Убийство на улице Фельмана

Убийство на улице Фельмана
Гоар Карлосовна Маркосян-Каспер

Калле Каспер

Кару и Диана #1
Детективные романы Гоар Макосян-Каспер и Калле Каспера созданы в жанре классического детектива и связаны общими героями: писатель Кару при содействии жены-переводчицы Дианы помогает двоюродному брату-полицейскому расследовать преступления, свидетелями которых волей случая оказывается.

Дом № 37 по улице Фельмана, в котором проживали Кару – писатель Калев и его супруга-переводчица Диана – стоял в самом центре города, относился к категории престижного жилья. На заседании квартирного товарищества случилось несчастье – неожиданно упала и на глазах у всех умерла хозяйка квартиры № 20 Ану Туксам. Для большинства причина ее смерти – сердечный приступ. Но только не для Дианы. Почему, отчего, с какой стати ей сразу же подумалось, что это убийство?

Гоар Маркосян-Каспер, Калле Каспер

Убийство на улице Фельмана

– А что, – сказала Диана, – выглядит неплохо.

Калев поправил очки жестом, уже успевшим стать машинальным, с тех пор, как месяц назад его угораздило погнуть дужку, заснув в очках средь бела дня на диване, те при каждом наклоне головы сползали с переносицы, не встречая на тонком, прямом носу никаких препятствий. Поправил очки, чуть задрал голову и огляделся.

Невысокие, в рост среднего даже не эстонца или иного северянина, а южного человека стены и сходившиеся под тупым углом половинки потолка были оштукатурены и выкрашены в белый цвет, а окаймлявшие перекрытие доски в темно-коричневый, как и подпиравшие невесть что, асимметрично разбросанные по территории чердака квадратные столбы. Не совсем ровный пол покрывал линолеум в разводах рыже-бежевых тонов. Картину дополняло маленькое, четыре стеклышка в тонкой раме, окошко в фасадной стене прямо под потолком, несмотря на прохладную погоду, открытое настежь.

– Да, неплохо, – согласился он. – Только влетело в копеечку.

– В любом случае, в итоге выйдет дешевле, чем арендовать всякий раз зал.

– Пожалуй.

Квартирное товарищество дома номер 37а по улице Фельмана праздновало небольшое новоселье: после того, как целых два года собрания проводились в арендованном актовом зале находившейся не так далеко школы, кого-то из жильцов осенило, решили привести в божеский вид чердак и заседать там. И вот… Купили даже стулья, белые пластмассовые, для дач или уличных кафе, по случаю окончания сезона с изрядной скидкой, к ним еще три стола, на одном разложил бумаги кто-то из членов правления, на двух других стояло несколько откупоренных бутылок и полсотни одноразовых стаканов, кто раскошелился, непонятно, денег на выпивку не собирали. Товарищи по несчастью, как их называла Диана, имея в виду постоянную нужду в каких-то ремонтных работах, дом, хотя и добротный, был построен давно, во времена первой эстонской республики, и приходилось то менять трубы, то революционизировать устаревшую систему отопления, то благоустраивать двор, то перестилать крышу, последнее, еще только в планах, как раз сегодня и предполагалось повести об этом речь, товарищи по несчастью, а, может, и по счастью, поскольку при всем при том квартиры в доме ценились высоко, почти самый центр, и постройка крепкая, надежная, не теперешним чета, так вот товарищи или, если угодно, члены товарищества, входили по одному, по двое, собирались группками, разговаривали или садились на какой-нибудь стул у стенки и молча ждали руководящих указаний или хотя бы явления руководителя. Но председателя все не было, кто-то предложил разливать без него, так и сделали, а поскольку Эстония не та страна, где дожидаются, пока произнесут тост, а, наоборот, предпочитают обходиться без лишних затяжек, то, разобрав стаканы, все начали потихоньку к ним прикладываться. Супруги Кару, молча чокнувшись, тоже пригубили, Диана нашарила стул и села, а Калев высмотрел соседа, с которым собирался посовещаться насчет постоянного интернета, и отошел с ним к дальней стене. Некоторое время Диана наблюдала за мужем, за тем, как он невольно сутулится и вытягивает шею, чтобы «снизойти» к относительно низкорослому собеседнику с высоты своих метра девяноста, как улыбается почти незаметной, снисходительной улыбкой, как морщит непомерно высокий лоб, с которого еще и отбрасывает поминутно назад слегка прикрывающие его волосы, расчесанные на косой пробор… Одет он был буднично, в старые джинсы и просторный свитер, насколько симпатичен, судить она не умела, для нее да, для других – бог весть, но что умен – видно за километр, и приятно сознавать, что не только ей… Потом она отвернулась и стала разглядывать собравшихся поблизости от нее обитателей дома, одних она знала не только в лицо, но и по именам, других весьма смутно, нашлось и два-три человека, которых, как ей казалось, она видела впервые в жизни… впрочем, это могло быть и не заблуждением, а самой что ни на есть реальностью, ведь собраний она своим присутствием почти не удостаивала, Калев обычно ходил на них один, поскольку собственником числился он… Наконец открылась дверь, появился председатель, удивленно вскинул брови, увидев вино, потом взял стакан и разразился тостом, так, ничего особенного, четыре с половиной слова, за «актовый чердак» или что-то еще в этом роде. Присутствующие дружно приподняли свои, как выразился самодеятельный тамада, «бокалы» и поднесли их к губам. Допив вино, Диана потянулась к ближайшему столу, намереваясь поставить на него пустой стакан, и услышала за спиной грохот… нет, мягкий звук падения, что-то грузно шлепнулось на пол. Поехал стул, столкнулся с другим, кто-то коротко взвизгнул. Диана обернулась. В двух шагах от нее неловко распласталась на полу… коричневый костюм, как нарочно надетый, гармонировал с бежево-рыжей расцветкой линолеума, фу, одернула себя Диана, как не стыдно!.. распласталась на полу хозяйка квартиры номер 20 Ану Туксам, та самая, которая предложила разливать, а, скорее, скомандовала, она была самой властной особой в доме и вечно вылезала первая со своими советами-указаниями, может поэтому сейчас, когда она лежала на спине, неудобно повернув голову набок и раскинув по полу недлинные волосы цвета картофельных очисток, как тут принято этот колорит называть, или, как предпочитала выражаться Диана, оттенка дубового паркета, остальные хоть и столпились вокруг, но стояли столбом, не пытаясь что-либо предпринять… Ну и ну, тысяча чер…нильниц, как выражается Бальзак, а, вернее, его переводчики, к сожалению, прочесть мэтра в оригинале Диана не могла, французским она не владела… О чем ты думаешь?! – сказала она себе, продолжая тем не менее стоять на месте… она сама не помнила, когда вскочила… и тупо глядеть на костюм или волосы, а может, на паркет, непонятно.

