Королева. Выжить и не свихнуться

– А теперь прощайте, леди Дадли! Я желаю вам примирения с мужем и скорейшего выздоровления. Сообщите, если надумаете присоединиться ко двору. Думаю, я найду вам место в своей свите.

Если сделать ее фрейлиной, это поможет держать в узде ее мужа. Да и мне будет проще свыкнуться с мыслью, что мы никогда не были и не будем вместе.

Наконец я вышла за дверь, позволив Роберту пройти вовнутрь. Позвала врача:

– Поль, вам придется еще раз осмотреть леди Дадли! Дело крайне деликатное. Кажется, у нее какая-то женская болезнь, которая, возможно, стала причиной бесплодия. К тому же, она вызывает боли. Правда, леди Дадли не подпускает к себе лекарей-мужчин, так что вам придется притвориться бесполым существом.

Он покачал головой, затем пообещал, что придумает что-нибудь. И ему придется что-то придумать, потому что до первой женщины, получившей высшее образование и ставшей врачом, мы с леди Дадли доживем, только если выпьем зелье бессмертия!

Глава 20

Ох уж эти дела судебные!..

Следующие две недели прошли под знаком Фемиды. Я присутствовала на нескольких судебных разбирательствах, сидела молча, с надменным и холодным лицом, стараясь не выдать своих эмоций, несмотря на то, что их было предостаточно. Нам удалось раскрыть заговор против королевы, в ходе которого настоящую Елизавету отравили, меня чуть было не убили, а Роберта ранили.

Но я не вмешивалась, позволив решать все суду, и нисколько не удивилась вынесенному им вердикту. Всех до единого приговорили к смертной казни. Заговорщики уже однажды потеряли головы, вскруженные папскими посылами и обещаниями, и вскоре должны были потерять их во второй раз, но уже на плахе.

В Звездном Зале я выслушала не только судей, но и мольбы заключенных о помиловании. Во дворце же меня осаждали их родственники, заваливали прошениями, умоляя проявить сострадание и заменить смертную казнь пожизненным заключением. Но я оставалась холодна к мольбам, но лишь до той поры, пока ранним апрельским утром с многочисленной свитой не прибыла в Тауэр.

На этот раз мы въехали в крепость не через Ворота Изменников, сквозь которые Елизавету привезли сюда в марте 1554-го, а через центральный вход. Но так же, как и в тот раз – об этом рассказывал старый маркиз Винчестер, который обожал делиться воспоминаниями, хотя его об этом никто и не просил, – во внутреннем дворе меня встретили служители в ливреях и солдаты в доспехах. Правда, настроение у меня было куда более оптимистичное, чем, подозреваю, у Елизаветы пять лет назад, когда та еще не знала, выйдет она из Тауэра живой или нет.

Но так же, как и в тот раз, в центре внутреннего двора стояла плаха. Когда-то на ней обезглавили Джейн Грей, сейчас же ее соорудили для пятерых изменников, приговоренных к смертной казни.

С трудом оторвавшись от ее созерцания, вернулась в реальность. Меня приветствовал сэр Генри Бэдингфилд, констебль крепости, который, оказалось, следил за Елизаветой, когда ее держали в Тауэре. Я благосклонно приняла церемониальный поклон пожилого служителя, затем, когда установилась тишина, поняла, что от меня ждут речей.

Ну, раз вы этого так хотите…

– Я не держу на вас зла, сэр Генри, – сказала ему, – потому что пять лет назад вы исполняли свою работу и делали ее хорошо. – Затем я повернулась к замершей свите и произнесла торжественную речь, которую придумала по дороге из дворца в Тауэр: – Уже несколько королев Англии превратились в узниц этой крепости, где по велению людского и божественного суда и оборвалась их жизнь. Я же из узницы стала королевой. Именно поэтому я никогда не забуду милосердие Божие и в благодарность Ему буду так же милосердна к людям!

Установилась тишина, которую, впрочем, довольно скоро нарушили восторженные крики. Ну, раз кричат, значит, не перегнула палку и подвела всех к мысли, что проявлю милосердие в память о том, что вышла из Тауэра в целости и сохранности, а не по отдельности с собственной головой.

