Пётр I на смертном ложе
«Траурная зала» площадью около 200 кв. м, выходившая окнами на Неву, была обтянута черным сукном с серебряными украшениями. На потолке – огромных размеров Андреевский крест, с потолка и пяти серебряных паникадил свешивались черно-золотые ленты. Окна плотно закрыты, по стенам зала и над дверями (а их по одной стене было шесть) – золоченые бра и гербы всех российских провинций. Вдоль обеих длинных стен зала стояли на мраморных пьедесталах по две мраморных фигуры, символизирующих Премудрость, Храбрость, Мир и Справедливость. Тут же были установлены четыре большие беломраморные пирамиды, на пьедесталах которых в бронзовых рамах надписи: «Трофеи воинские», «Мореплавание». «Дела политические», «Исповедание веры», а между этими пирамидами – два мраморных скелета, держащие занавес с «превеликим надгробным надписанием». Текст «надписания» гласил: «Сетуй и плачися, Россия»…
У противоположной стены на ступенчатом возвышении, покрытом златотканым персидским ковром, стоял оклеенный золотой парчой с серебряным галуном гроб под высоким бархатным балдахином. В оглавии гроба – герб, поддерживаемый двумя нарисованными скелетами, а над гербом – изображение ордена Андрея Первозванного; выше, на стене, – развернутая императорская мантия из золотой парчи. Вокруг гроба на девяти золоченых тумбах располагались царские регалии: 4 короны, скипетр, держава и 3 ордена, а на ступенях – 12 бронзовых подсвечников с огромными восковыми свечами и 4 статуи, изображающие «Россию плачущую», «Европу сетующую», «Марса в печальном образе» и «Геркулеса с палицею, весьма от печали прискорбного…»
30 января подготовка «печальной залы» была окончена, и тело перенесли сюда, положив на «парадную постель». Здесь оно пролежит 40 суток, до дня похорон, – и все это время будет открыт жителям Петербурга доступ во дворец для «всенародного прощания». Для удобства доступа и для выноса гроба соорудят примыкающие к окнам на Неву крыльцо и лестницу к нему с набережной…
Город был погружен в траур. На воинских знаменах и офицерских шпагах черный флер, барабаны обтянуты черным сукном. Но жизнь продолжалась.
3 февраля военные и моряки принесли присягу императрице Екатерине I. Голландский резидент в Петербурге писал в эти дни в Гаагу: «Смерть царя до сих пор не внесла никаких изменений. Дела продолжают идти в направлении, какое им было дано раньше, и даже издан указ, предписывающий все сохранить по-старому».
Печальная (Погребальная) зала Петра I
В эти дни и недели недостроенный еще Петропавловский собор окончательно получает предназначение быть императорской усыпальницей. К этому времени в нем уже похоронены пятеро (из 11) детей Петра, включая царевича Алексея, его сестра царевна Наталья, а также невестка, внучка и две «вдовствующие царицы» – жены братьев Федора и Ивана.
Доменико Трезини получает задание срочно соорудить в центре недостроенного каменного собора временную деревянную часовню для помещения в ней гроба Петра; через некоторое время для этого будут отпущены 1200 аршин холста и 3 пуда гвоздей. Часовню эту, обтянутую холстом, побелят. А над гробом начинается сооружение пирамиды, украшенной медными и лаковыми досками.
В эти же дни возникает идея сооружения над гробом мраморного памятника Петру. 16 февраля голландский резидент в своем донесении напишет: «В Италию послали рисунок надгробного памятника, который собираются поставить покойному царю. Приказано выбрать для этого самый лучший и наиболее ценный мрамор, какой только найдется. На памятнике будет вырезана надпись, которая в немногих словах даст представление о жизни и великих деяниях государя…»
Мастера-чеканщики изготовляют штемпели для чеканки памятных медалей. Мастер Ярган Трасти и медники Александр Семенов и Яков Кузьмин с 12 февраля трудятся над изготовлением из красной меди ковчега, в который будет помещен гроб. Трезини руководит обивкой тесом крепостных бастионов и куртин, где во время похорон будут стоять полки. На 40-й день после смерти, 8 марта, Псковский архиепископ Феофан Прокопович произносит в Петропавловском соборе свое знаменитое «Слово о погребении Петра Великого»; в тот же день по всему городу под барабанный бой объявляется, что похороны состоятся в среду, 10 марта.