Столбняк длился не меньше двух минут, так, по крайней мере, Диане показалось, подобные ситуации имеют свойство как бы останавливать время, ужасные мгновения в отличие от прекрасных вполне способны превращаться в часы, наконец молодая фифа с четвертого этажа направила указующий перст на председателя, растерянно взиравшего на распростертое у его ног довольно крупное тело, и выкрикнула не допускающим возражений тоном:

– Что вы стоите?! У человека сердечный приступ! Вызовите «скорую»!

Этот поставленный хоть и дистанционно, но уверенно диагноз слегка разрядил обстановку, председатель поспешно потянул из кармана мобильник, собравшиеся зашевелились, задвигались, сын принявшей горизонтальное положение дамы слегка наклонился и неуверенно позвал «мама», не получив ответа, наконец из задних рядов пробилась вперед жительница соседнего подъезда, женщина в высшей степени сердобольная, и опустилась на колени рядом с упавшей… павшей, невольно подумала Диана и опять пристыдила себя, в конце концов то, что она недолюбливала властную Ану, еще не причина…

– Пульса нет, – испуганно сказала сердобольная женщина по имени Линда.

Все опять застыли.

– А дышит? – спросил кто-то из задних рядов.

Линда чуть отодвинулась, приглядываясь.

– Может, надо сделать искусственное дыхание? – предположил тот же голос.

– А кто умеет? – спросил адвокат из квартиры номер 7.

– Не надо, – всполошилась фифа. – При инфаркте лучше не трогать. Подождем, пока приедет «скорая»…

Диана выбралась из круга и поискала взглядом Калева.

– Наверно, это убийство, – шепнула она, оказавшись рядом с мужем.

– Не говори ерунды, – отозвался тот сумрачно.

– Почему ерунды?

– Потому что у меня нет времени на убийства. Мне надо закончить часть.

– Какое отношение к твоей части имеет… – начала Диана, но Калев перебил ее:

– Эх ты, любительница детективов! Мы все станем подозреваемыми, начнутся допросы, очные ставки, эти, как их, реконструкции и прочая волокита.

– С какой стати нам было ее убивать, – возразила Диана, но муж махнул на нее рукой, и она сосредоточилась на происшествии. Среди присутствующих врачей не было, а жаль… В любом приличном романе на месте преступления непременно оказывается если не врач, то, по крайней мере, некий знаток, который властным жестом отстраняет любопытных, наклоняется над трупом, тянет носом и изрекает:

– Запах горького миндаля! Прошу всех присутствующих оставаться на местах!

Между тем, присутствующие и так никуда не торопились, любопытство удерживало их на месте куда надежнее, чем приказ какого-нибудь дилетанта, видимо, склянки с цианистым калием не было ни в одном кармане, и преступник не пытался незаметно выскользнуть в полуотворенную дверь и избавиться от предмета, способного привести его на скамью подсудимых. А, впрочем, вполне вероятно, что дело было не только в любопытстве, просто народ дисциплинированно ждал, пока ему скажут, что собрание не состоится, и разрешено разойтись по квартирам… или что надо подождать, пока уберут труп, и можно будет приступить к обсуждению повестки дня, да, почему бы и нет?… Диана нервно хихикнула, к счастью, тихонько, и сразу опомнилась. Возьми себя в руки, дура, приказала она себе, прекрати истерику, сядь и жди… Как уже сделали более уравновешенные люди… Она огляделась. Ну да. Несколько человек отошли и сели. Прочие, правда, продолжали толпиться вокруг неподвижного тела на полу, но попыток оказать первую или иную помощь никто больше не делал. Председатель наконец дозвонился и сбивчиво объяснял, куда ехать, его долго не могли понять, как чердак, почему чердак, наконец он спрятал телефон, оглядел членов товарищества, прикидывая, видимо, кого послать вниз открывать входную дверь, так и не решился никого подобным поручением обременить и пошел сам.

