Там счастие твое, несчастье, жизнь,
Там все твое в покровах этих белых,
И было б низко, будь это не так.
Фрау Магда
(бросаясь к нему)
Пускай поможет Бог мне в этом горе,
Но я тебя люблю сильней всего,
Сильней детей, сильней себя и жизни.
Гейнрих
О, горе вам, кого удел – сиротство!
И трижды горе мне, кто осужден
У вас отнять насущный хлеб, чтоб стал он
Отравою на языке моем.
Но так или иначе, будь счастлива!
Пусть под свою защиту примет вас
Тот, от Кого укрыться невозможно.
Уже для многих темный сумрак смерти
Желанным светом был: я жду того же.
(Мягко.)
Дай руку мне. Тебя я обижал,
Как словом, так и делом; да, я знаю,
Твою любовь не раз я оскорбил;
Прости меня теперь; какой-то силой
Всегда я вынуждаем был на это,
Меня толкало что-то, – что, не знаю, –
Терзать тебя, и вместе с тем себя.
Прости мне, Магда!
Фрау Магда
В чем же ты виновен?
В чем я могу простить тебя? О, Генрих,
Не говори так, если только любишь,
А то я буду плакать; я скорее
Хотела бы, чтоб ты меня бранил.
Ты знаешь, чем ты был мне.
Гейнрих
(с мучением)
Нет, не знаю.
Фрау Магда
Ты взял меня и сделал человеком.
В невежестве, в терзаньи, в нищете
Жила я под дождливым серым небом;
Ты поманил, увлек и дал мне радость.
И никогда твою любовь сильней
Не чувствовала я, как в ту минуту,
Когда меня суровою рукою
От темноты ты к свету обратил.
И мне тебя прощать? За все, что стало
Моей душой, моею целой жизнью?
Гейнрих
Так странно души спутаны в узор.
Фрау Магда
(гладя его волосы, мягко)
О, если мне когда-нибудь случалось
Тебе в угоду сделать что-нибудь, –
Здесь в комнатах иль в мастерской смогла я
Хоть часик скрасить, и твоим глазам
Казалася желанной… ты подумай,
Мой Генрих, я, которая хотела б
Тебе отдать, не знаю что, все, все,
Тебе взамен могла служить лишь этим.
Гейнрих
(с беспокойством)
Я умираю: это хорошо.
Бог так решил для нашего же блага.
Иначе, Марта… наклонись ко мне:
Для нас обоих умереть я должен.
Ты думаешь, что если расцвела ты, –
И для меня, – я вызвал твой расцвет?
О, нет! То сделал вечный Чудотворец,
Который завтра жесткой зимней вьюгой
Весенний лес ударит, и убьет
Бесчисленность едва расцветших почек.
Для нас обоих умереть я должен.
Смотри, я был изношен, я был стар,
Я был какой-то неудачной формой.
Зачем же стал бы я теперь жалеть,
Что тот Литейщик, Чьей рукой я создан,
Меня отверг, увидев, как я плох.