Ты еси!..

Бог дал каждому народу пророка, говорящего на его собственном языке.

    Иоганн Вольфганг Гёте

Понимая, что не перепрыгну пропасть глубиной сотню метров, я на бегу сжал кулак и вколол в вену дофу. Всё произошло очень просто – и очень привычно: закреплённое на запястье совсем небольшое титановое хранилище передало сигнал в находящийся под металлом оболочки шприц. Моментально отреагировав, выскочила иголка, выделилось обезболивающее; металлическое жальце проткнуло кожу, нашло вену и вонзилось в неё. Бесцветная дофа тут же устремилась через миниатюрный биологический туннель, по кровяной дороге, и почти мгновенно попала в необходимые отделы моего тела. Едва почувствовав воздействие дофы, я немедленно ощутил обязательно приходящие с ней эйфорию, сумасшедший азарт, предельную уверенность, граничащую со смертельным самомнением… Ноги, которыми управлял до того, будто заработали отдельно от меня; я не потерял контроль над собой, однако теперь действовал на уровне сверхынтуиции. Зная, что нужно бежать и прыгать, я нёсся, ускоряясь посекундно, даже ещё стремительнее, и, приблизившись к опасному краю, перемахнул на другую сторону по скоростной десятиметровой дуге. Скажете, невозможно? Ха! Дать вам дофу, попробовать?…

На соседнем доме, где только что оказался, я не видел его.

«Засел где-то?» – промелькнула в мозгу автоматическая мысль.

Корректоры, изначально смешенные с дофой, делали мой ум ясным и прозрачным, я мыслил практически как всегда, только – быстрее. Намного, гораздо быстрее. И увереннее.

Я был уверен: его нет рядом. Если он и спрятался, то дальше, потому что отсюда открывался слишком явный, слишком детальный обзор. Единственное место, подпадавшее, так сказать, под подозрение, – бетонный параллелепипед с железной крышей.

Подбежал-подпрыгнул туда. Дверь, и заперта на висячий замок. Вероятность, что он за пять-десять, ну ладно, пятнадцать секунд, которые выиграл у меня, успел взломать замок, скрыться в здании и вернуть порушенное, в целости и сохранности, на должные места, – такая вероятность более чем ничтожна. Значит, отбрасываем вариант.

Рука скользнула за пояс, пальцы крепко сжали лучестрел, и когда, отреагировав на мои генетические данные, считанные с ладони, раскрылась пневматическая кобура, я выхватил оружие. Рука сжалась в локте, приближая пушку к лицу. Не блестящая на солнце (сделана с применением специального, гасящего блики вещества), гладкая, удобная, небольшая – идеальное орудие наказания. По-другому – модифицированный бластер, умеющий стрелять тонкими пучками лазерного излучения, или отрезками, как попросту называем их мы, агенты РиНа.

Глаза быстро скользнули влево-вправо, вправо-влево – ни движения. Тогда, не убирая лучестрела, метнулся к левому краю здания.

«Так и знал, – тут же подсказало сознание, – больше домов поблизости нет. Он засел где-то тут».

Удивительно хладнокровный, нечеловечески логичный, скорый на мысль и действие – вот каким становился человек под действием дофы. Безусловно, необходимо пройти множество тренировок, а также привыкнуть к действию недавно разработанного усилителя, однако первоочередная заслуга – дофы. Она, придуманная и осуществлённая учёными России Советов, активировала скрытые резервы тела, мозга, нервной системы, менее чем за секунду превращая обыкновенного агента в супермена. Что за невидимые, неощущаемые, непонимаемые возможности таим мы внутри нас самих? Почему сумасшедшие люди зачастую обладают способностями, которые кажутся нам, статистически нормальным, сверхъестественными? На сей вопрос не могут пока ответить и создатели дофы.

