Короли океана

– И где же он? Покажите! – изумился граф.

– Час как пропал из виду. Похоже, мне удалось сбить его с курса.

– Полноте! Сбить с курса! Такое-то неуклюжее корыто! Вот дождемся утра, сударь, и поглядим, какого дурака вы сваляли, – с пренебрежительной усмешкой бросил граф.

– Очень хотелось бы, чтоб так оно и было, сударь, да только я считаю иначе: боюсь, обстоятельства говорят в мою пользу.

– Вы слишком молоды и, естественно, склонны превозносить собственную значимость. Надеюсь, со временем вы избавитесь от этого недостатка. Самонадеянность на флоте недопустима.

– Мне это известно лучше, чем кому бы то ни было, сударь, а потому я готов, с вашего позволения, разбудить капитана – пускай он нас рассудит.

– Будить капитана по таким-то пустякам! Выбросьте это из головы, не то выставите нас обоих перед ним посмешищем. Черт возьми, вот была бы картина!.. Я старший помощник капитана «Петуха», сударь! И сознаю ответственность, какую предполагает сия должность. Так что позвольте мне самому решать, что делать.

Олоне поклонился и, занеся свой отчет в вахтенный журнал, отправился к себе в каюту и вмиг уснул.

Молодой человек спал точно убитый, когда пушечный выстрел, грянувший, как показалось, у него над ухом, заставил тут же очнуться ото сна. Юноша вскочил с койки, кое-как оделся и кинулся на палубу.

Уже давно рассвело, «Петух» лежал в дрейфе, и на траверзе судна Компании стоял большой испанский корабль, держа его под прицелом своих орудий на половине расстояния пушечного выстрела. Капитан Гишар направлялся в шлюпке к крейсеру. Экипаж и пассажиры «Петуха», сбившись в кучи тут и там на верхней палубе, пребывали в неописуемом страхе: отовсюду слышались только всхлипы да причитания.

Герцог де Ла Торре с домочадцами держался чуть в сторонке от всех. Испанского подданства и титула вице-короля Перу ему было довольно, чтобы не только вызвать к себе почтение, но и заставить повиноваться одержавших верх преследователей. Он решил вступиться за французов, будь им нанесено хоть малейшее оскорбление; но испанцы вели себя достойно, и все складывалось как нельзя лучше.

Граф Орас был бледен и подавлен, хотя держался хладнокровно, как ни в чем не бывало.

Олоне подошел к нему.

– Ну что, я был прав? – шепнул он ему на ухо с укоризной.

Граф Орас бросил на него злобный взгляд, но промолчал.

То, что последовало затем, понять легко. Командир испанского корабля «Сантьяго», крейсера его католического величества, захватил судно «Петух»; французский экипаж переправили на борт испанца и заковали в железо, только штурманы с пассажирами остались на борту «Петуха», усиленного испанской командой для присмотра за ними и управления судном. Командир «Сантьяго», признав герцога де Ла Торре, хотел уступить ему собственную каюту, но герцог с семьей предпочел остаться в своих покоях на французском судне, уж больно они пришлись ему по вкусу. Так, в паре, оба корабля и двинулись дальше на Кубу.

Отчаяние Олоне было не передать. Из-за беспечности графа он лишился будущего: все его планы рухнули разом. Сколько же лет ему будет суждено промыкаться в плену у испанцев, прежде чем он обретет свободу, и то если вынесет нескончаемые тяготы жестокой неволи? Грубость, с какой испанцы обходились в те времена с несчастными невольниками, ввергала в ужас даже самых отчаянных смельчаков – они предпочитали скорее умереть, чем попасть в руки к столь безжалостным врагам. Однако ж молодого человека, скажем прямо, страшила даже не самая мысль о плене, сколь бы ужасным он ни казался. Да и смерть не пугала его, одинокого, брошенного с рождения, не знавшего ни родни, ни друзей. Сколько раз рисковал он жизнью смеясь, ни за понюх табаку! Но что будет с ним теперь, когда судьба разлучит его с юной девушкой, еще совсем девочкой, которую он любил всей душой и ради которой не колеблясь пошел бы на любые жертвы?.. И вот, вместо того чтобы сблизиться с любимой, он вынужден не по своей воле расстаться с нею без всякой надежды увидеться снова хоть когда-нибудь! Во что тогда превратится его жизнь? В нескончаемую муку! От такой мысли у него мутился разум. Сколько раз уже собирался он пустить себе пулю в лоб из пистолета, который, среди прочих, утаил при обыске, учиненном испанцами! И всегда останавливался. Но что останавливало его – надежда или предчувствие, сказать этого молодой человек не мог. Порой ему казалось, что он стал жертвой жуткого кошмара, и с тревогой ждал пробуждения, то есть избавления.

