Четвертая Беты

– А где тут можно умыться? – поинтересовался он, спуская ноги с тахты.

– Все удобства во дворе.

– Фи.

– Может, господину аристократу подать водички в золотом тазике в постельку?

– Подать, – радостно согласился Дан.

Девочка у окна испуганно оглянулась на их смех.

Настроение Дана сразу померкло.

– А что дальше? – спросил он хмуро, натягивая свитер.

Ника пожала плечами.

– Надо ждать вестей от Поэта.

– Полагаешь, без него мы не обойдемся? – осведомился Дан с иронической улыбкой.

– А ты полагаешь, что обойдемся?

Дан промолчал. В памяти замелькали картины, накопившиеся за последние два месяца. Глухая, разоренная… бедность невообразимая!.. деревенька, где Дана с Никой приютила одинокая старуха-крестьянка. Ее домик из какого-то местного материала наподобие песчаника был крохотный, как, впрочем, у всех в деревне, погреб пуст, еды никакой, мужа у нее не водилось, видимо, никогда, единственного сына забрали, как потом выяснилось, на работу в город, соседи старуху обходили стороной, почему, Дан с Никой так и не поняли, вначале они даже думали, что причина в них самих, наверно, они как-то отличались от местных жителей, если не внешностью… следовало бы возблагодарить судьбу за то, что теоретики антропоморфизма оказались столь близки к истине!.. то хотя бы одеждой… потом они пришли к выводу, что, наоборот, одиночество старухи было главным стимулом, заставившим ее пустить к себе гостей и даже выдать Нику за дальнюю родственницу… Учить язык было трудно, вначале вообще почти невозможно, они только вылавливали отдельные слова и запоминали их, это потом как-то, прогуливаясь по деревне и забравшись на самую окраину, они набрели на домишко, окна и двери которого были открыты настежь, несмело заглянули внутрь и к своему неописуемому восторгу увидели полку с книгами… фотографическая память Дана хранила круг света на стене от карманного фонарика, в кругу, отбрасывая длинную тень, косо висела на одном гвозде кривая полочка с десятком замусоленных томиков. Книги оказались собственностью деревенского учителя, арестованного за какие-то прегрешения, какие именно, тоже осталось невыясненным, в тот день Дан и Ника поняли только, что домишко необитаем, и перетащили находку к старухе. Среди книг обнаружилось и некое подобие букваря, соседская девочка помогла им свести буквы со звуками, а потом объяснила значение многих слов. Дан и Ника по очереди погружались в гипноз… аппаратуры не было никакой, не было ничего, кроме электронного блокнота, который Дан держал обычно в кармане куртки, один из них входил в гипноз, другой читал вслух слова. Когда они убедились, что уже в состоянии объясниться с сельчанами, они стали делать попытки познакомиться с теми поближе. Тщетно. Дан представил себе череду лиц: мужских, женских, молодых, старых – разных, общим было одно – выражение их, то ли страх, то ли неуверенность, то ли недоверие, то ли все вместе. В разговоры сельчане не вступали, в лучшем случае отделывались односложными ответами, не содержавшими практически никакой информации. Перенесли ли они на Дана с Никой настороженное отношение к старухе, или причины их сдержанности имели более глубинный характер? От наблюдений толку было мало, крестьяне с рассвета до поздней ночи работали в садах или на полях, выходных у них не водилось, деревенское начальство – три, не то четыре замотанных человека, тоже день-деньской пропадало в поле. Иногда в деревне появлялись охранники, бесцеремонно заходили в дома, время от времени они увозили с собой одного-двух крестьян помоложе – обратно, во всяком случае, при Дане с Никой, никто не возвращался. Несколько раз, по вечерам, были сборища, кто-нибудь из начальства произносил речь, потом все хором что-то кричали, махали руками, подбрасывали шапки, лица у большинства при этом странным образом оставались безучастными, хотя находились и такие, особенно среди молодежи, которые орали восторженно и самозабвенно. Первое время это шумное действо было для Дана с Никой загадкой, позднее, начав уже различать слова, они уяснили, что бурные выкрики означали нечто вроде «слава великому Изию!», «могучего здоровья и бесконечной жизни великому Изию!» и тому подобное. Дану эта суматоха смутно напоминала о чем-то, то ли прочитанном, то ли увиденном в кино, но конкретизировать расплывчатые образы он никак не мог… Кто такой Изий, понять было трудно, когда Ника однажды напрямую спросила об этом старуху, та замахала на нее руками – что ты, дочка, никому не задавай таких вопросов… к Нике она относилась по-матерински, совет был принят во внимание, на обещание не поминать Изия старуха подобрела и объяснила, что Изий – «самый главный», а портрет его висит в конторе. В конторе действительно висел портрет узколицего, светловолосого человека… потом Дан и Ника таких портретов перевидали множество, понять социальный строй им это не помогло, Изий мог быть кем угодно, от короля до диктатора. На кого работали крестьяне, тоже осталось неясным, столы у них отнюдь не ломились от яств, куда девался урожай, неизвестно, местное начальство жило не лучше прочих, непонятно было даже, кому принадлежит земля, возможно, когда-нибудь удалось бы со всем этим разобраться, но сидеть в деревне месяцами Дан и Ника не собирались. Уходя, они не знали, как отблагодарить старуху, у них не было абсолютно ничего, что могло бы ей пригодиться, Ника сделала попытку оставить ей свою куртку, но старуха воспротивилась решительно и в последнюю минуту даже сунула Нике в карман несколько монет, чем довела ее до слез. Они с трудом выяснили направление на столицу, до железнодорожной станции шли пешком, потом им удалось залезть на платформу товарного поезда и даже с относительным комфортом переночевать на сидениях одного из перевозившихся на этом поезде автобусов, по-видимому, автобусов, Дан с грехом пополам опознал двигатель внутреннего сгорания. Внутри автобусы выглядели непривычно – удлиненные сидения в середине и проходы по бокам, но именно благодаря такому устройству на сидениях можно было вытянуться почти во весь рост и поспать. Дважды пришлось слезать и пересаживаться, а точнее, забираться на ходу в другие товарные поезда. С последнего их согнали охранники уже недалеко от столицы, еле унеся ноги, Дан и Ника решили больше не искушать судьбу и остаток пути прошли пешком. Это заняло два дня, вечером первого они попытались попроситься на ночлег в каком-то поселке, их не пустили, даже не дослушали, хозяин захлопнул дверь с почти мистическим ужасом на лице. Они кое-как проспали ночь в рощице под странным деревом с выгнутыми почти идеальным полукругом ветвями, концы полукругов смотрели вниз, под многими деревьями стояли высокие цилиндрические бочки, в которые из веток с косо срезанными кончиками тек тоненькими струйками чуть желтоватый сок, попробовать его на вкус Дан и Ника не отважились, в конце концов, это могло быть какое-нибудь резиновое дерево. На вторую ночь они никуда стучаться не стали, шли допоздна и добрались до столицы где-то около полуночи. Город начался как-то сразу, из темноты и пустоты они вдруг вышли на узкую улочку, ту самую, что приснилась Дану давеча. После двух-трехчасовых блужданий по почти неосвещенным улицам, они наткнулись на незапертую дверь, уже по запаху поняв, что здание нежилое, поднялись ощупью на второй этаж и завалились спать в первой же комнате, где оказалась кровать. И спали, кажется, чуть ли не до полудня, до тех пор, пока их не разбудили…

