Век распутства

А ведь бедняжка ждала этого события с девятилетнего возраста!

Несколько дней спустя к государю, к счастью, вернулись покинувшие на какой-то момент силы, и он смог продемонстрировать мадам д’Этиоль на широкой королевской постели переполнявшие его нежные и пылкие чувства, которые были оценены его новой любовницей по достоинству…

Людовик XV в свою очередь был в восторге от Жанны-Антуанетты, которая, «несмотря на природную холодность, по словам Сулави, была весьма изобретательна в постели». Однако у мадам д’Этиоль не было уверенности в завтрашнем дне. Она хорошо понимала, что весь двор – дофин, высшее духовенство, министры – должен ополчиться против нее. Зная слабохарактерность короля, она опасалась своей скорой отставки еще до того, как станет всеми признанной фавориткой.

И вот тогда в ее голову пришла, как ей казалось, гениальная мысль: Жанна-Антуанетта отправила Людовику XV письмо, в котором сообщила, что ее муж чрезвычайно ревнив, злые люди непременно донесут ему о постигшем его несчастье и что в будущем ее ждет неминуемая расплата. И она попросила у короля защиты.

Простодушный король пригласил свою новую любовницу укрыться в Версале…

Ее не надо было просить дважды.

Пока она устраивалась в бывших покоях мадам де Майли, господин Турнэм, естественно бывший на ее стороне, сообщил Ленорману д’Этиолю, что его жена стала любовницей монарха:

– Ее охватила такая безудержная страсть к королю, что она не смогла побороть свое чувство. Вам ничего не остается, как подумать о разводе.

При этих словах боготворивший Жанну-Антуанетту супруг едва не лишился чувств. Придя в себя, он было схватился за пистолет и заявил, что за свою жену готов биться с королем на дуэли. Турнэму ничего не оставалось, как обезоружить незадачливого супруга и попытаться его образумить. Убитый горем, д’Этиоль на следующий день покинул Париж.

Освободившись от ставшего ей помехой мужа, мадам д’Этиоль вздохнула с облегчением. Одна часть пути наверх была пройдена. Теперь ей осталось сделать самое трудное: заставить двор признать ее фавориткой короля. А задача эта была не из легких. Ее слишком свободные манеры, вульгарная речь простой парижанки из мелкобуржуазной среды, «воспитанной улицей», как писал Морепас, не могли прийтись по душе королевским придворным. Они были в самом деле шокированы, услышав, как фаворитка называет герцога Шону «мой поросеночек», аббата Берии – «мой голубок», а мадам д’Амбрион – «моя неряха».

Однажды мадам д’Этиоль пригласила к себе во дворец одного из своих многочисленных двоюродных братьев, с тем чтобы узнать, сможет ли быть ему полезной при дворе, и посмотреть, куда его можно пристроить. Но, увидев, какой он недалекий и неотесанный, она отослала его обратно домой со словами:

– Мой двоюродный брат – полная бездарность. Но что с такой дубиной стоеросовой можно сделать?

И в течение нескольких недель весь двор потешался над словами фаворитки, сказанными о своем родственнике.

Ее мать, мадам Пуассон, даже и не подозревала, как зло высмеивали придворные шутники ее дочь. Не пережив радости, что слова гадалки сбылись и ее самое большое желание осуществилось, она легла однажды вечером в постель и под утро мирно скончалась с улыбкой на лице. Однако ее муж не проявил подобной сознательности. Человек невоспитанный, безнравственный и грубый, он неоднократно причинял неприятности своей дочери. Однажды он заявился во дворец, куда ранее беспрепятственно входил в любое время суток, чтобы навестить свою дочь, но путь ему преградил взятый недавно на службу камердинер.

– Ничтожный! – воскликнул взбешенный папаша. – Разве ты не знаешь, что я отец королевской шлюхи?

Такие грубые слова никогда ранее не звучали под крышей дворца и считались неприличными даже для простых слуг.

Подобные происшествия в конце концов восстановили против фаворитки большую часть двора, и она вновь почувствовала, что почва начинает уходить из-под ее ног. Чтобы иметь полное право жить при дворе и считаться официальной любовницей короля, ей был необходим какой-нибудь титул. И она вновь обратилась с просьбой к королю.

Счастливый Людовик XV ни в чем не мог отказать своей любовнице. Он выкупил владения маркиза Помпадура, расположенные в графстве Овернь

и приносившие владельцу от 10 до 12 тысяч ливров в год, возвел Жанну-Антуанетту в ранг дамы свиты королевы и, воспользовавшись тем, что шел пост, признал ее «официальной любовницей».

Новоиспеченная маркиза была на верху блаженства, думая, что наконец исполнились ее самые дерзновенные мечты. И она, по всей вероятности, вознесла бы молитву Богу, если бы хоть чуть-чуть верила в него.

Вскоре ей покажется недостаточным играть роль простой любовницы, и она захочет заняться политикой. Но это произойдет немного позже, а сейчас некоторые придворные считали, что мадам Помпадур будет довольствоваться легкой и беззаботной жизнью обычной фаворитки и не более того.

Однако вскоре они поняли, что ошиблись. В самом деле окажется, что судьба распорядилась так, чтобы она сыграла значительную роль в истории Франции. «Если бы она не встретилась на том отрезке истории на жизненном пути Людовика XV, – писал Пьер де Нолак, – то политика королевства была бы совсем иной. Вопросы финансов, религии и, возможно, дипломатии решались бы по-другому. В те времена, которые оставили глубокий след в истории Франции, небезынтересно знать, что женщина, обладавшая выдающимся умом и умевшая его ловко использовать

, подчинила своему влиянию монарха с неограниченной властью и стала большим правителем государства и больше дорожила властью, чем сам Людовик XV»

.

