Пять Земель. Возвращение дракона

Утренний воздух был свежим, но не холодным. Подняв руки к покрасневшему небу, мальчик потянулся и увидел отца, как раз отходившего от бочки с водой после умывания.

– Сильно не медли, – проходя мимо в сторону дома, сказал ему Осот после обмена утренними приветствиями. – Нам предстоит много работы. Староста вчера объявил, что ему пришло письмо с приказом об увеличении ежемесячных поставок пшена на сто гундров[3 - Гундр – единица массы, равная 5 килограмм (11 фунтов).].

«Как будто мы и без того мало трудимся», – недовольно подумал Огген, но промолчал. Сколько не возмущайся, все равно поделать ничего было нельзя, так что он не захотел тратить силы на лишние слова, хоть ему подобный образ жизни и опостылел настолько, что хотелось выть волком.

Попытавшись выбросить подобные мысли из головы, как он обычно делал в таких случаях, Огген прошел к бочке с водой и умыл лицо. Освежившись и смочив волосы, мальчик накрыл бочку крышкой, снятой отцом, а затем, чуть постояв и понаблюдав за окрестностями и людьми, которые уже начинали выходить из своих домов, вернулся в свое жилище.

Осот сидел за столом и уже почти покончил с завтраком. Усевшись рядом, Огген успел разделаться с половиной булки, как отец уже встал.

– Не забудь куль с едой, – велел он, взяв свою косу за рукоятку. – И не задерживайся.

После он вышел, и дверь за его спиной неплотно закрылась. Мать его уже куда-то ушла, поэтому Огген ненадолго остался в одиночестве.

Проглотив последний кусок булки и запив его остатками молока, мальчик взял со стола подготовленный Золией на обед небольшой мешок с едой, а после схватил свою косу, вычищенную и заточенную о старый оселок вчерашним вечером, и последовал за Осотом наружу.

Опершись ладонью о край невысокой изгороди, которой дом был обнесен с задней части и по бокам, отец разговаривал со своим приятелем Готимом.

– …видел вчера вечером, – говорил он что-то Осоту натянутым от волнения голосом.

– Выдумывает он все, – отмахнулся отец, а потом, заметив сына, встал ровно. – Ну наконец-то. Идем.

Когда они начали путь к полям, свернув направо по главной дороге, то вернулись к незаконченному разговору. Огген в нем участия не принимал и держался чуть позади, слушая его вполуха и наблюдая за происходившим вокруг.

– Да говорю тебе, что видел, – гнул свое Готим, положив косу на плечо. – Дови хоть и глупый, как кусок дерева, но все же не лжец.

– Возможно, – согласился Осот. – Но так же возможно, что ему просто голову на солнце напекло. Тем более, Дови любит залить пивом глаза, поэтому ему и привидеться могло. Меньше слушай этого болвана.

– Так видел ее не только он, – продолжал настаивать Готим, в голосе которого уже начинало слышаться легкое раздражение. – Дови тогда вместе с Урсом был, а тот ничего крепче кефира не пьет.

– Ха! – усмехнулся отец своим трубным голосом и поскреб бороду, доходившую ему до ключицы. – Урс? Этот лентяй? Не удивлюсь, что таким способом они попросту решили… как там… – он секунду помолчал, вспоминая слово. – Саботировать рабочий процесс, вот. Запугать людей лихом, чтобы те перестали в поля выходить.

– Говорю тебе…

– И я тебе говорю, – перебил его Осот. – Прекрати голову всякими небылицами забивать. Если где-то и есть подобное, то только на землях Митэлина у этих волшебников и королей. Но у нас в царстве людей магии нет.

Некоторое время угрюмо помолчав, Готим, очень уж сильно любивший поточить с кем-нибудь лясы, завел новый разговор, но на этот раз Огген слушать его уже не стал.

Наблюдая за пробуждавшейся деревней, он немного отстал от отца и его друга к тому моменту, когда они приблизились к таверне «Согбенная липа», располагавшейся почти на краю деревни Стредигот-Ликоу. Неподалеку же от входа в нее Огген заметил стоявшего в одиночестве опиглена.

