Дети Великой Реки

– Ты будешь совсем близко от него, от Пожирателя.

– Не так уж близко, – пробормотал Перкар, пытаясь дотянуться до нее. – Мы едем на север, а затем на восток. Ты… большая Река ведь на юге… Там, где ты… он…

– Где он глотает меня. Где он меня убивает и пожирает. И я скольжу вниз в его теле, а голова его остается высоко в горах. Ты будешь близко от него и, прошу тебя, будь осторожен. Он почует мой запах на тебе и попробует, чтобы убедиться. Он уже тебя знает, любимый. Пожирая меня, он проглотил твое семя. Обещай мне, что не подойдешь к нему близко.

– Обещаю тебе, что найду способ убить его.

Богиня выбросила вперед руку и крепко ударила его по щеке. Все это произошло в одно мгновение, быстро, словно рыбка скользнула.

– Ты мальчишка, – прошипела она. – И мысли у тебя, как у глупого мальчишки. Будь мужчиной и живи, думая о том, что может случиться, что происходит вокруг, а не только о своих детских прихотях.

Перкар был настолько потрясен, что не мог в ответ вымолвить ни слова. Голос все еще не вернулся к нему, когда она, нырнув, исчезла.

– Я тебе уже говорил, ты должен взять с собой нашу старую Желтую Гриву, – продолжал настаивать Хини.

Перкар едва заметно улыбнулся младшему братишке.

– Не думаю, что Желтая Грива долго протянет в Балате… или в каком-нибудь дремучем лесу. Мне кажется, Желтой Гриве лучше остаться там, где она есть. Она вполне довольна своей жизнью.

– Но я не понимаю, почему ты обязательно должен взять с собой Катасапала?

– Потому что дал мне его отец. Что тебе не нравится? У тебя ведь есть прекрасный жеребец.

– У тебя тоже.

– Для путешествия, как наше, надо иметь много лошадей.

– Это ты так говоришь.

– Погляди, когда приедут вместе с вождем остальные. – Перкар потрепал мальчика по голове. – У них у всех будет больше, чем по одной лошади.

– Конечно, больше. Их ведь много, не один же человек, и вождь этот, такой смешной…

– Я хотел сказать, что у каждого из них будет больше, чем один конь. – Перкар шуганул рыжего цыпленка, который клевал что-то у самого сапога, очевидно зернышки, что выпали у Перкара из горсти, когда он кормил лошадей. – Я возьму Катасапала и конечно же менга, – сказал он.

Менг был любимым конем Перкара. Много лет назад, когда в долину пришли свирепые грабители менги, много людей полегло, а их родичи никогда не увидели их могил. Животные плохо поддавались тренировке – так, во всяком случае, говорил отец, но у одного из этих жеребцов была кобыла с жеребенком. Менг был вторым в этой линии, гордый, горячий конь с ярко-рыжими, цвета засохшей крови, полосками на шее.

– Хини, дай брату передохнуть. Ему нужна самая лучшая в мире лошадь.

Оба брата, услыхав голос, повернули головы.

– Здравствуй, мама, – сказали они почти хором.

– Хини, надо покормить цыплят. Будь добр, позаботься об этом.

Перкар низко наклонил голову и стал поправлять тюки на спине кобылы, пытаясь избежать встревоженный материнский взгляд.

– Не стоит так усердствовать, Мазати, – сказала она.

Перкар состроил гримасу и продолжал еще усерднее возиться с лошадью.

– Плохая примета назвать мужчину его детским именем до того, как он отправится на поиски Пираку, – заявил он.

Мать насмешливо фыркнула, и Перкар, впервые подняв глаза, взглянул на нее: темно-рыжие волосы, на голове фетровая шляпа с высокой тульей, свидетельствующая, что она жена вождя. Ястребиное перо свисало с кисточки наверху шляпы. Она оделась, как подобает матери, отправляющей на войну сына.

– Ты слишком далеко ищешь Пираку, сынок. Найти ее можно поближе к дому.

– Я не найду ее здесь.

– Потому что ты глуп, другой причины нет.

– Отец говорил… – начал было Перкар, но мать перебила его, рассмеявшись невесело:

– Да, я слыхала обоих вчера вечером: у старого, что малого, в голове только воти да глупость. Так уж красиво говорили про великие походы, про битвы на мечах. А сегодня вечером, Перкар, твой отец придет ко мне – он не будет плакать, он только положит голову мне на грудь и не заснет всю ночь.

Из груди Перкара вырвался глубокий вздох.

– Не могу же я жить при нем вечно. Он это знает.

– Капака – безрассудный человек, и все его воинские кампании – сплошное безрассудство. Отец твой знает это.

В ответ Перкар только пожал плечами. Мать молча смотрела, как он снова и снова проверяет и подтягивает хорошо уложенные тюки.

– Они скоро будут здесь, мать. Не совсем прилично, если они тебя тут застанут, будто ты пришла нянчить и опекать меня.

– Часовой на башне объявит, как только они появятся. У меня будет достаточно времени, чтобы дойти до порога.

Перкар нехотя кивнул. Он чувствовал, как глупо без конца проверять тюки. Он вынул меч, протер его тряпкой, и на нем сразу же заблестели лучи утреннего солнца.

– Четыре поколения. Но мой сын единственный оказался загубленным ею, – сказала тихо мать.

– Я не хочу говорить об этом. – Голос был непривычно твердый, и мать даже вздрогнула от неожиданности.

– Ну, хорошо, хорошо, – сказала она миролюбиво.

Он спрятал меч и, задрав голову, поглядел на часового на башне – тот безмятежно смотрел на дорогу.

– Послушай меня, Перкар. Вы носитесь повсюду в поисках Пираку, находите ее, крадете. Убиваете друг друга ради нее. А моя единственная Пираку – это ты, ты и твой брат. Ты это понимаешь? И если вы оба умрете раньше, чем я, я останусь ни с чем. Понимаешь, о чем я говорю? Береги себя. – Голос ее слегка дрожал. Перкар никогда не видел ее плачущей, ни разу не видел ни одной слезинки.

– Вот смотри. – Она протянула ему что-то: маленький деревянный амулет. – Он из дуба, в честь которого ты назван. Дерево растет совсем рядом с местом, где я закопала твою сорочку. Сунь его куда-нибудь подальше, где твои спутники не заметят.

– Мама…

– Сынок… У всех будет что-нибудь вроде этого. И все спрячут это поглубже. Ни один сын не уезжает от матери без какого-нибудь материнского оберега.

– Мама, ты дала мне гораздо больше, чем этот амулет, – сказал он тихо.

– Я рада, что ты так думаешь.