Актея

– Нерон! – вскрикнула Актея не своим голосом. – Взгляни на эту пурпурную тень за Тибром. Там! Там! На склоне Ватиканского холма.

Он взглянул по направлению ее руки, опустился на колени подле ее ложа и погрузился в созерцание игры красок на облаках.

Формы, краски, музыка, стихи – все это затрагивало лучшие струны его натуры, заглушавшиеся обыкновенно безумием и преступлением. Глаза его приняли задумчивое выражение, лицо смягчилось, улыбка заиграла на губах.

– Ах! – сказал он. – Как прекрасно! Взгляни, Актея, на эту полосу тени, взбирающуюся на холм. Края ее почти багряного цвета, а к середине она темнеет. Она кажется черной, но это обман зрения – она великолепного пурпурового цвета. Смотри, смотри: верхушки деревьев вышли из тени; листья отливают золотом на солнце. Сейчас река у того изгиба засияет, как золотая рамка вокруг картины. Ах! Вот! Вот…

С полуоткрытым ртом, с разгоревшимся лицом, он молча любовался переливами красок. Потом спросил:

– Бывают ли такие картины в вашем далеком Самосе, среди его оливковых и гранатовых рощ?

Актея отвечала, слегка вздохнув:

– На Самосе мы наслаждались солнечным светом, а не тенями, а когда наступал вечер и загорались звезды, пастухи начинали играть на свирелях, и легкие пары неслись по склонам холмов. Нам не нужно было управлять миром, мы жили настоящей минутой, не думая о завтрашнем дне.

– Один из наших поэтов проповедовал нам то же, – заметил Нерон.

– Но вы, римляне, не можете понять этого, – вздохнула она.

– Неужели ты жалеешь о холмах своего Самоса, Актея? – спросил он. – Подумай, ты здесь, в доме Цезаря, и сам Цезарь преклоняет перед тобой колени.

Он наклонился и прикоснулся губами к ее руке. Глаза Актеи засверкали.

– Нет, – сказала она, – я не жалею о Самосе, потому что Цезарь любит меня.

– Да, я люблю тебя, маленькая Актея! – воскликнул он, сжимая ее в объятиях так, что она вскрикнула. – Я люблю тебя и буду любить еще больше. Ты будешь императрицей, Актея, императрицей мира, потому что я женюсь на тебе, что бы ни говорили законники и сенаторы.

Она вскочила и воскликнула:

– Если так, убей Тигеллина!

Случай спас жизнь любимца, потому что Нерон, увлеченный страстью к Актее, без сомнения исполнил бы ее желание. Но прежде чем он успел ответить, на террасу вошел толстый офицер, которому поручена была казнь Тита. Он был бледен, как привидение, и ноги его, казалось, прилипли к полу.

– Ну, – сердито сказал Нерон, – что тебе нужно?

Губы воина зашевелились, но голос изменил ему.

– Говори, мошенник! – вскрикнул Нерон. – Что тебе нужно здесь?

Актея дотронулась до его руки с тщетным намерением обуздать его вспыльчивость.

– Центурион, – пробормотал офицер, – которого ты приказал казнить на Яникулуме…

Нерон поднялся на ноги.

– Ну что же? – сказал он. – Ты пришел рассказать мне о его смерти? Да что ты дрожишь? Ведь я не тебя велел казнить.

– Он… он… – бормотал, заикаясь, офицер.

– Да говори же, – крикнул Нерон, – или, клянусь богами, я заставлю тебя замолчать навеки!

Наконец солдат овладел собой и твердо произнес:

– Мы встретили на Форуме весталку Паулину, и она помиловала его.

Дикий крик вырвался из груди Цезаря; он схватил тяжелое кресло и с силой сумасшедшего пустил им в офицера. Оно ударило его в грудь, он опрокинулся навзничь и упал через низенькие перила в сад.

Нерон бросился на ложе рядом с Актеей и расхохотался. Потом он сказал:

– Боги, если только есть боги, большие шутники, Актея!

– Как так? – спросила она.

– Да как же? – отвечал император, продолжая смеяться. – Человек оступился, встряхнул нас немного, его секут до полусмерти. «Хорошо! Прекрасно, – говорят боги, – и поделом ему». Через несколько времени другой человек спускает с лестницы римского императора. Я приказываю отрубить ему голову. «О, нет, – говорят боги, – пусть его убирается подобру-поздорову». Затем является солдат, который никому не сделал вреда, и я убиваю его. «Ха! Ха, – смеются боги, – вот так штука!» Кстати, – продолжал Нерон, – надо посмотреть, жив ли он.

Он встал и заглянул в сад. Солдат лежал неподвижно.

– Я думаю; что он умер, – заметил император совершенно равнодушно. – Однако он вовсе не украшает цветника, не мешало бы его убрать оттуда.

Актея хлопнула в ладоши и шепнула несколько слов вошедшей женщине. Спустя несколько минут толпа рабов появилась в саду. Они подняли тело и унесли его во дворец.

– Так ты думаешь, – сказала Актея, – что богов нет?

– Я вовсе не думаю о них, – отвечал он, – какое дело мне или тебе, есть ли на Олимпе или в Гадесе боги или нет. Во всяком случае, они не являются теперь людям, как во времена Энея, я хотел бы быть на месте старого Анхиза, хотя, – прибавил он задумчиво, – не знаю, променял ли бы я тебя на Венеру.

Она покачала головой и воскликнула:

– Ты не заставишь меня молчать лестью! Я верю в богов, и мне есть дело. Чья же рука мечет перуны с неба; если не Зевсова? Кто обновляет славу утра, если не Аполлон? Кто поднимает волны на океане и одевает глубину тьмою, если не Посейдон? Кто влагает любовь в сердца мужчин и женщин, если не Афродита?

– Кто заставляет меня напиваться каждую ночь, если не Вакх? – подхватил Нерон, передразнивая ее голос. – Рассуждай об этих вещах с Сенекой, Актея: он философ, а я – я артист.

Они помолчали; Нерон задумчиво играл с вышитым покрывалом Актеи. Потом он снова рассмеялся:

– А! Так человек, поколотивший Цезаря, еще жив. Забавно, не правда ли? Эта весталка любит соваться не в свое дело. Счастье ее, что она весталка.

Немного погодя он прибавил:

– Я хочу поговорить с этим центурионом. Мне нужно спросить его кое о чем. Я пошлю за ним, Актея.

Он кликнул раба и сказал ему:

– Ступай в преторианский лагерь и разыщи центуриона, который должен был быть казнен сегодня, но помилован. Проси прийти его сюда, во дворец.

Раб ушел, а Нерон предложил Актее заняться музыкой. Арфа, мантия, венок и золотое кресло принесли на сцену. Во время пения вошел Сенека с озабоченным и беспокойным лицом. Император встретил его с любезнейшей улыбкой и самым дружеским видом. Старый придворный заставил себя улыбнуться и, выразив свое восхищение пением, подошел к Актее.

– Он убил вестника, – сказала она вполголоса в ответ на его вопросительный взгляд, – и послал за солдатом.

– Вестник очнулся, – отвечал Сенека, – я слышал об этом от рабов.