– Ганс, – громко и жёстко произнёс я – просто сказал, и всё, без прикидок и размышлений. – Выходи и сдавайся. Вероятность, что тебя не найду на крыше единственного дома, стремится к нулю. Мимо не пробежишь – замечу и пристрелю. Если же стану искать и ты на меня выскочишь – а ты выскочишь, – то пришью сто процентов. Понял? Тогда считаю до пяти.

Дофа меняла в организме и человеке всё, вплоть до речи, становившейся, может, немногим более механической, зато продуманной, взвешенной, безапелляционной и семантически нерушимой. А всего-то нужны считанные миллилитры «волшебной» жидкости… или того меньше.

– Раз, – принялся, как и предупреждал, отсчитывать я. – Два… Три…

Мои губы только-только изготовились проговорить первую букву в следующей цифре, когда справа в поле зрения попалась худая сутулая фигурка. Мужчина с растрёпанными короткими чёрными волосами, в испачканной верхней одежде офисного служащего, перекувырнулся и выстрелил из минимёта, не столь давно изобретённого младшего брата пулемёта.

Я отскочил назад и прижался спиной к бетонной коробке, что минуту назад разглядывал.

– Зря ты это делаешь! – крикнул я.

– А ты попробуй меня поймать! – заорал в ответ Ганс. – Попробуй!

– Когда-нибудь, – медленно, с расстановкой сказал я, – у тебя закончатся патроны.

Финал моей фразы совпал по времени с щёлкающим звуком, доносившимся оттуда, где стоял Ганс.

– Вот и закончились.

Я выпрыгнул из укрытия и взял Ганса на мушку, прежде чем он перезарядил минимёт. Ему надо было всего лишь нажать кнопку и подождать одну-две секунды, пока механизм дошлёт обойму с патронами, – вот только этих одной-двух секунд я Гансу не предоставил.

Ганс криво усмехнулся.

– Ты ошибся, Ильин.

– Мне платят не за то, чтобы я всегда оказывался прав, а за устранение ублюдков вроде тебя.

– Да? И кто же счёл меня ублюдком?

– Компетентные люди.

Новая гримаса на его лице. Вдруг он начал отходить назад.

– Лучше не двигайся, – предупредил я.

Ганс покачал головой.

– Я не имею никакого отношения к бунтовщикам.

– Правда? – Я сделал пару шагов в его направлении, чтобы ликвидировать увеличивавшийся между нами разрыв. – А кто поставлял им машины?

Опять усмешка, теперь скорее грустная, чем саркастическая.

– Это верно, это да. Я поставлял машины – но не знал кому.

– Незнание не освобождает от ответственности, – выдал я всем известную аксиому.

– Но не те машины.

– Не те?

– И они мне не платили. Я даже их не видел. Только каждую неделю, в понедельник, получал в почтовом ящике несколько упаковок «пыли». На их продаже и зарабатывал.

– Вот ты и подписал себе смертный приговор. Поздравляю.

– Да без разницы.

Он не прекращал отступать. И странно лыбиться.

– Ещё шаг, и стреляю.

Я положил палец на сенсор, не знаю, видел ли он это. Думаю, видел – или, во всяком случае, догадывался, что у меня на уме. Да тут, собственно, и дурак сразу сообразит, а Ганс, судя по тому, как долго ему удавалось водить нас, «ринов», за нос, далеко не дурак.

– Стреляю, сказал, – повторил я властно, – либо ты свалишься за край, и тут уж тебя точно ничего не спасёт. Пролететь сто метров и выжить после столкновения с безысходной прочностью асфальта… – Я тоже выдал усмешку, сочтя это неплохой идеей.

Ганс молчал; отходить ему, действительно, стало некуда. Он кривил губы и смотрел на меня исподлобья.

Я начал приближаться.

Ганс оставался неподвижен. Затем его голова плавно качнулась из стороны в сторону, и он легко, без волнения оповестил меня:

– Будь вы прокляты.

– Уже, – безразлично отозвался. – Ты не первый, кто проклинает «Розыск и наказание».