Мы оба скрывали ото всех наше наркоманство. И дружбу нашу тоже не афишировали. У вас бывала когда-нибудь любовная связь с коллегой по работе, которую вы скрывали от остальных? Вели себя нейтрально, иногда даже конфликтовали, а оставаясь наедине смеялись, как лихо всех провели? Вот и мы так же. На улице вместе появлялись редко, больше в тёмное время суток, и в редких визитах в офис тоже никак себя не выдавали.
Один раз он на меня за что-то наорал в присутствии моего возраста и ваньков. Для него это было в порядке вещей, все привыкли, что Андрей часто не с той ноги встаёт. А через пять минут незаметно подмигивает мне – не парься, мол, пиздюк, всё нормально, скоро разговеемся.
Как-то Кулик собирал в офисе всех взрослых, а параллельно Ванёк проводил сборы нашего звена. Не помню, что тогда на повестке было, да и важно ли уже. Сижу как на иголках, скорее бы закончилось, уже потряхивать начинает. В соседней комнате то же самое у Варёного. Мы собирались после этих сборищ за лекарством ехать. Накануне он разрулил спор каких-то полукриминальных бизнесменов и сорвал кушок, так что кайфом мы были обеспечены на много дней вперёд.
«Заебал», – смс от Николаича. Это он про Кулика, который тянул кота за яйца.
«Мы скоро всё», – пишу в ответ.
Через пять минут пишет: «изжай адин мы к палычу ещо. встретимся у миня бабки счас за бочок положу».
Андрюша у нас был неграмотный – три класса образования, потом спецшкола, малолетка и взрослые тюремные университеты. Деньги, правда, лучше калькулятора считал.
Слышу – дверь хлопнула, это Варёный как школьник на уроке в туалет отпросился.
Через два долгих часа сидели у него дома, вяло почёсывались, с трудом поднимали веки и прожигали диван сигаретами. Хозяева, сдавая квартиру, просили не курить в ней. Что Андрюша оставит им диван с дырками они даже и не представить не могли.
Один раз был прикол. Сидим так же, в слюни, встать не можем. И тут ему Татарин звонит, к себе вызывает. Варёный замер на полминуты. Потом встал, дошёл до ванной, умылся, закапал капли в глаза, зачем-то присел раз пять и был таков. Он умел собраться, когда нужно.
Часа через полтора вернулся с синяком под глазом.
– Спалился? – спрашиваю.
– Не, там другое, ерунда, – отвечает. Рассказывать не стал.
Варёный много интересного мне рассказал. Такого, с чем я не мог поделиться с тем же Ростиком, а тем более с другими из нашей компании.
Например, про Артёма. Оказывается, тот люто ненавидел торчков и избавлялся от них в своём окружении, потому что когда-то сам кололся. А теперь запойно бухает. Редко и втихоря, о чём знают только самые близкие. От Палыча это скрывалось, и молодёжи он ставился в пример, как нужно вести дела, всегда сохраняя ясность ума. Про зависимость самого Варёного Артём знал, и это была одна из причин, почему их дороги всё больше расходились.
Надо отдать должное Андрею, про Артёма он всегда хорошо отзывался. Правда, как-то проговорился, что тот вытаскивал друга из тюрьмы не столько из благих побуждений, а боялся, что Варёный устанет сидеть и разговорится. А говорить там, видимо, было много о чём. Мне было жутко любопытно, что же там за дела у них были. Однако он так и не рассказал. Даже в неадекватном состоянии понимал, что можно говорить, а что нельзя.
У взрослых в коллективе тоже были свои внутренние рамсы, как и у нас. Я-то поначалу был очарован ими, какие они дружные, как держатся вместе, пережив много всякого. А они как пауки в банке, пожирают друг друга.
Взять, допустим, Ахмета, чья бригада была главным конкурентом татар по Западу. Он тоже когда-то работал с Палычем и пал в корпоративной борьбе за главенство в своём кругу. Тогда победил Кулик, каким-то образом дискредитировав соперника перед Татарином. Ахмета отшили. Он не стал уезжать куда подальше, как часто в таких случаях бывает, а создал свою бригаду прямо под боком у Палыча. Врагом при этом не стал, продолжал общаться с татарами. Я его видел один раз, он в офисе в нарды с Куликом играл, и никакого напряжения меж ними не чувствовалось. В тот раз, кстати, он приезжал уладить разногласия между молодёжью, там дело шло к уличной войне.
