Лицо от вина стало ярче пожара,
Безумная дерзость растёт в Валтасаре.
Он в пьяном азарте молчать не привык,
Вино развязало глумливый язык.
Хвастливо и нагло на Бога клевещет,
Толпа с диким криком ему рукоплещет.
А он, не сдерживая нрав,
Кричит, к себе рабов позвав:
Несите утварь, гляну сам
Чем был богат и славен храм.
Внесли, он кубок золотой
Схватил преступною рукой.
И осушил, не тратя слов,
Вином, наполнив до краёв,
А после с пеною у рта,
Кричит: Везде моя пята.
Я Вавилона царь и Бог!
Святыни храма – прах у ног.
Лишь речь замолкла на устах,
Как грудь царя запомнил страх.
За ним притих огромный зал,
Никто перечить не дерзал.
Рука над каменной стеной
Возникла вдруг перед толпой.
Всё пишет, и пишет на белой стене,
И буква за буквой сгорают в огне.
Тараща глаза, царь на надпись смотрел,
Колени дрожали, как смерть побелел.
Рабы онемели, ни вздоха, ни звука,
У многих молитвенно сложены руки.
На зов пришли маги но, как ни гадали,
Значение пламенных строк не узнали.
К утру царя настигла кара -
Убили слуги Валтасара.
***,
Раненый рыцарь
Напомню историю старых времён,
Печальнее вряд ли бывала:
Однажды жил рыцарь, был в даму влюблён,
Она не стыдясь, изменяла.
За это в душе он её презирал,
Боль в сердце была нестерпимой.
И стыд, и позор много раз испытал,
Узнав вероломство любимой.
Он бросил перчатку, тем вызывал на бой
За взгляды, усмешки, намёки:
Мной будет убит в поединке любой,
Кто видит в любимой пороки.
Никто не решился обидеть её,
Лишь сердце молчать не желало: