Ночь Ватерлоо

МАША. Аккорды? Я в шоке! По ходу, ты уже просто едешь в астрал нон-стопом на психотропных колёсах! Реально, что ли, не видишь – у меня руки трясутся! Я тебе говорю, что моя жизнь накрывается, а ты требуешь от меня каких-то аккордов! Вот интересно – когда я буду лежать в гробешнике, ты пристанешь ко мне с аккордами? Да, я думаю – стопудово! Ты не позволишь гробовщикам приколотить крышку, пока я не поднимусь, чтобы зафигачить какой-нибудь нереальный, мрачный жесткач на весь крематорий!

АНФИСА. Ты не сказала мне, что твоя жизнь кончилась! Ты сказала только, что папа отобрал у тебя мотоцикл, так как ты куришь всякую дребедень.

МАША. Ты мне мозг выносишь! Ты издеваешься! Мне с тобой тусить беспонтово! Да, у меня был мотоцикл, а вот теперь его нет! По-твоему, это не конец жизни? Я просто в афиге, если ты реально так думаешь! Не прикалывайся, скажи – как мне теперь быть?

АНФИСА. Есть два варианта – либо без шмали, либо без мотоцикла!

МАША. А если я скажу тебе: либо кашу не ешь, либо не учись играть на гитаре?

АНФИСА. Иначе – что? Кому будет плохо?

МАША. А от меня кому плохо?

АНФИСА. Твоим родителям станет плохо на опознании.

МАША. Это бред! Ты мне мозг выносишь! При чём здесь мой гоночный мотоцикл? До света в конце тоннеля можно доехать и на метро!

АНФИСА. Я не понимаю, Машенька – тебе что, мало острых ощущений от секса со всем университетом? Чего за смертью гоняться?

МАША. А тебе мало острых ощущений от операций и бесконечных очередей к уродам в белых халатах? Чего от смерти бежать?

АНФИСА. Я стою на месте.

МАША. Да неужели? А кто каждый день сжирает по десять пачек таблеток и на уколы ходит? Я, что ли?

Взяв чашку, пьёт.

АНФИСА. Интересно! Я убегаю от смерти, а ты за смертью бежишь… Следовательно, смерть – между нами? А если так, то одна из нас, получается, мёртвая, а другая – живая.

МАША. Так получается, потому что ты берёшь за основу Эвклидову геометрию! А по геометрии Лобачевского расположение смерти относительно нас хрен вычислишь, даже если ты, я и она бежим по одной прямой. Ты круто обломаешься, если тут на умняк подсядешь!

АНФИСА. Откуда ты столько знаешь про геометрию Лобачевского?

МАША. Как – откуда? Помнишь Наташку, которую я сюда приводила?

АНФИСА. Такое разве забудешь!

МАША. У неё был бойфренд, Серёжка. У него над кроватью висел портрет мужика. Как-то раз Наташка, прыгая на Серёжке, заметила, что он смотрит на этот самый портрет. Она сразу спрыгнула и спросила, что это за мужик. Сережка сказал: «Это Лобачевский!» Наташка, естественно, поинтересовалась, зачем он на него пялится. И Серёжка ей отвечает: «Он доказал, что параллельные прямые пересекаются. Пересекаются, представляешь? А уж если параллельные прямые пересекаются, то как можно не сомневаться в том, что противозачаточные таблетки не подведут? Колючий взгляд Лобачевского помогает мне ни на одну секунду не забывать, что не сомневаться в этом нельзя! А значит – необходимо всё время быть начеку!» Таков был ответ Серёжки. Потом Серёжка ей рассказал и про остальные теории Лобачевского.

АНФИСА. И она его поняла?

МАША. Конечно. А как его можно не понять – он только три слова знает! И производные. А Наташка целых два года училась на юридическом факультете! Теперь торгует зубными щётками в переходе. Когда подваливают менты, она им читает лекцию, и они её слушают до конца, не перебивают. Потом берут только одну щётку.

АНФИСА. Я её не дослушала до конца, когда она начала грузить меня нейро-лингвистическим программированием. Лобачевский уже только потому внушает мне недоверие, что его фамилия вылетает из её рта!

МАША. Окей, забьём на неё. Итак, смерть находится между нами. Делаем вывод, что либо ты, либо я уже не на этом свете. Так кто из нас, по-твоему, разлагается?

АНФИСА. Я. Ведь если я боюсь смерти – значит, она овладела моим сознанием. Ты – потому, что за смертью бегает только тот, кому надоело заживо разлагаться.

МАША. Нет, тут меня не запутаешь! Я с деканом филфака два раза в баню ходила. У каждой личности есть десятки причин гоняться за смертью! Главное – найти их, эти причины, что не так просто! Для этого нужно кардинальным образом переструктурировать подсознание с помощью специальных психологических тренингов.

АНФИСА. Да зачем этим заморачиваться? Ты бредишь?

МАША. Если скажу – ты будешь орать, что это взрыв мозга! Ладно, ори. Короче, всё это пересекается с путём воина. Я не очень-то фанатею от Кастанеды, но не могу придраться к тому, как он обозначил изъян самоутверждения.

АНФИСА. Если это – взрыв мозга, то разве что одноклеточного. Стрельцова, зачем ты так опозорилась? Ведь могла бы и промолчать!

МАША. Овца! Ты ходишь по льду, думая, что это – река! Река – подо льдом.

Щёлкает замок, гремит дверь. Замок опять щёлкает. Входит Гюльчихра в юбке, блузке и пиджачке, с сумкой на плече и с пакетом в руке.

МАША. Привет, Гюльчихра!

ГЮЛЬЧИХРА. Привет. Анфиса, полпачки положить в кашу?

АНФИСА. Да.

Гюльчихра выходит. Анфиса с Машей пьют чай.

АНФИСА. Так что в тебе тебя не устраивает?

МАША. Не знаю. Я не особо склонна к самокопанию. Искать что-то внутри себя – удел тех, у кого снаружи ничего нету. Но я предчувствую катастрофу с самооценкой.

АНФИСА. А, поняла! Тебе кто-то нравиться начинает?

Маша кивает.

АНФИСА. Девочка или мальчик?

МАША. Мальчик. И девочка.

АНФИСА. Кто они? (ставит чашку.)

МАША. Не они, а она – когда на ней юбка, и он – когда на ней брюки. То есть, на нём.

АНФИСА. А каким местоимением обозначается эта личность, когда на ней нет одежды?

МАША. Ну, ты тупица, блин!

Поднимается, ставит чашку и, наклонившись к уху Анфисы, что-то ей шепчет.

АНФИСА .(толкнув ее на диван) Ты что, кукукнулась? Тебе университетских сосалок мало?

МАША. (смеясь): Да ты, я гляжу, ревнуешь!

Входит Гюльчихра в белых брюках и синей кофте.

АНФИСА. Машка, ты – идиотка! Если ты её тронешь, она тебя по стене размажет и к ней приколет ножом!