Встретить представителя их народа в этих краях можно было нечасто, но все же мальчику доводилось видеть опигленов, поэтому сильного удивления он не испытал. Стредигот-Ликоу была большой деревней и располагалась не в каком-нибудь захолустье, а неподалеку от Пиготского тракта – одной из самых больших и продолжительных дорог в людском королевстве, поэтому разнообразных путников с большака можно было часто встретить.

Увидев глазевшего на него Оггена, опиглен, облаченный в дешевый доспех из вареной кожи сделал приветствующий жест своего народа. Заключался он в том, чтобы приложить ко лбу кончик указательного пальца распрямленной ладони правой руки и чуть одернуть ее в сторону.

– Йонон рангевт, витер (доброе утро, вирит)! – поздоровался низкорослый коренастый опиглен на своем языке.

– Тэнэт ос, опиглен’нен (вам тоже, опиглен)! – ответил ему с сильным акцентом Огген, надеясь, что не ошибся в произношении. Он знал несколько фраз на опигленском, которые вычитал из книг.

Услышав из уст человеческого деревенского мальчишки речь своего народа, мужчина изумился и воскликнул:

– Элкинестор! Унго готронтант, хогм блэссир тунк нехесип ахкос хогмен, амс-эмбекерг экги хетгорснапи парастаз антал парданст (Удивительно! Я думал, наша речь слишком сложна для людей, чтобы на ней говорил обычный крестьянин).

Познания Оггена были не настолько глубоки, чтобы понять все то, что быстро произнес незнакомец, но по восклицательной интонации он понял, что приезжий иностранец был удивлен.

– Быстрее, сын! – услышал он оклик Осота, и тогда, отведя взгляд от опиглена, поспешил за отцом.

Когда он нагнал его и Готима, они уже наполовину перешли небольшой мост, перекинутый через узкую, но длинную речушку, приходившею из-за горизонта и уходившую в горизонт с противоположной стороны. Преодолев мост, Огген оказался за пределами Стредигот-Ликоу и посмотрел на раскинувшиеся золотистые поля, на которых он работал с двенадцати лет.

Вид вызывал у него смешанные чувства. Площадью в сумме около одного косе[4 - Косе – мера длины, 1 километр (0,62 мили)], прекрасные золотые поля, спору нет, но они казались такими лишь при наблюдении. Когда же стоишь в самой гуще колосьев под палящим солнцем и часами напролет машешь косой… тогда думать о красоте пейзажей не приходится.

Когда они добрались до места рядом с дорогой, где обычно устраивали стоянку и ели в обеденный перерыв, Огген сложил вещи и, перехватив косу удобнее, отправился выполнять свою «любимую работу».

Смотря на падавшие на землю колосья, мальчик ловко размахивал косой, которая за годы работы стала продолжением его рук, а мыслями в этот момент пребывал очень далеко. Стоя спиной к деревне, Огген изредка поднимал глаза и оценивал, сколько стинов[5 - Стин – мера длины, 2 метра (6,5 футов)] пшеницы ему еще нужно было выкосить. Окружив дорогу по обеим сторонам, поля удалялись и заканчивались неподалеку от самой кромки реденького леса, за пределами которого Оггену бывать никогда не доводилось, но очень хотелось.

К сожалению, одного желания было недостаточно.

Среди всех жителей Стредигот-Ликоу покидать деревню разрешалось лишь старосте, и то только раз в три месяца, когда он ездит в ближайший город Ватерл по каким-то своим делам. Сколько раз Огген просил взять его с собой под каким-нибудь предлогом (стать помощником, например), но тот все время неумолимо отказывал ему, не говоря при этом ни одного весомого довода в пользу своего решения. Просто «нет», и все на этом.

Слушая свист рассекаемого лезвием воздуха, Огген в бессильной злости сжал вспотевшими ладонями ручку косы. Как бы он ни любил родные края и своих людей, подобный жизненный уклад его тяготил, он был ему неприятен и чужд, но, к сожалению, это никого не волновало. Родился крестьянином, крестьянином и помрешь, загнувшись где-нибудь в полях под жгучим солнцем от сердечного удара.

Сколько времени он провел в представлениях того, какие путешествия мог бы совершить, представлял то, сколько всего интересного таится за лесной межой, и гадал о том, как бы ему воплотить свои мечты в реальность, но все впустую.