В этот день в 7 часов над погруженным в предутреннюю мглу Петербургом разнеслись три сигнальных выстрела с крепости. Родственники и ближайшие сотрудники Петра собрались в Зимнем дворце. По льду Невы от почтового двора, находившегося близ места нынешнего Мраморного дворца, к Петровским воротам крепости был положен «мост» – дощатый настил, вдоль которого по обе стороны стояли 1250 солдат с факелами в руках. Все расквартированные в столице полки, сухопутные и морские, стояли в строю по маршруту процессии – по набережной от Зимнего до почтового двора и по льду до крепостных ворот и отсюда до дверей собора. Всего в строю стояло 10 638 человек.
Случилось так, что за неделю до похорон, 4 марта, скончалась полуторагодовалая дочь Петра Наталья. Отца и дочь хоронили одновременно.
Траурная процессия двинулась от дворца вскоре после полудня. Вынесенный из «печальной залы» на крыльцо и спущенный на набережную по лестнице гроб поставили на сани, запряженные 8 лошадьми под бархатными попонами; лошадей вели под узды четыре гвардейских и четыре морских офицера; богато украшенный балдахин над гробом (на каждой штанге по 8 золоченых орлов и по 4 цветка) несли 16 генералов, офицеров, корабельных мастеров – близких сотрудников царя.
Гроб замыкал процессию. Впереди двигались гвардейцы с алебардами, шеренги музыкантов, пажей, «придворных кавалеров» и иностранных купцов, «депутатов от города». Знамена, гербы царств, земель и провинций… Офицеры, сановники, духовенство… Генерал-майор Головин нес императорскую корону, прославленные военачальники – четыре императорских меча с золочеными эфесами, государственные регалии и ордена. За гробом шли члены семьи, самые близкие сотрудники, высшие придворные чины и статс-дамы, супруги вельмож, представители купечества. Замыкали процессию, как и открывали ее, гвардейские унтер-офицеры с алебардами.
С момента выноса гроба из дворца и до внесения его в собор орудия на бастионах крепости и в Адмиралтействе стреляли каждую минуту. Не умолкал колокольный звон во всех храмах города, а на Петропавловской колокольне «играли печальные стихи» (мелодии).
Перед входом в собор все участники процессии совершили на соборной площади сложное перестроение, а солдаты всех полков переместились на бастионы и куртины, откуда вели непрестанный «беглый огонь» из ручного оружия.
В соборе у гроба началась заупокойная служба, за ней – прощание. А по окончании церемонии «учинена была стрельба изо всех пушек вдруг залпом трижды». У гроба стал почетный караул, стоявший «денно и нощно».
В фондах Российской Национальной библиотеки хранится уникальная, огромной длины рисованная на бумаге панорама церемонии погребения Петра, выполненная современником.
Через два с небольшим года рядом с гробом Петра установят гроб с телом Екатерины I, а еще через два с половиной года, в ноябре 1728 года, – гроб с телом их дочери Анны Петровны, доставленный из Киля, где она скончалась.
А строительство грандиозного каменного Петропавловского собора тем временем продолжалось. Завершалась кладка стен, возводились гигантские столбы, сводились стропила кровли, воздвигался центральный купол, монтировался резной иконостас, исполнялись отделочные и живописные работы.
И вот 29 мая 1731 года, накануне дня рождения Петра и через шесть с лишним лет после его смерти, гроб с телом царя, стоявший во временной деревянной часовне внутри строящегося собора, был «предан земле». А над могилой у южных дверей поставили надгробие из рускольского мрамора с высеченным на нем текстом. В 60-е годы XIX века надгробие это заменили существующим ныне беломраморным.
Нельзя не сказать о том, что в начале 1726 года, через год после смерти Петра, возникает идея сооружения в соборе «мавзолеи» в память первого императора России. Растрелли-отец исполняет проект и модель этого сооружения, и Ульян Синявин уже 14 марта представляет ее Екатерине I. Но одобрения удостаивается 9 мая того же года модель архитектора Браунштейна, и в конце июля начинается изготовление лаковых досок для «розцвечивания мавзолеи». Но чем эта затея окончилась – мы не знаем.
