Будущий король (не) желает познакомиться 2

Директриса оглянулась на парня, который аж дыхание затаил, обескураженный масштабом личности руководительницы школы, и безразлично ответила:

– Пусть переночует в вашей комнате, а завтра вы отправите его домой. Только, мисс Мирослава, сделайте это так, чтобы никто не узнал. И больше не открывайте проходы в мою Академию без моего разрешения.

Я закивала болванчиком, но, когда леди сделала следующий шаг, вновь выпалила:

– Но как я проведу его в общежитие, где живут исключительно девочки? И как потом выведу из школы? Ведь все поймут, кто он такой, едва увидев!

Директриса чуть вздохнула, и в этом вздохе мне почудилось снисхождение, а после улыбнулась так нежно, что немедленно захотелось спрятать Тима и спрятаться самой, потому что нежность эта была близка к нежности людоеда, любовно присматривающегося к поданному на обед блюду.

– Мисс Мирослава, разве вы не видите? – напевно поинтересовалась леди Элеонор.

Я натянуто улыбнулась, подавив желание нервно почесаться.

– Вас? – вырвался глупый вопрос. Наверное, в её глазах я была чем–то вроде говорящей каракатицы. – Вас вижу.

– Повернитесь к вашему другу, которого вы так неосторожно привели туда, где с ним может расправиться даже кухарка, мисс Мирослава, – все с той же наводящей жуть нежностью, попросила, а вернее, приказала леди.

Я дергано развернулась к Тиму, который, судя по выражению глаз, то ли пытался не грохнуться в обморок, то ли продумывал стратегию побега.

– Что вы видите?

– Эм… ничего, – промямлила я.

– Смотрите внимательнее, мисс Мирослава! – потребовала директриса, тоном, который должен был бы превратить меня в ледяную статую, проморозив до самых почек, но почему–то не превратил. Может быть я развила устойчивость, а может быть леди начала терять навык.

Но последовать наставлениям я все же попробовала и напрягла зрение, всматриваясь в лицо друга, одновременно пытаясь как бы абстрагироваться от всего того, что я о нем знала и взглянуть на друга по–новому. Сперва ничего не разглядела, кроме плавающих серых дрожащих мошек, а потом я увидела это.

Оно напоминало сверкающую пыль, застывшую в воздухе и в точности повторяющую контуры тела Тима, словно кто–то наколдовал вуаль, переливающуюся в свете подвешенных у потолка луноподобных ламп, и накинул её на моего друга.

– Смотрю, вы, наконец, сумели сосредоточиться, – вроде даже похвалила меня директриса. – Рада этому. Значит, вы не совсем уж безнадежны. Это Покров Невидимости, мисс Мирослава. Он защитит этого человека от чужих глаз. Сквозь магию могут видеть только двое – вы и я. Рану на ноге, кстати, я тоже залечила, но боль еще на некоторое время сохранится. Такова уж магия деретников.

Договорив, она величественно кивнула и, не простившись, удалилась.

– Это дамочка кто, королева? – просипел Тим, который до этого сидел без движения и тут же шумно выдохнул, стоило леди Элеонор скрыться за углом.

– Если только по совместительству, – проворчала я, поднимаясь и помогая подняться другу, чья нога хоть и радовала взгляд восстановленной целостностью разорванных тканей, но он, очевидно не доверяя магическому излечению, все равно боялся на неё наступать. – Она – директор этой Академии.

– Мы в Академии? – выпучил друг глаза. – Настоящей Академии магии? Как в кино?

– Ну, смотря какое именно кино ты имеешь в виду, – пробормотала в ответ я, не разделяя восторгов Тима, и повела его в сторону лестницы, стараясь при этом выглядеть максимально естественно, а не так, словно я сбрендила и начала общаться с воображаемым собеседником, которого никто, кроме меня не видит.

– А здесь… неплохо! – завертелся Тим, воодушевленно разглядывая все вокруг.

Я помолчала, позволяя парочке девушек в зеленой форме пройти мимо, проигнорировав сдавленные смешки, полетевшие мне в спину, а после, приглушая голос, потребовала:

– Ты мог бы идти чуть более спокойно, – поправив его руку, закинутую мне на шею, добавила: – Мне и так тяжело тащить тебя на себе! Хотя ты уже в состоянии идти самостоятельно!

– Ты не тащишь! – отмахнулся Тим, провожая взглядом выплывшую из–за наших спин девушку в фиолетовом полупрозрачном платье. Палантин на её плечах эффективно развевался на ходу, и вся незнакомка была такой воздушной, легкой, таинственной и недоступной. – Я сам иду! Хотя нога еще болит!

– Ты не идешь, – рявкнула я, неожиданно испытав прилив горячей злости. – Ты ковыляешь! А без меня тебе вообще бы пришлось скакать на одной ноге до самого дома!

– Без тебя мне не пришлось бы этот самый дом покидать, – напомнил друг, чем заставил меня проглотить собственные претензии и еще раз осознать величину проблемы.

– Извини, – тихо проговорила я, когда мы подходили к лестнице.

– Ты не виновата, – беззлобно вздохнул друг. – К тому же, нет смысла сожалеть о том, что уже случилось. Прошлое все равно не изменить.

Я помогла ему встать на ступеньку, прикоснулась к сове на балясине и отчетливо проговорила:

– Четвертый этаж, факультет Колдовства и оккультных наук, пожалуйста.

