– Что же? – сказала Актея.
Сенека пожал плечами, и выражение беспокойства снова явилось на его лице.
– Паулина слишком смела, слишком честолюбива, – пробормотал он скорее про себя, чем Актее. – Если он убьет теперь этого солдата, которого она помиловала, результаты могут быть очень серьезные.
Актея бросила на него быстрый взгляд из-под своих длинных ресниц и сказала с чисто женским лукавством:
– Паулина так же смела, как прекрасна.
Озабоченное лицо Сенеки на мгновение осветилось нежностью, а Актея провела рукой по лицу, чтобы скрыть лукавую усмешку.
Неосторожно пользуясь своим преимуществом, она продолжала:
– Через некоторое время Паулина перестанет быть весталкой.
Ловушка была слишком неискусно расставлена, и Сенека холодно ответил:
– Правда, но какое нам дело до этого? Разве у нас нет других предметов для разговора?
Разговор был прерван появлением императорского посла с центурионом.
Нерон рассеянно взглянул на них; он был в разгаре импровизации, напевая что-то вполголоса и аккомпанируя себе на арфе.
Тит остановился перед повелителем легионов, властелином всемирной Империи, которого несколько часов тому назад так бесцеремонно спустил с лестницы. Молодой человек был бледен и, казалось, постарел за это время. Волнение, которое он пережил за один день, подрезало его юность, и теперь он более чем когда-либо был римлянином и римским воином.
Тит пробудился от своих грез о счастье в оковах и перед лицом смерти. Спасенный случаем, он нашел двери своей возлюбленной запертыми для него. Подобно большинству римлян того времени, он придерживался стоицизма. Огорченный и утративший все надежды, он с нетерпением ожидал рокового удара, который, как он думал, должен был поразить его в доме Цезаря.
Нерон отложил в сторону арфу и пристально посмотрел на центуриона.
– Так ты и есть тот, кто поколотил Цезаря? – спросил он наконец.
Центурион молча поклонился.
– Гм! – сказал Нерон. – Но ведь ты не знал, что это был Цезарь?
Новый поклон был ответом на эти слова.
– Скажи же мне, – продолжал император, – поколотил ли бы ты меня, если б знал, что я император?
Центурион молчал.
– Подумай, воин, – сказал Нерон, – я твой император, поколотил ли бы своего императора?
После некоторого колебания Тит ответил:
– Не знаю, но думаю, что да.
Нерон расхохотался.
– Это мне нравится, – сказал он. – Люди, которые не боятся говорить правду, всегда полезны. Ну, на этот раз твоя голова уцелеет. Ты будешь служить у меня под начальством Бурра, и твоя главная обязанность будет состоять при Актее. Теперь, – продолжал он, вставая и потягиваясь, – пойдемте обедать. Говорят, Сенека, что в Киликии есть гробница какого-то древнего монарха, на которой написано: «Ешь, пей и веселись, все остальное пустяки!» Эта философия лучше твоих проповедей.
С этими словами он оставил террасу.
Тит, онемевший от изумления, встрепенулся и, отойдя к Сенеке, сказал ему вполголоса:
– Сегодня весталка спасла мне жизнь и, когда я благодарил ее, велела мне быть другом Сенеки. Я поклялся в этом.
Вторично в этот день легкая краска показалась на лице Сенеки.
– Я принимаю подарок весталки, и, – прибавил он, ласково улыбаясь Титу, – этот дар достоин дарящей.
После этого он и Актея последовали за Нероном в триклиниум [столовая в доме римлянина].
IX
Тит остался во дворце Цезаря.
Новая служба была ему не по вкусу. Он чувствовал себя свободнее в лагере, чем во дворце, и счастливее на поле битвы, чем в штате императора. Бурр был нездоров, и военный надзор за дворцом почти целиком падал на Тита. Он должен был заботиться о личной безопасности Цезаря, а это было нелегкой задачей, особенно когда Цезарь бывал пьян. Никто не мог предвидеть его выходок в пьяном виде. Он решился бы оскорбить самого могущественного, задеть самого отчаянного человека в Риме, и Тит думал про себя, что урок Брута не прошел бесследно для римлян. Калигула убит рабом, Клавдий – женой, и центурион удивлялся, как это Нерон до сих пор выходил целым из своих ночных похождений.