А вот Михаил Ломоносов в 1758 году обдумывал проект памятника Петру Великому. Одну из сторон монумента предполагалось украсить мозаикой «Погребение государево». Программа этой мозаики гласила: «Сия картина будет чрезвычайна. По Неве реке, льдом покрытой, церемония в черных платьях, факелы, балдахины, блистание от пальбы пушек; все сие видно сквозь падающий густой снег, который при выносе общей печали соответствовал…»
Но замысел остался неосуществленным. А у надгробия над могилой Петра – не только памятные медали разных лет, не только бюст царя и распростертый над беломраморным саркофагом Андреевский флаг, но и букеты живых цветов. Всегда – в любую погоду, в любое время года…
«Парадиз»
В гражданстве северной державы,
В ее воинственной судьбе
Лишь ты воздвиг, герой Полтавы,
Огромный памятник себе…
А. Пушкин. «Полтава». 1828 год
В мире множество городов, возникновение которых вызвано не «естественными» причинами, ходом самой жизни, но связано с конкретными человеком или событием – иной раз случайным. Но за каждым таким фактом – историческая или жизненная предопределенность.
Петербург создан волей одного человека. Пётр – не только автор идеи этого города, но и вдохновитель ее исполнения и главное действующее лицо огромной исполнительской работы. Я убежден, что Пушкин, говоря об «огромном памятнике себе», имел в виду не монумент Петра на площади перед Сенатом, а именно сам город, Петербург в целом – как идею и ее воплощение – главное дело Петра.
В момент рождения у будущего города были военное назначение и военные предпосылки: форпост, передовая крепость на линии фронта. Но в трудных условиях войны юный город быстро «перерос» эти рамки. Пётр вдохнул в него великую идею, провидел его непростое, трудное, но славное и прекрасное будущее. Петербург скоро стал форпостом не на военном театре, а на театре национальной и европейской истории. Город стал не только «окном», через которое Россия и Европа узнавали друг друга, но и «мостом», прочно их соединившим.
Думается, распространенное мнение о том, что основание Петербурга было продиктовано только личным желанием царя, его «капризом», – глубоко ошибочно. Не капризом, а предвидением, пониманием, знанием «Предназначения» (А.С. Пушкин). Акт этот имел мощные исторические предпосылки, город был «востребован» не только актуальными нуждами, превратностями военной судьбы, но самим Временем. Он возник не только на границе моря и суши, не просто «на стыке» России и Европы, разных миров и культурных потоков – он родился «на острие» сложной эпохи, стал ее символом. Новый во всех отношениях город отражал новую идеологию – идеологию Просвещения, новое представление о мире, новую культуру.
Пётр не столько видел этот город в настоящем, сколько провидел его в будущем. Это был его город, и он влюблено называл его «парадизом» – райским садом, имея в виду не столько реальный, еще не сложившийся город, сколько задуманную, выношенную им фундаментальную «идею» города-архипелага. (Ведь Петербург – единственный город России, раскинувшийся не просто на морском или речном берегу, но на десятках островов, связанных между собой единым «интересом», общим укладом, стилем и ритмом жизни.
До нас дошли сотни документов – писем, заметок, подлинных планов и чертежей, – свидетельствующих о постоянном интересе и внимании Петра ко всему, вплоть до мелочей, связанному с застройкой Петербурга, Петергофа, Кронштадта, Стрельны, и о личном вмешательстве царя в решение этих вопросов – иной раз очень жестокому. Архитекторы-строители юной столицы были в числе ближайших сотрудников Петра.
Но не только в этом, прямом смысле можем мы назвать его главным архитектором Петербурга в первые два десятилетия жизни города. Из памятников архитектуры того времени сохранилось до наших дней не более десятка – и не о них речь, не они «звучат» с особой силой в сегодняшнем Петербурге. От петровского «парадиза» до нас дошло нечто гораздо более и важное, чем отдельные достопримечательности: общая идея «города-архипелага», его просторность, изгибы речных рукавов и прямизна каналов – водных «проспектов», геометричность планировки. Удивительная целостность, органичное соседство разнообразных «несоединимостей». Разные национальные культуры, слившиеся с русскими традициями в этом интернациональном с первых своих дней городе.
Удивителен, неповторим задуманный еще Петром силуэт «парадиза»: остроконечные «шпицы», венчавшие и общественные здания, и храмы, и многие деревянные строения, и лес мачт над Невой. «Шпицы» Петербурга – не только европейский архитектурный мотив, но и своеобразное видоизменение традиционного русского шатра.
Мы часто говорим о мотиве «трезубца» в планировке Петербурга. Мотив этот возник позднее – но в «трезубце» аллей Стрельнинского парка, заложенного при Петре, он уже явственно заметен. Петербургские городские кварталы – «колюмны» (это по-итальянски, а по-русски «колонны» – «Коломны») могли бы показаться однообразными, стандартно-скучными, если бы не соседствовали с великолепным зеленым нарядом города, о котором Пётр постоянно и нежно заботился. «Цветы шесть кустов пионы привезли в целости, – писал царь Тихону Стрешневу еще в июле 1704 года, – а цветы немалые зело жалеем, что кануферы, мяты и прочих душистых не прислано».
