Холодная комната

– Что произошло? – спросила, наконец, Сонька, тряхнув её за плечо. Но ответа не было. Были всхлипы, писк, визг, скулёж и тому подобные звуки.

– Надо позвать медсестру, – предложила Юлька, – пусть она вколет ей что-нибудь.

Танька неожиданно испугалась и обрела дар речи.

– Не надо звать медсестру! Я боюсь уколов! Очень боюсь!

– Тогда говори, почему ты плачешь?

Танька задумалась. Создалось впечатление, что вопрос поставил её в тупик. Но только не Ленку.

– Да знаю я, почему она разревелась! Ей стало жалко кузнечика.

Танька вздрогнула. Потом вспыхнула.

– Что, что, что? – не поняла Юлька.

– Ей стало жалко кузнечика! Ну, того, о котором мы пели песенку только что. Лягушка, типа, пришла и съела кузнечика. Эта дура и расслюнявилась. Ведь она ни разу в жизни не плакала! Вот плотину и прорвало.

Сказанное Ленкой казалось невероятным, но лицо Таньки ясно и недвусмысленно говорило о том, что она права.

– Лягушка, типа, пришла и съела кузнечика? – повторила Юлька, – как интересно! А почему он ей в рыло, типа, не дал?

– Он, может быть, дал, и даже не один раз. Но толку-то что?

– Лягушка не убежала?

– Очень возможно, что убежала. Потом вернулась назад. У неё хватило мозгов додуматься, что кузнечик – не тот чувак, которого нельзя съесть, даже если он отбивается всеми четырьмя лапками.

– Хватит бредить! – всхлипнула Танька, – я не люблю кузнечиков, потому что они – зелёные! Этот цвет меня раздражает!

– Вот оно что! – протянула Ленка, – а как насчёт крокодилов? Из твоих слов можно сделать вывод, что ты и их не особо любишь.

Тут Танька вдруг разозлилась.

– Ублюдки, …! Я их ненавижу! Говно зелёное! Мрази! Бедная зебра подходит к речке попить, а эта тварюга, грёбаное бревно, хватает её своей сраной пастью и начинает жрать! Это как, по-твоему, правильно?

– Но он – хищник! Он может жрать только мясо. Он так устроен. Что ж ему, с голоду подыхать?

– А пускай жрёт рыбу! У рыбы нет ни мозгов, ни нервов! Ей наплевать, когда её жрут! Что, если лень жопой пошевелить, чтоб рыбу поймать, так давай на зебру бросаться? Нормально, …! Офигенно!

Сонька взяла ещё один помидорчик. Ленка и Танька вскоре пошли за водкой, поскольку выяснилось, что Танька заплакала оттого, что её стала угнетать больничная атмосфера, а шок, отразившийся на её лице, когда Ленка высказала догадку, был вызван не проницательностью подруги, а её тупостью. Оказавшись с Сонькой наедине – сновавшие и бродившие мимо люди были не в счёт, Юлька рассказала ей обо всём, что случилось ночью. Сонька встревожилась.

– Обалдеть! Я с тобой сегодня останусь на ночь.

– А как ты спать собираешься?

– Я останусь не для того, чтобы спать! Я буду сидеть на стуле.

– Вот тебе шпага.

И Юлька вручила Соньке пилочку для ногтей. Сонька осмотрела её. Высунув язык, лизнула им остриё, чёрное от крови.

– Ведьмина кровь! Она – на моих губах.

– Ты что, заболела?

– Нет. Я решила узнать вкус крови того, кто пролил твою.

– Тварь! Ты меня любишь?

– Нет. Но мне без тебя нельзя. Я не люблю ноги свои за то, что большие пальцы на них слегка оттопырены, но другие ноги мне не приделаешь. Это больше, чем остывающая любовь. А ты мне, к тому же, немного нравишься. Ответ ясен?

– Да. А Серёжку?

– Его люблю. Но он – импотент.

Юлька рассмеялась.

– Да, тут я круче! Ну, так и быть, проведу с тобой одну ночь.

– Я и послезавтра к тебе приду. Тебя ведь, насколько я понимаю, до понедельника вряд ли выпишут. Завтра Ленка с Танькой на ночь останутся.

Названные особы приволокли две бутылки водки, колбасы, хлеба и гроздь бананов. Когда они появились, Юльке вводили антибиотик.

– Вам пить нельзя, – предостерегла её медсестра, взглянув на пришедших. Водка при этом была у Ленки за пазухой.

– Так я пить и не собираюсь, – пожала плечами Юлька, – с чего вы взяли, что у меня есть это намерение?

– Да! – оскорбилась Сонька, – мы вовсе не из Парижа. Что это вам в голову взбрело?

Медсестра, судя по её взгляду, брошенному на Соньку, была в натянутых отношениях с классикой. Залепляя место укола пластырем с ваткой, она сказала Юльке:

– Там, в двух палатах, освободились места. Вы где хотите лежать – ближе к ординаторской или к душу?

– К буфету, – опередила Юльку с ответом Ленка, – ваш душ ей в … не свистел! Она без него шесть лет как-то обходилась, а без еды – ни одного дня.

– Ни одной недели, раз уж на то пошло, – уточнила Юлька. Чуть помолчав, прибавила, – тут останусь. На свежем воздухе лучше.

Танька и Ленка ходили ещё за водкой. Шли они с песнями, возвращались с матерной бранью.

– Пришлось охраннику дать одну, чтоб он нас впустил, – пояснила Танька, скручивая с бутылки пробку, – хорошо – водка совсем дешёвая! Вдруг палёная? Круто будет, если он сдохнет!

– Но тогда сдохнем и мы, – заметила Юлька. Танька хотела презрительно рассмеяться, но подавилась кусочком пробки и зашлась кашлем, колотясь лбом о спинку кровати. Под этот кашель Ленка с пафосно поднятой головой и вскинутой бровью тоненьким голоском озвучила её мысль:

– Да и … бы с нами! Надо смотреть на себя чужими глазами.

– Чьими? – спросила Юлька, отпихнув Таньку ногой, чтоб кровать не дёргалась.