Не сознавая, что с ним происходит, он, однако же, был уверен – на Кубе ему не бывать; благодаря чьему-то вмешательству он и спутники его окажутся на свободе еще до того, как попадут на испанский остров.

Как мы знаем, это предчувствие, откуда бы оно ни исходило, полностью оправдалось последующим ходом событий. «Сантьяго» с трофеем находились в каком-нибудь десятке лье от Кубы, когда, вопреки всем ожиданиям, их обоих дерзко захватил капитан Дрейф со своими двадцатью пятью бравыми флибустьерами.

Столь нежданное событие случилось через пару дней после того, как «Сантьяго» завладел «Петухом».

В течение этих двух дней граф Орас тщетно пытался повидаться с благородным испанским герцогом: всякий раз, оказавшись у дверей его каюты, он обнаруживал, что она для него закрыта.

Капитан Гишар предупредил герцога де Ла Торре о том, что произошло, – поведение помощника капитана показалось герцогу непростительным, и он тут же решил прервать все отношения с этим человеком, что и сделал без малейших колебаний и лишних церемоний, памятуя к тому же и о других словах капитана, заронивших у него подозрения о том, что все это время граф водил его за нос и что он никогда не был жертвой своих пороков, единственных своих непримиримых врагов.

Граф Орас затаил злобу в глубине души, поклявшись отомстить.

Но ни мольбы, ни угрозы – ибо этот человек не боялся и угрожать, – ничто не могло сломить холодную, непоколебимую решимость герцога де Ла Торре.

Старший помощник уединился под носовой надстройкой и там, сидя на корточках, обхватив голову руками, принялся вынашивать планы мести.

Спустя некоторое время после захода солнца он снова объявился на верхней палубе – с маской полной невозмутимости на лице. С виду он и впрямь держался хладнокровно, спокойно и бесстрастно; однако язвительная ухмылка на едва заметно поджатых бледных губах никак не вязалась с его нарочитым спокойствием и невозмутимостью. Граф Орас расхаживал по палубе до тех пор, покуда она полностью не погрузилась во мрак; засим, не раз подавив одолевавшую его зевоту, он, похоже, уступил неумолимо надвигающемуся на него сну, поднялся на ют и забрался спать в шлюпку, подвешенную за кормой судна.

Никто на борту не заметил или, по крайней мере, сделал вид, будто не заметил его поведения, тем более что в нем по большому счету не было ничего необычного: так вели себя многие, оказавшись в междутропических водах[24 - Междутропические воды – переходная зона между пассатами Северного и Южного полушарий или между пассатом и экваториальными западными ветрами.], где как раз тогда находился «Петух».

Однако заметим при этом, что первый из иллюминаторов в покоях, занятых достопочтенным пассажиром и его семейством, располагался в пяти-шести футах под шлюпкой, где спал граф Орас.

Олоне провел весь день и вечер, облокотясь на релинги и не отрывая пламенного взора от моря; ветер, довольно слабый днем, неумолимо стихал и незадолго до захода солнца упал вовсе – воцарился полный штиль. Воздух как будто застыл; мрачно-маслянистая поверхность моря напоминала неоглядную гладь нефтяного озера; оба корабля едва покачивались на протяжной, почти не ощутимой зыби, больше похожей на дыхание громадного таинственного Левиафана[25 - Левиафан – в библейской мифологии морское животное, описываемое как крокодил, гигантский змей или чудовищный дракон.].