Впрочем, эти соображения не особенно смущали молодого человека: Нерон был его императором, и он считал своим долгом охранять его.
Обязанности его относительно Актеи нравились ему еще меньше. В то время свободные граждане Рима еще не привыкли служить на побегушках у рабынь. Впрочем, в этой службе не было ничего унизительного: римляне не считали постыдным исполнять обязанности лакея в доме своих цезарей, римская цивилизация еще не выработала тонкостей социального честолюбия.
По временам Актея смущала молодого солдата, требуя, чтобы он находился при ней с утра до вечера и сопровождал ее на улице. Это ему не нравилось, он чувствовал, что новые обязанности не могли содействовать возобновлению знакомства с Юдифью и что, кроме того, Нерон мог в один прекрасный день приставить к Актее какого-нибудь телохранителя постарше, а его отправить на Яникулум.
Впрочем, все обитатели дворца испытывали приятное изумление при мысли, что их головы еще держатся на плечах, и, следовательно, Тит находился не в худшем положении, чем его товарищи.
Однажды, когда он сопровождал носилки Актеи на Эсквилинский холм, им повстречалась Юдифь. Как раз в это время гречанка расспрашивала солдата о его сердечных делах и горестях. Тит отвечал очень сухо, наконец, раздосадованная, она устремила на него свои блестящие глаза и заговорила таким нежным голосом, что сердце его невольно дрогнуло. В эту минуту прошла Юдифь, не показав вида, что узнает его, и центурион мысленно проклял всех гречанок от Атланты до Актеи.
Другой раз, когда они шли по Форуму, какой-то молодой человек кивнул своему товарищу на Актею:
– Вот комнатная собачка Цезаря.
Тот отвечал, смеясь:
– На месте Цезаря я не посылал бы с собачкой такого вожатого.
Все это раздражало и оскорбляло его.
Некоторым вознаграждением для него было расположение Нерона. Этот своенравный государь решил почему-то, что Тит заслуживает его полного доверия. Даже в пьяном виде он не грозил ему бичами или крестом, напротив, уходя после пирушки в свои комнаты, он всякий раз при встрече с Титом говорил заплетающимся языком:
– Человек, поколотивший Цезаря, молодец.
В трезвом виде Нерон иногда выражал свою милость Титу, позволяя ему слушать свое пение, и молодой человек, скрывая отвращение и скуку, принимал благодарный вид. Иногда Нерон брал его с собой в Ватиканский амфитеатр. Император страстно любил лошадиные бега, но, к несчастью для него, наездники в глазах римлян были истинным отребьем, и мир пришел бы в ужас, увидав императора в цирке, правящего колесницей. Однако он не в силах был преодолеть своей страсти, и потому Сенека и Бурр устроили ему в Ватикане цирк, где он мог удовлетворять свою любовь к сильным ощущениям, скрытый от посторонних взоров.
Гречанка Актея, в глазах которой всякое физическое состязание имело благородный характер, часто появлялась в цирке и смотрела с балкона, как Нерон с Титом мчались по арене. Сенека и Бурр также нередко присутствовали при этом и аплодировали, когда император делал круг быстрее, чем обыкновенно.
Однажды, когда Актея и оба сановника присутствовали в цирке, Нерон, поворачивая лошадей вокруг столба, взглянул на Актею. В эту минуту одна из лошадей рванулась в сторону, колесо задело за камень, и император, потеряв равновесие, полетел с колесницы. Тит, находившийся впереди него, устоял. Следом за ними мчалась колесница, запряженная тройкой бешеных лошадей и управляемая рабом; через несколько мгновений она должна была переехать императора. Раб тщетно натягивал вожжи и совсем потерял голову. Он схватился за нож, чтобы обрубить постромки, но если бы даже и успел это сделать, лошади все равно промчались бы через императора. Тит с удивительной быстротой сообразил, что делать.