Петер Туксам отпер дверь и вошел в квартиру, забыв пропустить Юлию вперед и вовсе, пожалуй, о ней забыв. Сунул ключи в карман… хорошо, что не забыл прихватить, не пришлось там лезть в коричневый костюм матери, сумочку ведь она с собой не взяла, только папку с бумагами и ключи, и сама, да, конечно, сама сказала, хоть они и вышли все вместе:

– Возьми свою связку, Петер, я, скорее всего, задержусь после собрания…

Задержусь! Если бы она догадывалась, насколько!.. Да просто навсегда, ведь сюда она больше не попадет, не пройдет к себе… Он побрел по коридору, сам не зная, куда, машинально остановился у полуоткрытой двери, щелкнул выключателем… Спальня матери была прибрана, кровать, новомодная, железная, аккуратно застелена пушистым кремовым пледом, нигде ничего не валяется, только через спинку стула, придвинутого к трельяжу, перекинут горчичного цвета махровый банный халат, дома она ходила в таком… Он прошел, осторожно ступая по чистому, словно новому, ковру к еще одной двери, в смежную комнату, открыл, в глаза бросился букет разноцветных астр, попавший в конус проникшего туда, в гостиную матери, света, он щелкнул выключателем и тут и долго стоял, бездумно озираясь…

При жизни бабушки с дедом в квартире была одна гостиная, общая, по вечерам там всей семьей смотрели телевизор, обедали по воскресеньям, принимали гостей, больше всякую родню, так продолжалось и после того, как не стало бабушки, и даже когда умер дед, пару лет в семейном укладе ничего не менялось. Но после ремонта, а вернее, до него, мать сказала:

– Ты уже взрослый, мужчина, у тебя свои друзья, у меня свои… Поделим комнаты, пусть у каждого будет своя гостиная, я не хочу, чтобы тебе досаждали мои приятельницы, они ведь имеют привычку сидеть подолгу…

На самом деле имелись в виду, конечно, его друзья, хотя не так уж часто они к нему и приходили, даже когда он был жадным до игр ребенком, а потом тем более… Гостиную свою мать обставила по последнему слову – кожаный диван и кресла, большой телевизор с плоским экраном, низкий круглый журнальный столик… это слово к нему не подходило, больно был велик… с отмытой до блеска стеклянной столешницей, на которой и стояла ваза с астрами… Хоть и большой, для обедов он тем не менее не предназначался, мать ела всегда на кухне за старым, накрытым клеенкой деревянным столом, который раскладывался надвое, раскладывался в принципе, после смерти деда его не открывали, даже теперь, когда появилась Юля… Собственно, втроем они не обедали ни разу, или нет, однажды, у него, в бывшей комнате деда, куда перенесли после ремонта старую мебель из прежней гостиной, на новую он не претендовал, его вполне устраивали буфет с комодом, потертые и исцарапанные, но натурального дерева, производства пятидесятых, кажется, годов, и крепкие еще стулья, был там и обеденный стол… по правде говоря, до последнего времени все это было ему ни к чему, он туда почти и не заходил, ел на кухне с матерью… если, конечно, обедал дома… Он добрел до кухни, тут, наконец, оказался хоть какой-то непорядок, грязная посуда в раковине, кружка с недопитым чаем на столе… Он стоял, смотрел на кружку и старался найти в себе нечто… любовь, печаль, сожаление, раскаяние… но не мог отыскать ничего, пустота, одна только пустота…

Вдруг ему послышались рыдания, он обернулся, потом пошел на звук… Юля сидела у входной двери, на маленькой скамеечке под вешалкой, наполовину зарывшись в свисавшие сверху пальто и куртки и громко всхлипывала. Оплакивала его мать, которая… Растроганный и смущенный, он подошел к ней, опустился рядом на пол и уткнулся головой в ее колени…

Эне Парк стремительно вбежала в квартиру.

– Мама, мама!

Она заглянула в пустую комнату справа от входной двери и спросила высунувшегося из детской… смешно, но это название сохранилось до сих пор, хотя «ребенок» ее почти перерос… сына:

– Где бабушка?

– У телевизора, – ответил тот лаконично и исчез.

Эне быстрым шагом пересекла коридор и вошла в гостиную, где в неглубоком кресле сидела рыхлая женщина с дряблым лицом и коротко подстриженными седыми волосами.

– Мама, – начала она и остановилась перевести дух.

Мать выключила телевизор.

– Что с тобой? – спросила она беспокойно. – Случилось что-нибудь?