Дарья Рябинина о людях Сибири

они страшно радовались, тем более, что сами родители никуда не ездили.

Миновали большое поле, а там начались деревья, высокой,

сплошной стеной и без конца: сосны, березы и кустарники.

Тятенька свалился на спину и так лежал, разглядывал небо,

мелькавшее между кустами. Это было начало тайги.

Дашка прижалась рядом, смотрела на обрывки голубого неба

с белыми проплывающими облаками. Дни стояли теплые,

схие,по утрам туманились. Ягод было очень и очень много разных, какие

рождались в Сибири. Особенно много было брусники,

крупной, красной с белым бочком. Кислицы и смородины тоже. Год выдался ягодный, грибной. В бору глухо, темно, сыровато. Птицы поют и свистять на разные голоса.

Где-то шуршит валежник, то затрещит подгнившая сосна, падая вниз. Шумит между ветвей ветер. Страшновато в бору, но заманчиво, таинственно, как-то даже сердце замирает не

только у детишек, но и у взрослых. Молчат Петенька и Дашка. Вдруг кони остановились.

– А что мы встали, тять? – спросил Петька.

– Ладно, валяй – лежи, сейчас узнаем, – и в это время мать

– Арина спустилась с рыдвана и попала на такую густую лужайку, где все усыпано было темно-бурой брусникой, обежала вокруг и давай брать, наклонясь чуть не до земли. Потом подошла к подвода:

– Паша, полазим тут – так много здесь ягоды. Ехать не надо

дальше – обыденкой обойдемся. Километров десять,

пожалуй , отъехали от дома, вернемся засветло.

Отец круто свернул с дороги, отъехал подальше и распряг лошадей. Буланый-то свой, а Гнедка попросил у брата – вдруг и наберут чего, так будешь тащиться до дому полгода, на

одном – то коне, потому и взял у брата.

Мать любила собирать ягоды. Сделает пальцы грабельками и

гребет обеими руками – только шум стоит. Ребятишки, сначала собирали

голова, то за птичкой какой-то невиданной увязались бегать,

то спать захотелось.

Между тем отец с матерью уже заканчивали сборы, решили

отправляться домой, обратно. Невыносимо ныла натруженная

нога у Павла. Вечерело. Нагруженные кадушками да ведрами, заполненными до краешка, радостно отправились в обратный путь.

Жаль расставаться с таким богатым местом, другого такого не будет. Это уж как всегда – бросишь одну полянку, думаешь, лучше найдешь, – хвать, а такой не будет. Рад вернуться обратно, но сколько ни кружи– не найдёшь её.

Пока выезжали из леса, стало заметно и быстро терпеть.

Ехали тихо, шагом. Отдохнувшие кони рвались в дорогу, особенно домой, но отец придерживал – нагрузились-то

порядком , да и ребятишки улеглись да уснули, жаль трясти. Вот еще один поворот, и конец окраине тайги, тут уж будет посветлее, да и дорога своя да ровная.

Как вдруг из-за поворота вылетает один, за ним

другой и третий на здоровенных конях три темных обросших мужика, подлетают к подводе, встали с двух сторон, и один из

них самый молодой, сказал:

– Стой, хозяин, разговор есть.

Отец остановил лошадей.

– В чем дело? – тихо спросил он. Павел понял в чем дело. В

те времена, особенно начиная с памятного четырнадцатого года, бродили по дорогам и тайге недобрые люди, не только по лесам, но и

даже по поселкам и около. Они искали, чем бы поживиться,

лишь бы кого прибить, потешиться, ограбить, одним словом, разбойники. Понял Павел, что за люди повстречались ему на глухой дороге,но нашёлся:

– Здорово, робята (по-старому называли робята), но никто ему не ответил.

– Да-а, – протянул один, – и удача же добрая, – хмыкнул он.

– Что везешь? – ткнул кнутовищем другой.

– Смотри – сам видишь! Ягоды да грузди – чего больше в боруто бывает.

– Кое-что и бывает, – заухмылялся один.

– А не золото? – пошутил другой. – А это что?

– Ребенок! – ответил отец.Девка?

– Дочка, дочка моя, Дашутка, – заметно заволновался отец.

Впереди на подстеленных тряпках лежала пятилетняя Дашутка.

Её черные волосенки разметались по лбу. Щеки горели огнем.