Пять Земель. Возвращение дракона

– Странная ты, Ивета Йорн, – хмыкнула ей Алиса, но настаивать не стала.

Действительно, многие считали ее странной. Не такой как все. Некоторых, таких как Алиса, это привлекало, но большинство просто посмеивались в стороне, смотря ей в спину. В основном Ивете на это было все равно, она просто оставалась «на своей волне» и не вдавалась в разбирательства того, кто и что о ней думает, но все же иногда подобное отношение становилось обидным.

Не желая развивать эту тему у себя в голове, что непременно привело бы к тем воспоминаниям, которые было вспоминать неприятно, Ивета перевела разговор в другое русло.

Поболтав еще минут десять о предстоящей поездке Алисы вместе с ее родителями в Брюссель к бабушке по линии матери, которое должно было состояться спустя две недели после начала летних каникул, Ивета вдруг услышала в динамике посторонний мужской голос где-то на заднем фоне:

– Алиса! Иди и помоги своему брату с домашней работой!

Спустя секунду она узнала обладателя голоса, это был отец подруги.

Девочка вздохнула, а потом сказала:

– Ты все сама слышала, нужно идти. Будешь завтра в школе?

– Конечно, – Ивета вытянула затекшие ноги и почувствовала, как тепло потекло от коленей в сторону пяток. – Пропуски занятий все равно ставят, даже не смотря на то, что от занятий – одно название. Спокойной ночи.

Услышав аналогичный ответ, Ивета первая оборвала линию и отняла телефон от уставшего уха. Да уж, если бы Алису не отвлекли, то она, наверно, смогла бы болтать до самой полуночи, и даже не почесалась при этом.

Бросив телефон справа от себя, девочка начала смотреть сериал, транслируемый по телевизору. Ивета почти ничего не понимала, но это было и не особо нужно, следила она за сюжетом невнимательно, в основном размышляя о своем.

Вдруг ее отвлекло какое-то движение. Повернув голову, она заметила Принца, запрыгнувшего на противоположный конец дивана. Желая что-нибудь сказать своему питомцу, но не зная, что именно, она решила промолчать и отвернулась к телевизору.

– Мама! – воскликнула одна из героинь сериала, молодая девушка, по виду старше Иветы года на три.

Она стояла на пороге дома, держа сумку в руке, позади нее маячил и молчал бородатый незнакомец, а напротив девушки замерла женщина, взглядом, не верящим в происходящее, смотревшая перед собой. Спустя секунду она хрипло вымолвила:

– Амалия? Ты вернулась?

Девчушка закивала, а потом кинула сумку на пол и, не говоря ни слова, кинулась вперед и обвила руками шею женщины, продолжавшей от удивления стоять на месте каменным изваянием. Спустя же мгновение она отмерла и обняла в ответ дочь.

Почувствовав неприятный укол, Ивета взяла пульт и переключила канал.

У нее не было матери. Ну, она была, но девочка ее не знала, даже не имела понятия, как она выглядит. Отец утверждал, что у него нет ни одной ее фотографии, на которой она была бы запечатлена. До семилетия он утверждал, что ее похитили марсиане, но потом, когда девочка поумнела и прямо высказала папе то, что она ему не верит, мужчина рассказал, что она ушла от них спустя месяц после рождения Иветы, и до сих пор он не имеет понятия, где она и как с ней связаться. Когда девочка спрашивала, почему она ушла, Артур всегда пожимал плечами.

Это, конечно, странно, грустить о том, чего у тебя никогда не было, но иногда, как, например, в такие моменты, на Ивету накатывала тоска. Девочка очень любила отца, но ей хотелось знать, каково это, иметь мать? Когда она, будучи у Алисы в гостях, смотрела на полноценную семью, она скрытно завидовала.

В том, чтобы быть странным, есть свои плюсы, но также не обойтись и без минусов. Ведь почти все те странности в ребенке, которые отделяют его от остальных, создают неполноценность, какие-то лишения и жизненные ущемления. Отклонения в здоровье, отсутствие одного из родителей (как у Иветы), и прочее, что заставляет его выйти из «нормальной» категории, в которой числятся мальчики и девочки, у которых нормальная семья, обычный комфортный дом, и подобное этому. Быть необычным тяжело, но все же быть обычным еще хуже.

Подумав об отце, спустя несколько секунд Ивета услышала звук ног, топавших по лестнице. Обернувшись, она увидела отца, спускавшегося вниз и державшего в руках две опустошенные кружки.

– О, ты еще здесь? – заметив дочь, сказал Артур.

– Уже собиралась идти наверх, почитать.

Кивнув, отец ничего не сказал и повернул в сторону кухни. Поднявшись, Ивета последовала за ним. Пока папа, поставив чайник кипятить новую порцию воды, которая вот-вот должна была превратиться в сладкий кофе, отмывал свои кружки, Ивета разогрела стакан молока и перелила его в остывший какао, который после этого вновь стал теплым и пригодным для потребления.

Взяв стакан и собираясь пожелать папе спокойной ночи, она осмотрелась и поняла, что он незаметно куда-то ушел. Увидев стоявшие кружки, Ивета поняла, что отец должен вернуться, но все же не стала его дожидаться и направилась наверх.

Пройдя к лестнице, девочка медленно поднялась наверх и свернула налево, направившись по той части коридора, что вела в ее комнату. Шагая по темным половицам, Ивета проходила мимо кабинета отца и вдруг заметила, что дверь была немного приоткрыта. Такое можно было встретить очень редко, обычно папа всегда внимательно следил за тем, чтобы она была заперта. Остановившись около нее, девочка замерла, и перед ней встал нелегкий выбор.

Она не хотела нарушать запрет отца, но соблазн оказался слишком велик. Так ей хотелось увидеть то, что там хранилось.

Осмотревшись по сторонам и напоминая хулигана, который собрался залезть на чужой участок, чтобы украсть яблоки, Ивета свободной рукой приотворила еще немного дверь и прошла через узкую щель внутрь комнаты.

Единственным источником света служила настольная лампа. Склонившись, словно согнутый в дугу фонарный столб, она ярко освещала лежавшие на столе листы, едва тронутые краской. Законченным же рисункам, висевшим на стенах, достались лишь его остатки, но все же, несмотря на тусклое освещение, видно их было хорошо.

Отцовский кабинет был комнатой волшебства и воспоминаний, в которой раньше она бывала гораздо чаще, чем в последние года. Папа часто впускал ее сюда и разрешал рассматривать свои работы, или же брал некоторые из них с собой и рассказывал дочери сказки. Все до одной были волшебными. Но потом, когда ей исполнилось семь, он прекратил ей их рассказывать, не объяснив причин. Может он боялся, что выросшая дочь будет в неверии смеяться над его вступлением перед началом каждой истории. «Все, что я расскажу тебе, чистая правда…».

Затаив дыхание, Ивета рассматривала отцовские работы. По ее мнению, он был настоящим гением – все его картины были превосходными. Среди них были изображения природы и чудных растений, как например цветок с кроваво-красными светившимися лепестками, рисунки необычных существ, маршировавших или прибывавших на стоянке армий, битв, и портреты. Два из них особенно нравились Ивете.

На первом был изображен мужчина в преклонном возрасте. Он сидел на деревянном стуле с высокой спинкой в окружении деревьев и был одет в длинный грубый балахон черного цвета со множеством складок, а на голову его была нахлобучена странная шляпа причудливой формы, какой девочка не видела нигде кроме как на том рисунке. Она была конусообразной, только с отсеченной верхней частью, а бока ее походили на те, какими обладали ковбойские головные уборы, но только эти края словно таяли и опускались вниз двумя треугольниками и едва не касались вершинами плеч.

Приняв расслабленную позу, незнакомец, чуть прищурив глаза и углубив рядом с ними морщины, смеялся. Левая рука его лежала на коленях поверх длинной и смольной, чуть украшенной сединой бороды, концы которой были сплетены в косички, болтавшиеся в двух ладонях от пола. Правой же рукой мужчина придерживал странное устройство. Оно было длинным и расширялось к противоположному концу от того, что держал незнакомец неподалеку от губ. Широкий конец деревянной вещи, украшенной затейливой резьбой, упирался в пол, и в нем располагалось круглое отверстие, из которого завитками клубился дым.

Вторым ее любимым рисунком был портрет молодой девушки. Прекрасной и молодой, словно цветок, только распустившийся среди зеленой травы под лучами утреннего солнца. Ивету несказанно удивляло, как можно изобразить кого-то так, чтобы даже рисунок заставлял ее затаить дыхание. Девушка эта, на вид старше четырнадцатилетней Иветы года на четыре, стояла рядом с фонтаном. На нее было надето удивительное белоснежное платье, подходившее под цвет светлых, рассыпанных по плечам волос и словно сотканное из воды, а на голове у нее красовалась изящная диадема, усыпанная поблескивавшими в свете камнями. Положив руку на борт белокаменного фонтана, девушка, легонько улыбаясь и сверкая влюбленными прозрачно-голубыми глазами, стояла под ночным небом на фоне двух интересных деревьев. Они изгибались и сплетались кронами друг с другом, превращаясь во что-то похожее на арку, а с широко раскинутых ветвей сережками свисали удивительные плоды. Они были прозрачными, будто стекло, и принимали форму капель, а посреди них, словно маленькие ядрышки, сверкали точки, похожие на звездочки.