Тихон, оказывается, был стукачом. Когда-то его крепко прижали органы и ему пришлось завербоваться. Вербовка, правда, была какой-то топорной, потому что это был полишинельский секрет. Который, впрочем, хранился в пределах высшего круга. У меня были подозрения – пару раз замечал, как взрослые что-то обсуждали и затихали при его появлении. А потом сразу наигранно вели себя как ни в чём не бывало.
Тихон знал, что все знают. И все знали, что он знает, что все знают. И никто этого вслух не произносил. Всех такой расклад устраивал, ведь если не он – будет другой, более тайный и способный всерьёз навредить. А Тихон и сам фильтровал, что докладывать, и в обратную сторону иногда работал, предупреждая коллег об опасности.
Я тогда стал к своим присматриваться, может кто из них тоже завербован. В моём возрасте по большому счёту были мелкие малоинтересные серьёзным ментам сошки. А вот Ванёк на эту роль подходил – как-то слишком гладко у него всё шло по жизни, в любой заварушке выходил сухим из воды и никогда не парился. Хотя может просто везунчик и я зря грешу. Но на всякий случай в его присутствии лишнего старался не говорить.
А однажды обкололись, сидим в коматозе, Варёный бормочет что-то, я не особо слушаю. И вдруг у него проскальзывает: Палыч – мусорской. И даже пояснил, только героин в тот раз был слишком убойный, чтоб я мог что-то усвоить.
Потом пытался к этому вернуться, а он отшутился. Завязывай, говорит, малыш, колоться, уже мозги набекрень. И добавил уже серьёзно – беги от нашей жизни, пока не поздно, это дорога в никуда.
А я тогда даже не задумывался, как жить дальше. Мой горизонт планирования ограничивался несколькими часами. Я точно знал одно – доза уже достаточно велика, кумарить начинает через несколько часов, и с каждым днём шансов спрыгнуть всё меньше. А отъехать, присесть или встрять – всё больше.
На тот момент моя криминальная карьера, так и не получившая особого развития, уже клонилась к закату.
25
Дом-2
Свой татарский период, как вы помните, я начал с парковочного проекта. Им я занимался всё это время, и он же привёл к развалу нашего коллектива из восьми человек. Когда нам нечего было делить, мы были неплохой командой, а потом началась какая-то шляпа.
Стоянка быстро стала приносить хорошие деньги, не требуя при этом чрезмерного внимания. Уже не помню расценки, вроде ночь стоила рублей тридцать, сутки пятьдесят, врать не буду. За вычетом расходов и отчислений в общак чистой прибыли выходило в районе ста тысяч, которые делились на восьмерых.
Ещё по паре тысяч каждый делал себе, что называется, мимо кассы. Мы распределяли дни, в которые должны контролировать, и каждый записывал все свои приходы и расходы в общую амбарную книгу. Все видели, что происходит в чужие дни, и примерно понимали, кто сколько прикарманил. Обычно просто не записывалась часть машин. Понемногу шабашили и сторожа, не портя статистику. Иногда их ловили за руку, проводили профилактическую работу. Могли в виде побоев, но чаще закрывали глаза, позволяя подзаработать по мелочи.
В общем, жить было можно. Мои однокурсники, подрабатывая по ночам и отсыпаясь на лекциях, зарабатывали в разы меньше.
Деньги всё и испортили.
Постепенно стали возникать микроконфликты. Когда хозяев сразу несколько – по сути, хозяев и нет. Кто-то всё больше тянул одеяло на себя, кто-то забивал на обязанности. Одни были недовольны, как другие отработали свои дни, вторые – что кто-то взял больше, третьи ещё чем-то. Начинался бардак.
В коллективе сформировались свои внутренние группки (я и Ростик, Вова и Гоша, Стас и Кирилл, а Петя с Мопедом были «и нашим, и вашим»). И внутри них было не всё гладко, например, мы с Ростиком всё чаще ругались. Атмосфера становилась все более напряжённой, все будто были против всех.