– Ух, ты! – завопил друг, едва лестница устремилась вверх. – Вот это настоящее волшебство!

И всю дорогу до комнаты он удивлялся каждой мелочи, которую видел. Его восхищало буквально всё – кристально чистые, словно их старательно натирали каждый день, зеркала в вестибюле, тяжелая и словно давящая на мозг люстра, в свете которой Тиму показалось, будто его собственная тень ожила и задвигалась отдельно от него. И даже картины, которые лично мне казались обыденными, но его восхитили настолько, что возле одной друг даже остановился, разглядывая полотно с приоткрывшимся ртом.

– Смотри! – восхищенно воскликнул Тим, указывая на картину, которая изображала окутанные голубоватым сиянием камни, плывущие по воздуху в направлении такого же каменного треугольника, растущего на фоне пыльно–голубого неба. Управляли движением камней фигуры, облаченные в темно–красные, отливающие серебром плащи, выстроившиеся в ряд и застывшие с воздетыми к небесам руками. – Это ведь пирамида Джосера! – друг повернул ко мне сияющее любопытством лицо. – Её построили с помощью магии?

– Не уверена, что эти полотна иллюстрируют реальные события, – пробормотала я, вспомнив о том, что в отличие от друга никогда не рассматривала пейзажи внимательно. И вообще–то даже не приближалась к ним настолько близко, чтобы разглядеть подробности. Живопись никогда не входила в число моих увлечений.

– А вот это! Смотри! – друг потащил меня дальше вдоль вереницы вставленных в тяжелые рамы картин, не отводя взгляда от одной из последних в ряду. – Это ведь Помпеи, уничтоженные проснувшимся Везувием!

И правда, неизвестный художник изобразил чудовищное извержение вулкана – столб черного дыма, заволакивающий небо, каскады раскаленной магмы, струящиеся вниз по склону и сжирающие все на своем пути, и город у подножия горы, охваченный пламенем, обуреваемый ужасом, усеянный пеплом и мертвыми телами. И только одна деталь вносила некоторый диссонанс – спокойно шествующий по пустынной площади человек. Его длинный, накинутый на плечи, черный плащ уже припорошило серыми хлопьями пепла, а на кончиках пальцев, виднеющихся из–под складок одежды, горел огнь.

– А может быть, Везувий проснулся не сам, – пробормотал Тим, практически утыкаясь носом в полотно, чтобы повнимательнее рассмотреть таинственного человека, тщательно выписанного кистью мастера. – Слушай, кажется, он мне кого–то напоминает…

– А это уже что–то из христианства, – не слушая друга, обратилась я к соседней картине, где на переднем плане автор все с той же страстью к детализации скрупулёзно прописал каждую трещинку на стенах, каждую тень, падающую на каменные плиты, которыми был устлан пол старинного вытянутого храма, треугольную крышу которого по периметру поддерживали белые круглые столбы. Храм находился на возвышенности, а внизу виднелись скалистые склоны. У входа стояла ротонда, с оборудованным внутри неё бассейном, где плескались разноцветные рыбки. Ко входу непосредственно в сам храм вела широкая белоснежная лестница, на ступеньках которой лежали тела убитых, судя по обилию крови и ран, женщин. Быстро пересчитав я получила знакомую цифру – 12.

– Почему из христианства? – нахмурился Тим. – Храм типично античный, римский или греческий. Хотя, я больше склоняюсь к первому.

– А это тоже типичная античность? – и я указала на левый верхний угол картины, где в облаках зависла троица ангелов с узнаваемыми крыльями и нимбами над головами. В руках все трое держали один на всех большой деревянный крест и грустно глядели в сторону умерщвлённых дев.

– Да, это явно библейские мотивы, – закивал головой Тим, – но картина как будто бы не дописана. Или обрезана.

– О чем ты?

– Вот, – и друг продемонстрировал мне часть руки, отчетливо женской, чье нахождение в самом нижнем правом углу было настолько не очевидным, что заметить её мог только очень внимательный человек. – Кажется, здесь было продолжение холста, но этот кусок отрезали, причем, отрезали неаккуратно, оставив часть руки…

Он продолжил рассуждать вслух, но я уже не слушала. Мое внимание поглотило кольцо, на этой «забытой» на полотне руке. То самое желтое кольцо, которое я видела в своем болезненном бреду. То самое кольцо, которое теперь украшало палец декана факультета Колдовства и оккультных наук.

– Нет, ну, у тебя совесть есть или нет? – заголосили сзади капризно.

Тим испуганно шарахнулся и едва не сорвал картину со стены, одновременно повалившись на меня всем телом.

– Да что такое! – запыхтела я, пытаясь одновременно оттолкнуть друга от себя и при этом не уронить случайно на пол. – Почему на меня в последнее время все падают? Я вам что, спортивный мат, чтобы по мне топтаться? Или спортивный козел, чтобы на мне в прыжках тренироваться?

– А меня интересует, почему никто не заботится о чувствах всеми покинутого кота! – продолжил возмущаться Сократ, сидя на полу и глядя на меня с претензией, глубиной большей, чем Марианская впадина. – Мира! Я есть хочу! Ты вообще меня кормить собираешься?

– А ты что, дорогу в столовую забыл? – закатила я глаза, в то время, как Тим пытался примириться с тем фактом, что где–то существуют говорящие коты. И не просто говорящие, а наглеющие с геометрической прогрессией!