Любуясь этой красавицей, Ивета на некоторое время позабыла все на свете – она буквально чувствовала ту необыкновенную силу, что исходила от той, изображенной рукой отца особы. Позже она, лежа в кровати и отходя ко сну, задумается над тем, чтобы попробовать уговорить отца отправить его работы куда-нибудь на рассмотрение, но потом передумает, уверившись в том, что он никогда не согласится. Если папа не показывал их дочери, то о демонстрации работ сторонним лицам можно было даже не заикаться.

Так бы она и стояла, зачарованная красотой принцессы Самэльнил (ее имя это то немногое, что помнила Ивета из сказок Артура), и точно была бы поймана отцом, если бы ее не отвлек Принц. Громко замяукав, он просунул голову дверной проем.

– Да, да, знаю, прости, – опомнившись, сказала Ивета. – Не удержалась.

Она не стала тратить время на раздумья о том, пытается ли кот предупредить ее о приближении отца, или наоборот хочет, чтобы папа ее застукал, девочка еще раз окинула взглядом комнату. Просмотрев некоторые рисунки, из которых самым странным и непонятным ей показалось изображение серебряной подковы, испещренной вытравленными на ней символами, Ивета быстро покинула кабинет, закрыла дверь настолько, насколько закрыл ее отец, и направилась к себе.

Войдя внутрь и пустив Принца, девочка поставила стакан на прикроватную тумбочку и включила лампу. Быстро переодевшись в ночную пижаму, она услышала шаги отца в коридоре в тот момент, когда сдернула одеяло и с книгой в руках укладывалась постель.

Посидев немного и посверлив взглядом стену, в это время пребывая глубоко в себе и любуясь картиной принцессы, запечатленной в памяти, Ивета посмотрела на собственные «творения». Она тоже любила рисовать, но ставить ее работы рядом с картинами Артура было все равно, что сравнивать взрослого опытного поэта и ребенка, едва научившегося внятно говорить. Рисунки у нее были симпатичными, но они ни в какое сравнение не шли со спрятанными в полумраке кабинета отцовскими шедеврами.

Бывает так со всеми. Все «молодые» деятели страшатся больших теней великих людей, сравнивая свое начало с их серединами или концами. Но даже несмотря на это Ивета всегда думала, что ей никогда не удастся сравниться с отцом, не говоря уже о том, чтобы превзойти его.

На этой мысли девочка раскрыла книгу на том месте, на котором остановилась, а спустя два часа уже глубоко спала, подмяв мягкую, нагревшуюся теплом ее тела подушку себе под голову.

Глава II

Перемен не миновать

Едва на горизонте забрезжил рассвет, на улице раздался громкий и протяжный крик соседского петуха, настолько громкий и пронзительный, что его слышали едва ли не во всей деревне.

Лежа в своей жесткой и колкой кровати, которая после тяжелой работы казалась мягче любого пуха, шестнадцатилетний мальчик Огген распахнул свои глаза и сел, приложив руку к лицу и глубоко при этом зевнув. Замерев в таком положении на недолгое время и собравшись с мыслями, он осмотрел еще пока что темную комнату, в которую только-только начинали проникать солнечные лучи. Мысли его в этот момент стали угрюмыми, как это обычно бывало у него по утрам, когда Огген осознавал, что у него впереди целый день, больше половины которого ему придется проводить в тяжком крестьянском труде.

Так он и сидел до тех самых пор, пока не услышал за дверью шаги. После Огген слез с кровати и быстро оделся в серые брюки и грязно-белую льняную рубаху, подпоясав ее темно-красной плетеной веревочкой, которая толщиной была примерно с мизинец. В этот момент послышались другие шаги, более тяжелые, и вскоре после этого последовал короткий разговор. Оба родителя проснулись.

Встав у двери, Огген обулся в лапти и вышел из своей маленькой комнаты. Мать стояла и готовила две порции завтрака, состоявшего из булки, небольшого куска сыра, и стакана молока, а отец, по всей видимости, вышел на улицу.

– Доброе утро, – поприветствовала его Золия, взгляд которой был еще мутен после ночного сна. Она обычно очень долго просыпалась.

Зная это, Огген ответил тем же, а затем вышел из дома.