Когда солнце уже клонилось к закату, Олоне показалось, что он заметил в той стороне, на самой линии горизонта едва различимую черную точку и своим зорким глазом моряка распознал в ней пирогу. Сделав такое открытие, молодой человек вздрогнул. Оба судна находились в водах проливов – излюбленном месте буканьеров, где они обыкновенно нападали из засад на испанские галионы, возвращавшиеся в Европу. Олоне вдруг почувствовал, как в сердце у него затеплилась надежда, но он поостерегся сообщать кому бы то ни было о своем открытии и продолжал неотрывно, с лихорадочным беспокойством наблюдать за точкой, возможно сулившей им всем избавление.

Поэтому молодой человек почти не удивился, когда на другой день узнал, что случилось ночью и как буканьеры захватили «Сантьяго».

Испанцы, переправленные на борт «Петуха» уже в качестве пленников, и не пытались отстоять свой корабль, хотя пушек на «Сантьяго» для обороны хватило бы вполне: решив, как видно, что буканьеры нагрянули в несметном количестве, они сочли всякое сопротивление бесполезным, сложили оружие по первому же требованию и безропотно дали заковать себя в кандалы.

Узнав от капитана Гишара, что на борту сопровождаемого судна находится герцог де Ла Торре и что он сел на «Петуха» в Дьепе в качестве пассажира по срочному приказу господина Кольбера, Дрейф, ворча сквозь зубы, просил капитана заверить своего почтенного пассажира в том, что в его положении ничто не изменится и что по прибытии на Санто-Доминго он будет волен отправиться куда угодно; а до тех пор с ним будут обходиться с уважением, достойным его имени и титула. Но ненависть, какую буканьер питал к испанцам, была до того сильна, что он наотрез отказался повидаться с герцогом, невзирая на настойчивые увещевания капитана Гишара, и, все так же недовольно бурча, поднялся на палубу, чтобы отобрать матросов-добровольцев.

Из числа пассажиров он набрал таких человек двадцать – в основном бывших рыбаков и моряков, благо те без долгих раздумий сами изъявили желание помочь в управлении судном. Их предложение было принято – таким образом, экипаж «Петуха» остался на борту «Сантьяго», что дало Дрейфу, включая его буканьеров, команду численностью восемьдесят семь человек; однако этого оказалось маловато для управления таким большим кораблем, как «Сантьяго», хотя и более или менее достаточно, чтобы довести его до Леогана, куда было рукой подать. Впрочем, Дрейф рассчитывал вот-вот повстречаться с «Непоколебимым», который искал уже давно, и не сомневался – господин де Лартиг согласится выделить ему в помощь своих людей, коли будет такая надобность.

После того как было покончено со всеми доукомплектовками, на что ушло меньше часа, оба судна так же вместе продолжали свой путь дальше; правда, теперь они держали курс не на Кубу, а на Леоган. Только и всего.

Герцог де Ла Торре с живейшей радостью воспринял решение капитана Дрейфа по поводу своей участи, потому как здорово переживал на сей счет; однако же он снова отказался принять у себя графа Ораса, когда тот явился к нему, чтобы передать свои поздравления.

Столь нежданная перемена в положении судна вернула графу кое-какую надежду, и он обратился в мыслях к изначальным своим планам, смекнув, что у него появилась новая возможность довести их до конца. Но эта надежда мелькнула и тут же угасла. Капитан Гишар, снова став хозяином у себя на борту, вызвал старшего помощника и объявил, что своим поведением ночью, когда судно захватили пираты, Орас нанес серьезный урон собственной чести, вследствие чего он, капитан, вынужден отстранить его от должности и доставить под арестом в Леоган, где будет проведено строгое дознание по фактам, вменяемым ему в вину; и что он должен будет держать полный ответ перед советом во главе с господином д’Ожероном, назначенным королем губернатором французской части острова Санто-Доминго.

