Холодная комната

– Да нет, вроде не водилось за ней такого. Баба была как баба. Всегда держала корову, двух поросят. А муж её, Митрофан, держал даже лошадь.

– Когда она умерла?

– Безносиха-то? Лет тридцать тому назад.

– А родилась здесь?

– Нет, после войны с мужем сюда приехала.

– А откуда, не знаете?

– Из Владимирской области.

Спиннингист отвечал с явной неохотой. Он уже уходил, вразвалочку поднимаясь на крутой берег.

– А можно я сигареткой вас угощу? – вскричала Маринка, выхватив из кармана «Мальборо Лайт».

– Спасибочки, бросил. И вам советую.

Удаляясь, дед через каждые шагов десять делал заброс с обрыва на середину реки. Блесна погружалась долго. Спиннингист тянул её к себе не спеша, рывками.

– А как вы щуку втащите на обрыв, если она клюнет? – полюбопытствовала Маринка, – сорвётся ведь щука-то!

Дед издалека не расслышал.

– Ась?

Машка повторила вопрос кузины и получила ответ:

– Она здесь не клюнет.

Маринка и Машка побрели к дому. Кабы не ветерок, идти им было бы тяжко. Машка хотела пройтись босиком по бетонке, но наступать было горячо, и она надела сандалии.

– Как же здесь хорошо! – сказала Маринка, вдыхая запах свежераспаханных, распростёртых с обеих сторон дороги полей. Потом поглядела вдаль, мимо Кабанова.

– А вон и дуб мой стоит! Богатырь! Красавец!

– Пойдёшь сегодня к нему?

– Ох, даже не знаю! Ну, разве что через час-другой, как станет прохладнее.

Двух сестёр нагнал самосвал, нагруженный щебнем. Остановился. Водитель высунулся.

– Девчонки, вас подвезти?

– Спасибо, не надо, – сказала Машка, – мы замужем.

Не пошла Маринка к своему дубу – хлестала с Машкой водяру. Мальчики сами разогревали себе обед. Однако, за ужин Машка взялась. В горнице всё было по-прежнему. Не было лишь икон, которые угнетали когда-то маленькую Маринку своей суровостью. Пожирая котлеты с рисом, Маринка слушала ребятишек. Они рассказывали, как днём ходили охотиться. Так они называли прогулку по лесу – но не по дальнему, страшному, что за дубом, а по другому, что примыкал к Кабанову слева. Это был даже скорее не лес, а роща, и из зверей в ней водились только кроты. Но мальчики уверяли, что точно видели в ней медведя.

– Да, что-то бурое промелькнуло между деревьями! – орал младший, – и это был огромный медведь!

– А может, корова туда зашла, отбившись от стада? – предположила Машка.

– Нет, на корову Сморчок не залаял бы, – сказал старший, – а он залаял! И долго лаял, как бешеный!

– Что ещё за Сморчок? – спросила Маринка. Машка хихикнула.

– Ну, тот самый, с которым мы, когда были маленькие, играли! Щенок с большими ушами. Помнишь?

– Конечно! Он ещё жив?

– Представляешь? Жив!

– Сколько ж ему лет?

– Дай соображу… В восемьдесят первом он был щенком. Значит, восемнадцать. Старый, конечно! Но ничего, весёленький.

– Да! Медведь его испугался! – завопил младший, – Сморчок как рявкнет, и медведь – кубарем от него! Через поле, к лесу! И скрылся!

– Так может, это кошка была? – с серьёзным лицом произнесла Машка. Мальчики задохнулись от возмущения. На глазах у младшего даже блеснули слёзы. Старший, взяв себя в руки, проговорил:

– Если это кошка была, тогда все мы – мышки!

– Это был слон, – ляпнула Маринка и прикусила язык, поняв, что ступила на тонкий лёд. Увы, было уже поздно.

– Нет, нет, это был не слон! – заверещал младший, – у слона – огромные уши! А у него были маленькие! Малюсенькие!

– Ну, значит, одно нам, по крайней мере, точно известно: это была не я, – вздохнула Маринка.

– Нет, мы не можем этого утверждать, – заспорила Машка, – если эти два идиота хомячка приняли за медведя, им с полпинка могло показаться, что у тебя – маленькие уши!

– Они, действительно, небольшие, – с тактом взрослеющего мужчины вступился за свою тётку старший, – просто они слегка оттопыренные. Чуть-чуть.

– Большие, большие, – безжалостно бубнил младший, давясь тортом, – даже ещё побольше, чем у слона!

Разгорелся спор. Маринка была готова повеситься. На её великое счастье, из темноты вдруг подкрался и зашуршал кустами под окном дождь. Все разом притихли.

– Мать твою драть, – произнесла Машка, взяв чашку с кофе, – а я хотела идти охотиться! На медведя.

– Он сам придёт на тебя охотиться, – посулил ей младший сынок. Было уже десять. Доужинав, ребятишки пошли смотреть телевизор в комнату тёти Иры. Сёстры, выключив свет, легли. Старинная купеческая кровать, на которой раньше спала Маринка, вновь заскрипела под её тяжестью, да не так, как раньше – может быть, потому, что стала ещё стариннее, ну а может быть, потому, что сама Маринка стала потяжелее. Машка несла с дивана всякую чушь. Её речь делалась всё тише и всё бессвязнее. Наконец, она уступила место тихому храпу. Спустя некоторое время легли и мальчики в другой комнате. Стало тихо. Тиканье ходиков разлеталось по тишине тугими, надтреснутыми щелчками. Маринка глаз не смыкала. Она лежала, слушая дождь. И только его. Он ей пересказывал её жизнь – загубленную, по сути. При этом он утверждал, что главное ещё ждёт её впереди, однако она его не увидит, поскольку смотрит назад.

– Но я не смотрю назад! – мысленно кричала Маринка, – на что смотреть? Ведь там – пустота!

Дождь не возражал. Он говорил дальше. Он вспоминал каждый день, каждый час, каждое мгновение – так подробно, так красочно, что Маринке хотелось плакать.

– Это, по-твоему, пустота? – спросил её дождь, прервав свой рассказ.

– А что же ещё? – был ответ Маринки, – ведь это, кроме меня, никому не нужно! Никто об этом не помнит, кроме меня! Вообще никто!