали обратно, вверх, вниз, растерзывая бывшее искусство глубокой и несравненной мысли – в мокрые, невзрачные клочья…

* * *

Скандинавский студёный ветер остановил свой напор воздуха. Тучи выровнялись в единое тяжёлое беспросветное тело. Вода в Заливе перестала кипеть. Природа замерла. Человек, обретший себя на дне лодчонки, попытался слегка выпрямиться, повернул голову обратно вперёд и приподнял её, глядя на единственную ровную тучу, не имеющую ни начала, ни конца. Мысль, свидетельствующая о его существовании, тоже несколько распространилась и вывела из себя занятное суждение.

«Вечность, – выкинула мысль вечную же тему, – что нам известно о ней? Догадки. Лишь догадки. Домыслы. Но мы хорошо знаем о чём-то будто бы похожим на неё. О продолжении. Нам вечность охотно представляется почему-то именно продолжением. Наверное, потому что привычно. Мы наблюдаем его сызмальства и повсеместно. Туча, например. Долгая-долгая. А ещё – любое движение. Закончилось, да снова продолжилось. Или взгляд. Он продолжается куда-то в бесконечность. Род. Ему само собой предписано продолжение. И сим продолжением каждый из нас тоже является. Всюду имеет место быть продолжение. Конца нигде не видать. И даже если неприкрыто видится конец земного бытия, настолько явный и неподдельный, что в мысли нет и доли сомнения о его прекращении здесь, – мы всё равно изыскиваем вокруг некое неизбежное продолжение этого бытия в других местах. Уверенно, вперемежку с колебанием. И находим. Ибо оно всегда обязано быть. Без него и мира-то не существует. Вот и понятно, почему вечность нам чудится тоже именно продолжением…

Однако разве дозволительно прилагать дольнее, временное – к горнему, вечному? Вечность ведь совсем иная, временем её представить нельзя. Нет у нас таких сил разума, чтобы хоть как-то её вообразить. Но попробуем взглянуть туда аллегорически. Пусть совершенно непознаваемое выражение вещей, называемое нами вечностью и живущее в наших догадках, пусть она… скажем… постоянно будто выпочковывает из себя души человеческие. Новые и новые. Вечность, эдакая глубинная субстанция, она как бы покрывается новыми и новыми почками на поверхности своей, вроде ожерельями. Почки распускаются и начинают жить снаружи вечности. То есть, во времени. В мире продолжений, хорошо нам знакомом… Каждая почка становится стеблем. Он растёт, растёт. До определённой длины. Вырос. Больше нет его продолжения. И отделяется. От вечности. Падает в небытие. И что? Ему теперь предстоит засохнуть? Где здесь подобие нашего всеобщего продолжения? Где его искать вокруг отрезанного вещества? Небытие, и ничего кроме него. А давайте, поищем. Нам ведь поистине нужно сыскать хоть намёк на продолжение, иначе смысл пропадает. Засохнуть-то стеблю совершенно, как говорится, без проблем. Глядите: уже отломился он, упал да сгорел в чьём-то костре. Не нашлось продолжения.

Всё.

Это если не окажется рядом заботливой руки.

Оказалась.

И взяла Заботливая Рука бывший стебель, предотвратив и начаток его засыхания, назвала его черенком и бережно посадила во влажную почву вечности.

Бывший временный стебель, некогда образовавшийся из почки вечности, а теперь принявшийся в её почве черенком, даст уже там собственные корни, будет расти в ней, ветвиться, и саму вечность станет проявлять достойным видом своим…

Вроде получилось искомое будто бы продолжение, а на самом деле совершенно иное состояние. Пребывание. Присутствие. Слова-то словами, но суть всё равно не поддаётся нам. Так, доступный образ, только и всего. Но в нём главное: необходимость наличия Заботливой Руки»…

* * *