Проходя мимо злосчастной плахи, почувствовала, как по позвоночнику пробежали мурашки, вызывая дрожь отвращения, и все более укрепляя меня в мысли о правоте того, что я собиралась сделать. Тем временем констебль докладывал, в каких условиях содержались заключенные. Надо признать, жили они вполне комфортно, а кормили их даже лучше, чем питалось большинство горожан среднего сословия. К тому же, каждому из титулованных заговорщиков позволяли держать двух слуг и выбирать удобную мебель для своей тюремной камеры.

И я решила сперва навестить самого главного.

Архиепископ, завидев меня, вскочил из-за стола, заваленного свитками, за которым он писал, подозреваю, очередное прошение о помиловании. Я оглядела просторную, с удобством обставленную комнату: небольшую кровать с распятием над ней, резной комод, полки с книгами, зажженный камин в углу. Ему позволяли топить, так как пожилой мужчина жаловался на боли в суставах, усилившиеся из-за холода подземелья. Единственное, что отличало тюремную камеру от гостиничного номера – решетки на узком полукруглом окне, расположенном под самым потолком.

– Ваше величество! – пожилой архиепископ поклонился с таким рвением, какое только позволяли его старые кости. Правда, можно было еще пасть ниц к моим ногам… Но он и так упал настолько низко, что дальше уже было некуда. – Я и не смел надеяться, что вы почтите меня вниманием!

– А почему бы королеве не навестить доброго друга и члена моего Тайного Совета? – учтивым тоном спросила я, пройдясь по тюремной комнате. Не сомневаюсь, в похожей ожидала своей участи и Елизавета. – К тому же, у вас так много доброжелателей, которые завалили меня просьбами о помиловании. Они заверяли меня, что вы полностью раскаялись в содеянном, и я пришла убедиться в этом лично.

Затем позволила ему долго и пространно каяться. Архиепископ настолько увлекся, что по морщинистому, осунувшемуся лицу бывшего придворного пролегли дорожки от слез. Наконец, прервав поток его речей, произнесла:

– Вашему деянию нет оправданий. Единственную милость, которую готова я проявить, – это позволить искупить свою вину, послужив во славу Короне и вашей королеве. – Замолчала, позволяя осмыслить сказанное. – Следующей весной уходит экспедиция к берегам Америки. Я собираюсь осваивать территории севернее тех, где испанцы основали свои колонии. Там простираются огромные плодородные земли, и, если мы укрепимся на них, это даст Англии невероятные возможности в будущем. Помимо военных кораблей в плавание отправится еще несколько с переселенцами. Кто-то пойдет на такой шаг добровольно, кто-то лишь потому, что это единственная возможность выйти живым из тюрьмы. Думаю, вы догадываетесь, кто двинется в путь. Нищие, воры, убийцы, браконьеры, осквернители церквей…

Архиепископ вежливо склонил голову, ожидая продолжения. Но мне было ясно, что он уже понял, о чем идет речь.

– Я дарую вам жизнь в обмен на верную службу Короне. Вы будете сопровождать колонистов в новый мир, в Новый Свет. Понесете Слово Божие, будете поддерживать страждущих и наставлять тех, кто из-за трудностей готов потерять веру.

Я не спешила, но архиепископ сразу же дал свое согласие.

– Ваше величество, я благодарю за вашу милость! Господь да сохранит вас и продлит ваши дни!

Он поцеловал мою руку, а затем упал в ноги и коснулся губами края платья. Ну что же, сделка оказалась взаимовыгодной. Он сохранил себе жизнь, а я избавилась от мучительных размышлений о судьбе заговорщиков.

Оказалось проще простого – выслать их из страны навстречу приключениям!..

Да, надо будет не забыть его предупредить, чтобы не слишком уж навязывал Слово Божие коренным племенам Северной Америки, а то колонию вырежут раньше, чем прибудут корабли с новыми поселенцами…

– Надеюсь, вы осознаете, архиепископ… Видите, я даже готова вернуть ваш титул! – С этими словами бросила взгляд в лицо предателя – оценил ли глубину королевской милости? – В Новый Свет вы отправитесь как представитель протестантской, а вовсе не католической церкви! Я потребую от вас клятву верности.

Оставив заключенного поразмыслить о судьбе, поспешила покинуть Тауэр. Это место плохо на меня действовало. Казалось, за каждым углом, за каждым поворотом извилистого темного коридора меня поджидает вооруженная охрана, готовая схватить и посадить в клетку, а потом обвинить в том, что я – самозванка, похитившая тело королевы.

Легче стало лишь после того, как верховая езда проветрила голову, разогнав глупые мысли и тяжелые думы. К тому же, дела утряслись наилучшим образом. Не прошло и дня, как архиепископ Хит, епископ Оглторн и другие заключенные изъявили искреннее желание променять прогулку к плахе во дворе Тауэра на поездку в страну невиданных возможностей…

В Америку.

Единственное, государственный секретарь остался недоволен, упрекнул меня в мягкосердечности, а еще и в расточительстве. Ведь содержание изменников обходилось казне в целых два фунта в неделю, а до весны еще далеко!

В отместку я обвинила его в скупости. И нечего жаться!.. К тому же, с деньгами стало значительно лучше. Торговля возросла, а производственники, которым я снизила налоги, не только возлюбили меня горячо и преданно, но и серьезно увеличили объемы, с чего мы получали дополнительные сборы. Уильям на мои слова обиделся и пробурчал насчет того, что если уж я встала на сторону изменников, то, быть может, проявлю снисхождение и к Роберту в бракоразводном процессе? Не означает ли это, что, поправ законы морали и освободив его от уз брака, я возведу на трон нового короля из рода Дадли?

Нет, это ничего означало, потому что я не собиралась вмешиваться в личные дела четы Дадли.

Тот процесс все же состоялся, но Роберту в очередной раз не повезло. На церковном суде председательствовал архиепископ Джуел, рьяный протестант и поборник семейных ценностей, который не оставил лорду Дадли ни единого шанса на развод. Правда, я на заседании не присутствовала. Мне позже доложили, в деталях и лицах.

Все остались при своем. Роберт – при жене, Эми – при муже. Я же, как всегда, ни с чем.

Чтобы не терзаться размышлениями, загрузила себя работой. Поль Нонниус с моей подачи боролся с врачами, которые, словно прилипчивая инфекция, не сдавали своих позиций без боя. Законы о дезинфекции и санитарии они встретили со скрипом, но дело медленно продвигалось. Я же занималась вопросами водоснабжения и канализации, отчего Лондон стал значительно чище. Затем собрала мэров крупных городов и в приказном порядке потребовала ввести те же самые меры во вверенном им хозяйстве.

Затем попросила Роберта подыскать способных управляющих, потому что не забыла о своей мечте открыть несколько кофеен в центре Лондона. В дело я вкладывала собственные деньги, которые, как оказалось, у меня водились. Отец Елизаветы, Царствие ему Небесное, оставил дочери поместья и землю, сделав ее одним из крупнейших землевладельцев в стране. Имущество приносило приличный доход в десять тысяч фунтов годовых.

Почему бы не рискнуть?

Да и риска особого не было. Я была уверена, что дело выгорит! Так оно и вышло. В первые дни после открытия «Королевских Кофеен» их чуть было не растерзали желающие попробовать напиток любимой королевы со сдобной выпечкой. Они выстраивались в устрашающих размеров очереди. А когда я еще и почтила вниманием каждое заведение…

Лорд Дадли долго смеялся над тем, как гвардейцы расталкивали народ, чтобы расчистить мне проход внутрь.

Кстати, после истории с его бракоразводным процессом с Робертом я решила держаться дружески, не забывая о дистанции. Что именно решил Роберт, не знала, но приступы ревности, которыми он изводил в последнее время, прекратились. Кажется, он занял выжидательную позицию. Как только у него зажила рука, мы вновь принялись играть в теннис и выезжать за город.

Кроме удачного проекта с кофейнями, который я собиралась продолжать, открыв заведения в других городах страны, меня радовали картофельные ростки, появившиеся в королевском саду. Я навещала их каждый день, умиляясь зеленым листочкам, чем, подозреваю, вводила в недоумение садовников и фрейлин. Ведь вокруг столько прекрасных, благоухающих цветов!.. Зачем тыкать пальцем в маленькие зеленые стебельки и радоваться, словно это настоящее денежное дерево?

Если бы они знали, какие планы у меня на этот овощ!

Я даже написала письмо Филиппу Испанскому, в котором кокетливо попросила прислать еще пару ящиков картофеля. Надеюсь, ему не составит труда, а мне будет приятно…

Оказалось, не составит. Правда, все вышло не так, как я думала. Филипп ответил, что давно и безвозвратно погибает от любовной лихорадки и, в довесок, пребывает в затяжном недоумении, так как до сих пор не получил вразумительного ответа на свое брачное предложение. Поэтому намекал, что не прочь приехать в Англию на «смотрины».

Ага, с двумя ящиками картофеля!