Питомцы апокалипсиса

Расстрел прекратился. Нервный срыв Юли захлебнулся, потратил весь магазин. Какое-то время девушка-ананси лежала в моих объятиях, мягкая, тихая, расслабленная. Тепло ее кожи растекалось по моим рукам.

– Стас, – прошептала моя хозяйка. – Нам пора на завтрак.

– Пора, – сказал я.

Мы не двигались. Не отпускали друг друга. За дверью квартиры ее ждал ад.

Я убрал пальцем черно-алую прядь волос с острой как бритва щеки Юли. Я слышал, как она думала. Возможно, из-за того, что ее глаза смотрели близко-близко в мои. Возможно, из-за того, что ее губы касались моей кожи. Возможно, из-за того, что я просто хотел этого – не любить ее, но понять.

– Забирать твою боль – вот такая она, моя природа, – брякнул я, и Юля тихо заплакала.

Моя вечно голодная губка потянулась к ней, чтобы снова забрать всю боль. Но у Юли ничего не болело. А слезы из золотых глаз текли и текли – тихие, спокойные, кристально-чистые, в скользящих бликах от лампы.

Боль без слез. Слезы без боли. Бывают у ананси слезы счастья?

Глава 9

Внизу золоченый купол «Диснейленда» сверкал в лучах Света. Блеклое, почти прозрачное солнце зависло на одном месте. Секунды замерли. Ультрамариновый бронекрыл подо мной плыл против мощного ветра, особо не напрягаясь. Облачное покрывало сверху так и норовило куснуть мне макушку.

Мимо синей вспышкой пронесся бронекрыл Маны. Вихрь кофейных волос взметнулся над ярким панцирем зверя.

В узкой ложбине между огромными синими пластинами крыльев я выгнулся вперед и ухватился за рога над клиновидной мордой. В позе мотоциклиста на спортивном байке я понесся навстречу разговору с Маной, возможно, навстречу завершению истории моей жизни – если все выйдет неудачно – прямо на юго-восток. Бесконечный столб Света накрыл нас.

Сегодня ночью лучше бы не ложился. Опять во сне я был Леной. Мои босые ноги шли по холодному липкому полу. Сквозняк раздувал ночную рубашку, и легкая ткань хлопала меня по коленям. Затем сон сменился другим, передо мной из темноты возникли мама и высокий мужчина в синем мундире. Тени полностью скрывали их лица.

Когда после завтрака я нашел Ману в луна-парке, бразильянка нещадно втаптывала ботбоксера в маты. Стальные щупальца пытались обтянуть ее смуглые ноги в трениках, но быстрые руки в шрамах пресекали попытки жесткими блоками.

Я стоял неподвижно за ее спиной. Моя рука в кармане штанов нервно гладила упаковку бинтов. Меня учуяли, как злая брошенная кошка чует тихую мышку, на которой можно отыграться. Мана завернула пару верхних щупалец бедному ботбоксеру за голову и прошипела, что вчера на завтраке чья-то алинижна, инопланетная принцесса села к ним за стол и позвала Дарсиса на танцы.

– Она возомнила себя бессмертной? – закричала Мана, ударив головой ботбоксера об пол. Мне послышался хруст внутри металлической шеи.

– Это все неважно, – сказал я. – Перед этим Юля соврала мне, что договорилась идти танцевать с Дарсисом. То есть теперь-то мне понятно, что она соврала. Похоже, чтобы не разоблачиться, моей хозяйке пришлось вылезти из раковины. Она играет со мной.

– Дарсис согласился! – прорычала девушка. Я молчал.

Прерывистое дыхание. Лихорадочный блеск в глазах. Глухой голос. Разве можно что-то ответить на такую боль?

Мана скрутила еще одно щупальце немыслимым узлом. Сталь жалобно скрипела.

– Зачем она соврала тебе? Зачем влезла к нам?

– Чтобы я не пытался помешать ее отправке на орбиту.

Мана сказала «стоп», и ботбоксер включил спящий режим. Девушка вытерла потный лоб рукавом тренировочной рубашки.

– Когда?

– Сразу после танцев.

Мана приблизилась. Несмотря на свою боль, она спросила:

– А ты?

– Я останусь в Центре до семнадцатилетия Юли. После ее отлета мне прекратят вкалывать «сыворотку».

– Это же хорошо.

Я попытался представить жизнь без ежедневных инъекций:

Пение птиц,

Запах дождя…

Мозги – вы точно тут?

Вышло не очень.

– Но сейчас «сыворотка» во мне, – я потянул Ману за рукав рубашки. – Идем. Нам нужно лететь отсюда.

– Лететь? Куда?

– Туда, где нас никто не услышит. Быстрее.

Мы побежали в питомник. Искусственно выведенные карликовые единорожки, тигры и слонотопики бросились лизать нам колени. Отпихиваясь от мимишных зверят, мы взяли под уздцы двух ультрамариновых бронекрылов, и вывели пластинчатых животных из стойл на улицу.

Когда бронекрылы взмыли вместе с нами к белоснежным облакам и невзрачному солнцу, я указал Мане на юго-восток, в сторону нашей рощи.

Над рощей взлетников нас поглотило облако белых лепестков. Словно рой небесных фонариков, невесомые цветы неслись вверх, в стратосферу, обтекая панцири бронекрылов. Мой «байк» распахнул пасть, полную кривых жвал, и смачно зачавкал залетевшими внутрь лепестками. В рот мне тоже попала мякоть, кислая как квашеная капуста. Бе-е-е…

Попытался выплюнуть, но еще с пяток лепестков сразу забилось за щеки. От пяток к горлу накатила волна тошноты, глаза заслезились, взметнул ладонь ко рту, плотно прижал – кхе, кхе – быстро выхаркал в нее мокрые, похожие на моллюсков комки. Фу! Потряс рукой. Гадость отлипла и полетела вверх, в никуда.

Лысые, покинутые распустившимися цветами взлетники корячились над отвесным оврагом. Оба бронекрыла без команды дружно спикировали на открытый треугольник травы над самым обрывом. Граница территории Центра пряталась в леске за оврагом. Никакой зверь питомника не пресечет ее без приказа ананси. Людям – широкий простор, но только внутри загона.

Мана ловко спрыгнула с высокого панциря. Половину ее смуглого лица закрывал белоснежный платок. Валькирия во всей красе. Всегда предусмотрительная, всегда успешная. Вот почему все девчонки в Центре ее тихо ненавидели.

Шатаясь, я сполз с бронекрыла. Близкий как никогда Свет ослеплял. Зонды кружили вокруг белого столба, точно черные мухи вокруг мяса на прилавке.

– Слюни вытри, – сказала Мана, снимая платок.

Я вытер.

– И слезы.

Вытер.

– Ну?

Собираясь с мыслями, я протянул ладонь к пасти бронекрыла. Широкий язык выполз между жвал и облизал влажные следы «моллюсков».