Это отражалось не только на стояночном проекте, но и на других делах. В какой-то момент распри стали заметны Артёму, и он сделал управленческий ход, который непонятно как расценивать. Возможно, хотел как лучше для всех. А, может, только для себя, чтоб повысить управляемость нами и иметь конкретного ответственного за общие косяки. Или действовал по принципу «разделяй и властвуй». Какую бы цель не преследовал, это ещё сильнее нас разобщило.
Гошу назначили кем-то вроде смотрящего за возрастом. Первым среди равных, как Ванёк и Кулик в своих компаниях. Возможно, у старших было иначе, у нас же это было что-то непонятное. Если надо было собраться, задача ставилась Гоше. Он всех обзванивал, выслушивал отмазки, ругался, в итоге чужие прогулы становились его косяком. Если нужно было напрячь кого-то, отвезти кого-то или привезти что-то, Гоша должен был найти исполнителя. Если Артёму нужен был доклад о происходящем внутри нашего круга, предполагалось, что Гоша отчитается. Всё это вызывало раздражение.
Со стороны вроде бы рост. Гоша становился как бы на полголовы выше нас, и имел постоянный прямой диалог с топ-менеджментом. С другой – был козлом отпущения и дивидендов не имел, только сплошные напряги.
Выбор был неожиданным и неясно, чем продиктованным. Сам Гоша не рвался, перед Артёмом себя не зарекомендовал и организатором хорошим не являлся. Да, парнем был неплохим, прошаренным, но – не лидером. На эту роль больше подходил Ростик. Хотя он, будучи дальновидным, скорее всего, отмазался бы.
А вот Мопед явно был бы не против. Он очень хотел казаться круче, чем есть. Но было понятно и ежу, что фигура эта слабая и кроме понтов там ничего нет. Однако он пытался плести интриги и даже втихоря капать на мозги ванькам, принижая своих товарищей и возвышая себя. Тем было плевать на сашины амбиции, зато под шумок узнавали всю нашу внутреннюю кухню. Наши говнотёрки им были только на руку – стоянка была привлекательным активом, который можно в дальнейшем отобрать.
Мопед и был сожран первым. Это произошло неожиданно. Знакомый мент рассказал одному из ваньков, что, ещё учась в школе, Саша проходил свидетелем по какому-то делу и давал показания. И несколько человек сели в тюрьму. Не только рассказал, но и предоставил распечатки.
Момент расставания был каким-то мрачным, молчаливым. Собрались в дальнем углу стоянки, наш возраст и половина ваньков. Погода была тоскливая, на небе тучи, моросил дождь. Не все знали, что на повестке. Я не знал. И сам Мопед тоже. Распечатки пошли по кругу, дошли до него.
Саша занимался бодибилдингом, почти профессионально. Колол гормон роста. Роста был небольшого и раскачался как кабачок. Любил пользоваться своей силой и гордился эффектным телосложением. А тут словно моментально сдулся. Как-то съёжился и будто в собственную тень превратился. Не стал отпираться, доказывать, что это фейк, что подставили, разъяснять, как всё было на самом деле. Просто стоял, опустив голову. Наверно, был в шоке.
Кто-то из ваньков сказал что-то дежурное. Повисла тишина.
– Я всё понял, пацаны, – выдавил наконец Мопед. – Я пойду тогда.
И поплёлся к выходу. Все молча смотрели ему в спину. Я вспомнил конец фильма «Профессионал», где расстреляли уходящего Бельмондо.
Потом молча разошлись и мы. Каждый думал своё, переваривал произошедшее.
Я не испытывал тёплых чувств к Александру. Временами он вообще казался мне неприятным типом. А тут подумал, что ничего плохого лично мне он не сделал, я его не осуждаю, а только жалею.
Саше нравилось быть частью бригады. Эти доспехи нужны были ему как никому. Я вспомнил несколько его фраз, где это проскальзывало. По большому счёту, каждый из нас в отдельности тогда ничего особого не представлял. Но Саша, наверно, был наименее самодостаточен и наиболее зависим от коллектива.
Он жил где-то на Западе. Но больше я его не встречал.
Хоть мы все и грызлись, и Мопед всем надоел своим бесхитростным интриганством, но событие было грустным. А потом оказалось, что всем произошедшее понравилось, хоть вслух никто и не произносил. Акционеров стоянки стало на одного меньше, и доход каждого вырос.