Последняя почка Наполеона

– Нет, пешком. И довольно близко. Вторая Фрунзенская, дом девять, квартира тридцать один. Кстати, постоянный клиент!

– Я у него был, – припомнил один из ребят. – Смешной старикан. Всегда дает сотню сверху. И предлагает чаю попить. Но он – сумасшедший.

– Как сумасшедший? – ахнула Таня. Взяв бланк, она прочитала: "Крупнов Владимир Евгеньевич. Адрес: Вторая Фрунзенская, дом девять, квартира тридцать один. Заказ: Но-Шпа – две упаковки, Алгументин – одна упаковка, Линокс – две упаковки. Сумма заказа – шестьсот четыре рубля, двадцать три копейки.

Таня растерянно опустила лист. Курьеры толпились вокруг стола и перебирали бланки заказов, споря, кто что возьмет. Раздраженный чем-то Юрий Георгиевич интеллигентно ругался с кем-то по телефону. Студент, который был у Крупнова, ответил на удивленный взгляд Тани:

– Ну, когда пьешь с ним чай, он напрочь мозги выносит. Рассказывает про Дятлова.

– Про кого?

– Ты чего не знаешь? Тоже мне, журналистка! Короче, лет пятьдесят назад или даже раньше девять студентов зимой отправились на Урал. Фамилия старшего была Дятлов. Они разбили палатку где-то в Тайге, на гребне горы, и ночью что-то случилось. Короче, их всех нашли в разных сторонах от палатки.

– Мертвых?

– Да, мягко говоря. Они выглядели так, будто их слоны топтали ногами.

– У одного половина носа была отрезана, – вдруг вступила в разговор девушка, уже выбравшая заказы, в то время как остальные все продолжали шуметь и ссориться из-за них.

Танечка уставилась на нее.

– Ты тоже была у этого деда?

– Да, пару раз. Он меня запарил этой страшилкой! Все говорил, что скоро, мол, докопается до разгадки. А мне во всей этой хренатени неясно только одно: Почему они выбрались из палатки не через дверь – ну, не через выход, а боковину прорезали? Это странно.

– А остальное все тебе ясно? – с иронией поинтересовался первый рассказчик, не

торопившийся брать заказы. – Так просвети нас, как было дело!

– Ну, что-то их напугало… А, кстати, что-то их могло напугать со стороны выхода, потому они и прорезали боковину – короче, что-то их напугало, и они вылезли из палатки и побежали в разные стороны, а в тайге сразу заблудились, замерзли, и их погрызли дикие звери.

Таню это объяснение отнюдь не удовлетворило, как и студента. Она задумалась. Вот тут Лыткин и произнес, подходя к окошку аптеки с десятком бланков:

– Перевал Дятлова? Да, я знаю, что там произошло.

– А ну, пошел в задницу! – устремилась наперерез ему Таня. – Тебе ведь ясно сказали, что я без очереди беру!

– Лыткин, отойди от окошка! – прикрикнул Юрий Георгиевич. С ним Лыткин спорить не смел. Пока Галина Дмитриевна собирала заказ на Фрунзенскую, он с серьезным лицом отряхивал чистое пальто Тани сзади. Чуть-чуть пониже спины. Таня отбивалась, хлопая его кожаными перчатками по дубленке. Всем было весело наблюдать за ними.

– Леха, зарежет! – предупредил один из студентов, изобразив на последнем слове горский акцент. – Как барана! Она ведь с чеченкой водится. А у той – разговор короткий: кинжалом – чик, кишки – вон!

– Но она сама-то ведь не чеченка. Возразил Лыткин. – Да и кинжала нет. Я пощупал.

Заказ, тем временем, был готов. Схватив его, Таня всем пожелала всего хорошего и поторопилась выйти на улицу. Ветер крепко обжег ей щеки. Пришлось поднять воротник. Небо зеленело к морозу. Сияли редкие звездочки. Миновав контрольно-пропускной пункт, Танечка услышала, как один охранник спросил другого:

– Вдул бы еврейке?