Роскошный и по европейским меркам Летний сад и огород, громадный, протянувшийся от Большой до Малой Невы, и превосходно устроенный сад при доме Меншикова, Итальянский сад и Царицын луг (Марсово поле), Аптекарский огород и Екатерингоф, великолепная зелень островов и «загородные домы», «ожерелье» пригородных усадеб, дворцов и парков – все это делало «юный град» «красой и дивом» не архитектуры, а природы. Природы, о чистоте и неприкосновенности которой Пётр неустанно заботился, утверждая многочисленные указами не только строгий режим охраны вод и лесов, но и жестокие наказания за нарушение этого режима.
Город рос быстро, утверждаясь в сознании современников, преодолевая присущий ему в первые годы налет «временности». Но при этом обострялись и социальные контрасты, проявлявшиеся не только в повседневном быте, но и в облике города – города дворцов и слобод, роскошных особняков знати и бедных изб простонародья.
Город – это люди, населяющие его. Среди жителей петровского Петербурга было много таких – в том числе и из дворянства, – кто приехал сюда не по своей воле, а подчиняясь строжайшим приказам царя или «разнарядкам» местного начальства. Но большинство этих людей были людьми дела: мастеровые, строители, «работные люди», купцы, мелкие торговцы и ремесленники. И в Петербурге с этого времени формировалась новая деловая культура, основанная на уважении к профессиональному умению, предприимчивости, способности применить себя в новых условиях.
М.И. Махаев. Проспект Адмиралтейства с Невской перспективной дороги
Именно это – а не только царские указы с непременными угрозами жестокого наказания за ослушание – способствовало тому, что на берега Невы уже в эти годы начали стекаться силы нации – наиболее энергичные, честолюбивые, деловитые и образованные. И здесь происходило их естественное сближение с многочисленными иностранцами, которые разными путями и способами и по различным поводам прибывали в молодую российскую столицу – кто на несколько лет, кто надолго, а кто – «на всю оставшуюся жизнь».
Петербург с петровского времени – и навсегда – определился как интернациональный по составу своего населения город. Вековая российская ксенофобия, недоверие и нелюбовь к «чужакам», преодолевалась здесь органично и безболезненно. Толерантность, терпимость к образу мышления и укладу жизни, к верованиям и убеждениям других людей, стала с первых лет законом жизни детища Петра.
Да и могло ли быть иначе в городе, который бок о бок с русскими зодчими и мастерами проектировали и строили немцы и итальянцы, украшали французы и голландцы, где торговали английские купцы и выходцы из Прибалтики и где рядом с приехавшими из российских городов ремесленниками жили пленные шведы. (Ведь мало кто знает, что в 1719 году – одновременно с Александро-Невским монастырем – в Петербурге появилась лютеранская кирха, а в 1718 г. – англиканская церковь, пастором в котором был Томас Консетт – ученый человек, член Королевского общества.)
Эту особенность Петербурга как интернационального по духу города отмечали все находившиеся в российской столице постоянные дипломатические представители (тоже петербургская «новинка») различных европейских стран: французы Лави и Кампредон, англичанин Витворт, датчанин Юль, немцы Ребер и Фокеродт…
X. Марселиус. Вид Адмиралтейства с Невы. 1725 год
Петровский Петербург энергично впитывал европейский культурный опыт. Отсюда уезжали и сюда возвращались русские юноши, посылавшиеся в разные страны для обучения. Сюда свозились закупаемые в европейских городах редкие книги, гравюры, произведения живописи и скульптуры. Век Просвещения – время нового «витка» интереса к античному миру и его культуре; античные сюжеты, символы, эмблемы «вживались» в культурную среду петровского Петербурга. Античные сюжеты, мифологические боги и герои, увековеченные в статуях, установленных на аллеях Летнего сада, стали первым в России «музеем под открытым небом». А триумфы военных побед и праздничные фейерверки были насыщены сюжетами и мотивами, взятыми из античной культурной традиции. «Перед большой кашкадою, – читаем мы в одном из документов 1723 года, – наверху делать историю Геркулову, который дерется с гадом семиглавым, называемым гидрою, ис которых голов будет по кашкадам…»