Однажды (примерно год назад) он даже познакомился с путешественником в «Согбенной липе» и на свой страх и риск попросился к нему в компаньоны. Тот как-то странно усмехнулся и отказал без малейших раздумий, но при этом интонация у него была такая, словно незнакомец был доволен его рвением. Но несмотря на это внешность у незнакомца была суровой, от него исходила какая-то внутренняя сила, и Огген почувствовал ее и не решился спорить.

Но когда Путешественник (имени он своего почему-то называть не захотел, поэтому мальчик во время их короткого общения звал мужчину так) увидел, как расстроился его молодой собеседник, то посочувствовал ему и предложил научить паре фантастических песен, какие поют в других частях Агнедола.

Чтобы немного отвлечься, он решил спеть одну из них.

(Песня)

Солнце палило во всю, нагревая и высушивая головы всем работникам, и когда Огген почти дошел до куплета, его оборвал зов Осота, велевшего ему оставить работу и идти на небольшой перерыв. С радостью подчинившись, юноша направился в сторону стоянки, расположенной рядом с дорогой.

Перевернув косу, он взял ее за косовище и опирался на нее, словно на посох с диковинным набалдашником. Идя через заросли пшеницы, концами достигавшей его груди, Огген в этот момент почувствовал неожиданно навалившуюся на него усталость. Это не было неожиданностью, подобное с ним случалось всегда.

Добравшись до места, мальчик застал там отца и Готима, когда они уже покончили со своими обедами и сидели, вытянув ноги. Заметив подошедшего сына, Осот легонько хлопнул Готима внешней стороной ладони по груди, и тот, закрывший глаза и обративший лицо к солнцу, вздрогнул от неожиданности.

Через полминуты они уже ушли. Так делалось всегда. Несмотря на обеденный перерыв, по требованию старосты в поле всегда должен находиться рабочий, поэтому отец с Готимом уходят отдыхать первыми, а потом их заменяет Огген.

Усевшись, прямо на землю, мальчик немедля приступил к трапезе. Действовала она на него неоднозначно. С одной стороны, весь день без еды протянуть было тяжело, но после обеда Оггена всегда тянуло вздремнуть, поэтому возвращение к работе стоило ему немалых усилий. Иногда желание было слишком сильным, но он все равно не поддавался ему, помня одинокий случай, произошедший с ним и глубоко врезавшийся в память.

Произошел он года три назад. Будучи маленьким и неопытным, мальчик попытался незаметно отдохнуть, спрятавшись в зарослях пшеницы. Положив косу рядом, он улегся на землю в зарослях и внимательно прислушивался на тот случай, если Осот заметит его отсутствие и начнет искать мальчика. Пролежал он так довольно-таки долго, и даже не заметил, как задремал, причем крепко. Разбудили его лишь крики отца, когда тот принялся искать сына. Крепкая выволочка, которую ему устроил Осот дома, навсегда отбила у Оггена охоту на подобный «отдых».

Развязав узелок, он принялся есть и наблюдать одновременно с этим за другими рабочими, трудившимися на втором поле, находившемся с противоположной их стороны дороги, но спустя недолгое время уши его уловили скрип и шум. Посмотрев в ту сторону, откуда он доносился, Огген застыл, а дыхание его перехватило.

По дороге в сторону деревни двигалась небольшая повозка, а на козлах ее сидела сгорбленная фигура, державшая поводья. Первое, как обычно, в глаза бросалось то, кто был запряжен в эту повозку. Тянул ее за собой огромный белоснежный пятнистый барс, в холке достигавший лошадиного роста и гордо смотревший прямо перед собой своими прозрачно-голубыми глазами. Понаблюдав за ним некоторое время, пока телега приближалась, Огген перевел взгляд выше, уже зная, кого он увидит.

Возницей был таворсийский венифик. Одетый в балахон и свою странную шляпу, он смотрел в том же направлении, что и барс, и наверняка чувствовал на себе немногочисленные взгляды работников, которые заметили его появление. Оно было не первым, так что особого восхищения у остальных маг не вызвал и большинство крестьян отвели глаза. Некоторым это наскучило, а другие боялись. Они верили, что смотреть на венификов опасно и что он может проклясть того, кто делает это без его позволения.

Но Огген, не один раз слышавший эти россказни, все равно не смог отвести взгляда от волшебника. Когда же телега приблизилась, мальчик не услышал шагов барса, прекрасный гордый зверь ступал грациозно и бесшумно.