Хозяйка поздоровалась, пряча глаза, и прошла в глубину комнаты к дощатому столику.

– Вы, наверно, голодны? – она выложила из видавшей виды пластиковой сумки несколько небольших пакетов, развернула, в них оказалась обычная еда, которую Дану и Нике довелось уже попробовать в придорожных забегаловках, истратив старухины монеты до последней. Маленькие продолговатые лепешки, нечто вроде овощных котлет, несколько розоватых плодов, ароматом напоминавших яблоки, но приторно-сладких. Это была дешевая еда, и вкус у нее был такой, каким должен быть вкус дешевой еды. Оттуда же появилась и бутылка таны – чуть солоноватого мутного напитка. Покончив с пакетами, хозяйка покопалась в сумке и извлекла из нее многократно сложенный листок бумаги… не терпевший излишних сложностей Дан окрестил бумагой материал местных книг и тетрадей, больше похожий на ткань.

– Это вам от Поэта, – она протянула записку Нике.

– «Буду вечером, никуда не выходите», – прочитала вслух Ника. – Вы с ним виделись?

– Нет, он передал мне записку через Дора.

– А как его, собственно, зовут? – поинтересовался Дан небрежно.

– Поэт, – удивилась хозяйка.

– Но это не имя, а профессия или занятие, должно же у него быть какое-нибудь имя.

– Не знаю. У него нет другого имени. Все зовут его Поэтом, – в ее глазах мелькнуло нечто, очень похожее на нежность.

Показав гостям на стол, она выскользнула из комнаты. Через минуту неслышно вошла ее дочь, принесла две щербатые тарелки, стаканы и местные однозубые вилки, похожие на малюсенькие стрелы, вставленные в круглые толстые трубочки.

– А вы? – спросила Ника.

Девочка смутилась.

– Спасибо, я не хочу, я уже ела сегодня, а мама устала очень, она прилегла.

– У вас есть еще комната?

– Есть. У нас в квартире только мы с мамой живем, остальных переселили в Дома.

– Какие дома?

– Дома! – она удивленно вытаращила глаза, и Дан счел за благо не задавать дальнейших вопросов.

Поэт пришел, когда уже стало темнеть. За спиной у него висела его сита. Молча кивнув Дану и Нике, он извлек из кармана фляжку, предложил Дану, тот отрицательно помотал головой, тогда Поэт отвинтил довольно крупный колпачок, налил в него тийну и выпил одним глотком.

– Ты много пьешь, – заметила Ника.

– Если б ты была там, где был я, и видела то, что видел я… – его голос дрогнул.

– А что случилось? – осторожно поинтересовался Дан, но Поэт уже взял себя в руки.

– Ничего. Поговорим лучше о вас. Как устроились? Имейте в виду, вы можете жить здесь, сколько вам вздумается.

– Неудобно, – сказала Ника смущенно.

– Если б было неудобно, я не стал бы вас сюда посылать. Хозяйка – жена старшего брата Дора.

– А где хозяин? – поинтересовался Дан. – В отъезде?

Поэт криво усмехнулся.

– Можно сказать и так.

– И когда вернется?

– Через шесть лет. То есть теперь уже пять. Если вернется, конечно.

– Понятно, – пробормотал Дан.

– А что он сделал? – спросила Ника.

– Высказался. Не там и не о том. – Он взглянул на Нику печально и серьезно. – Что вас еще интересует? Кстати, предупреждаю – не задавайте вопросов. Это опасно. Не хочу вас запугивать, но это опасно для жизни. Понятно?

– Нет.

– О Создатель! Слепому ясно, что вы не из Бакнии. Вы не знаете элементарных вещей, вы задаете вопросы, ответы на которые известны любому ребенку!

– Ну и что?

– Да пойми ты, девочка, вас могут заподозрить… – Он запнулся и досадливо махнул рукой.

– В чем?