Другой ответил:

– Ей вдунешь! Самому вдунут. Она ведь с "Лиха Москвы".

У Тани был выбор – либо направиться к перекрестку, чтоб там дождаться автобуса и проехать две остановки до метро "Волжская", либо пробежаться дворами, срезая путь. Она предпочла второй вариант.

Безлюдно, темно было во дворах, и ветер выл по-звериному, но спокойно шла Танечка, потому что Лыткин ошибся: нож у нее в кармане лежал – складной, но немаленький. Без него ей было бы страшно входить в чужие подъезды. И уж тем более в лифты с малоприятными мужиками. Ведь иногда вторично ждать лифта времени не было. Как-то Танечка показала нож Гюльчихре – единственной девушке из курьерской, с которой она сошлась более или менее коротко.

– Нож тебя не спасет, – заверила Гюльчихра. – Если ты не хочешь, чтоб с тобой что-то произошло, ничего не бойся.

Гюльчихре доверять вполне можно было – по основной работе она была врачом Скорой помощи и порой отправлялась на вызовы без напарника. Почти каждую смену ей приходилось откачивать наркоманов. Риск, которому подвергалась довольно хрупкая девушка, занимаясь этим, был, несомненно, очень велик.

Вот с этой-то Гюльчихрой Таня и повстречалась возле метро, издали увидев ее в толпе, стоящей на остановке. Чеченка грызла белую шоколадку, облизывая растрескавшиеся губы и подняв плечи, чтоб шарф плотнее защищал горло от ветра.

– Шахерезада, привет! Ты с тремя заказами столько времени промоталась?

– Юра меня развел, – пожаловалась охрипшим голосом Гюльчихра. – Сказал, три заказа на одной ветке. Угу! Один – в Строгино, другой – в Митино, третий – в Химках! Ты представляешь? Тебе оставить кусочек?

– Нет, не хочу. Ты зря решила вернуться.

– Заказов нет?

– Наоборот, много. Но все хорошие разобрали. Я взяла Фрунзенскую. Остались одни окраины.

– Если так, поеду домой. Завтра отчитаюсь.

Они спустились в метро. Гюльчихра снимала квартиру в Солнцево, так что было им по пути. В вагоне пришлось стоять.

– До кольца поедем? – спросила у своей спутницы Гюльчихра, стискивая поручень.

– Нафига? Лучше до Крестьянской заставы. Там перескочим на Пролетарку. Быстрее будет.

Несколько болельщиков "Спартака", рассевшихся на скамейке, галдели и пили пиво. Прочие пассажиры косились на них опасливо. Гюльчихра начала рассказывать про свою последнюю смену:

– К бомжу на улице кто-то вызвал. Упал, ударился, сломал нос. Лежит, вся морда в крови. В машину его затаскиваем, а он кусается, сволочь! Руку мне прокусил. Оставить нельзя, замерзнет. Пришлось ему дать спирту глотнуть, чтоб он успокоился.

– Твою мать! – воскликнула Таня. – Когда тебе надоест бомжей собирать по улицам? У тебя ведь красный диплом и родственники с деньгами! Шла бы в аспирантуру.

– Я на панель скорее пойду. Или в тубдиспансер.

Таня от удивления изогнула бровь.

– Это как понять?

– Какая аспирантура? – вдруг перешла чеченка на крик. – И какие родственники? Я с русским парнем жила! Да если б они и были, родственники, – я сдулась! Я не смогу нормально взять эту планку. Меня уже от всего тошнит. Кого я буду лечить? Я всех ненавижу! Бомжей – чуть меньше чем остальных!

– Тогда ты права.

Голос Гюльчихры привлек к ней внимание молодых болельщиков, и те стали кричать ей что-то. Она слегка побледнела. Таня воскликнула, сжав ей руку:

– Заткнитесь, вы! Она – врач!