Генрих Мартен в свою очередь писал: «Это была первая женщина в Версале с задатками премьер-министра. Мадам Помпадур была создана для правления почти так же, как и Флери!»

А пока, весной 1745 года, мадам Помпадур готовилась прибрать к рукам могущественного правителя Франции, который собирался во Фландрию, где должен был присоединиться к Морису Саксонскому.

Именно в это время армия получила столь необходимое пополнение благодаря усилиям нескольких сотен красивых девушек, разъезжавших по всему королевству.

Эти девушки были помощницами вербовщиков в армию.

В Париже их можно было встретить в трактирах на набережной Феррай и в районе Поршерон. Когда красавицы замечали, что мимо проходит молодой человек с озабоченным лицом, они завлекали его в зал и заставляли выпить несколько стаканчиков вина, позволяя ему всякие вольности, а иногда даже отдавались прямо на лавке трактира. Вот тогда-то и появлялись вербовщики рекрутов для королевской армии и начинали уговаривать молодого человека:

– Хочешь ли ты отправиться в страну, где много красивых девушек? Туда, где золото гребут лопатой?

Простак утвердительно кивал головой.

– Отлично! Я могу тебе помочь: это чудесное местечко находится во Фландрии…

И в конце концов между двумя пинтами вина вербовщик заставлял молодого человека подписать уже почти готовый контракт, а час спустя несчастный парень выходил, пошатываясь, из трактира уже с кокардой на головном уборе.

Он только что стал солдатом армии Его Величества.

В конце апреля все рекруты, завербованные насильно или пришедшие в армию по доброй воле, находились уже под Турнейэмом, куда вскоре и прибыл король в сопровождении дофина.

На этот раз Людовик XV не повторил ошибку, совершенную им в прошлом году, когда его фавориткой была мадам Шатору: он оставил свою новую любовницу в Этиоле. Там она и узнала о победе, одержанной под Фонтенуа, из письма, опечатанного личной печатью короля с галантным девизом: «Сдержанность и верность».

По возвращении короля в Париж, все более чувствуя свою власть, фаворитка повела себя, по мнению придворных, самым возмутительным образом.

«Мадам Помпадур, – писал герцог Ришелье, – потребовала на правах любовницы того, что мадам Ментенон получила как незаконная супруга… В рукописях Сен-Симона она прочитала, что мадам Ментенон едва приподнималась с кресла при появлении наследника престола или брата короля и принимала у себя принцев и принцесс лишь тогда, когда ее просили об этом заранее, или же тогда, когда хотела их отчитать за какую-либо провинность. Мадам Помпадур полностью переняла этот этикет и позволила себе совершенно бесцеремонно обходиться с принцами крови. Придворные терпели ее капризы с подобострастием, за исключением принца Конти, весьма холодно с ней говорившего, и дофина, не скрывавшего к ней своего презрения.

Действительно, и дофин и его сестра называли мадам Помпадур не иначе как госпожой шлюхой, чем вызывали нарекания со стороны д’Аржансона, считавшего неподобающе слышать такие слова из уст хорошо воспитанных детей»

.

Весь двор высмеивал манеры выскочки из низов. «При дворе только и говорят, – писал д’Аржансон, – о простонародной и неграмотной речи маркизы, пользующейся абсолютной властью и исполняющей фактически обязанности премьер-министра, возлагавшиеся раньше на кардинала. Как-то раз, прощаясь с послом, она сказала ему: “Продолжайте в том же духе, я очень вами довольна. Знайте, что я уже давно испытываю к вам самые дружеские чувства”. Мадам Помпадур не задумываясь высказывает свое мнение по любому государственному вопросу, принимает важные решения, управляет королевскими министрами, словно своими подчиненными. Но самым прискорбным является то, что начальник полиции Беррьо сообщает этой даме обо всем, что происходит и о чем говорят в Париже. А она, как и всякая другая женщина, руководствуется личными пристрастиями, и ей не хватает здравого смысла и порядочности, когда она решает судьбы других»

.

Некоторое время спустя мадам Помпадур потребовала от короля наградить ее дворецкого королевским военным орденом Людовика Святого, считая, что без орденской ленты он не достоин прислуживать фаворитке…

Несмотря на дарованные королем титулы, некоторый приобретенный внешний лоск и природный ум, мадам Помпадур, тем не менее, совершила в своей жизни немало неблаговидных поступков. До самой смерти эта женщина, которую некоторые пристрастные историки считали выдающейся личностью, так и не смогла избавиться от повадок, присущих выскочкам из самых низов…

Глава 7

Маркиза Помпадур ответственна за заключение бездарного Ахенского мира

Несчастье для государства, если в его правительстве есть женщины.

    Ришелье

Однажды мадам Помпадур выразила желание быть официально представленной королеве. После того как она склонилась в реверансе перед королевой под строгим взглядом мадам де Конти, Мария Лещинская, хотя и имевшая веские основания относиться к фаворитке с некоторым предубеждением, приняла свою соперницу с изысканной любезностью, а после ее ухода сказала:

– Если королю так нужна любовница, то уж лучше мадам Помпадур, чем какая-либо другая женщина.