Доведя до бывшего старшего помощника свое решение, капитан Гишар показал жестом, что тот может идти, и, не дожидаясь его ответа, повернулся к нему спиной.

Впрочем, граф Орас и не пытался отвечать, потому как не мог: он был совершенно подавлен. Стыд, злоба и ненависть клокотали в нем с такой неистовостью, что у него не было сил ни о чем думать. На миг ему показалось, что он вот-вот умрет; он был бледен как полотно; на лбу у него сверкали крупные капли пота; прилившая к вискам кровь туманила взор; в ушах шумело; вены вздулись так, что готовы были лопнуть; он шатался, точно пьяный, отчаянно озираясь по сторонам.

Олоне, сжалившись при виде столь страшной муки, было кинулся к графу, желая ему помочь. Но тот грубо оттолкнул его, обдал взглядом, полным ненависти, прошептал что-то невнятное и, цепляясь за все, что попадалось под руку, заковылял к шлюпке, вот уже несколько дней служившей ему обычным прибежищем. Кое-как забравшись в нее, он не сел, а буквально рухнул на дно и несколько часов кряду пролежал там в состоянии полной подавленности.

Матросы, находившиеся в это время на палубе, наблюдали за происходящим с удивлением и вместе с тем с отвращением. Графа ненавидели все, и, вероятно, большинство очевидцев страданий бывшего старшего помощника капитана радовались в душе постигшему его жестокому, но заслуженному унижению.

Граф же не хотел больше появляться на верхней палубе – и так и сидел тихо и смирно в шлюпке, как тигр в своем логове, прокручивая в своей горящей огнем голове самые зловещие планы мести.

Олоне не питал к графу почти никакого доверия, ибо знал: тот способен на любые действия. И потому, несмотря на его вроде бы смиренное поведение, решил по возможности не спускать с него глаз.

Питриан, которого капитан Гишар востребовал у капитана Дрейфа, получил разрешение вернуться на борт «Петуха», где тотчас же был произведен во вторые штурманы и таким образом занял должность Олоне, занявшего, соответственно, место графа на посту старшего помощника капитана.

Питриану-то новоиспеченный старший помощник и поручил приглядывать за графом, посоветовав быть все время начеку, тем более что вот уже часа два-три арестант притворялся совершенно беспечным – ел и пил вдосталь, словно безоговорочно смирился со своей участью. Было очевидно: граф играл новую роль и вынашивал план мести, и потому надо было глядеть за ним в оба.

Питриан согласился исполнить поручение, которое доверил ему друг, и стал незримым, но бдительным стражем, не спускающим глаз с арестанта.

Так минуло два-три дня, но никаких перемен в положении наших героев за это время не произошло.

Граф покидал шлюпку, куда совсем переселился, только трижды в день, чтобы попасть к себе в каюту, где он всякий раз задерживался не больше чем на пять минут, видно, отбирал кое-какие необходимые вещи; но ему удавалось так хорошо их припрятывать, что даже самый пристальный наблюдатель не смог бы ничего заподозрить. Впрочем, это было и не так уж важно.

Дважды или трижды почтенный пассажир собирался подняться на верхнюю палубу, чтобы подышать свежим, бодрящим воздухом, что в этих жарких широтах насущно необходимо, поскольку на нижних палубах действительно не продохнуть. Но всякий раз он был вынужден возвращаться к себе в каюту и оставаться там, потому что граф Орас всегда встречал его насмешливыми приветствиями и странными взглядами.

Экипаж и пассажиры «Петуха» пребывали в тревоге; каждый невольно ощущал, что долго так продолжаться не может и вот-вот грянет беда. Таким образом, все жили не столько в ожидании, сколько в зловещем предчувствии чего-то страшного. И вот как-то под утро, часов около четырех, когда только-только произошла смена вахты, тишину на судне разорвал душераздирающий вопль; призывы на помощь, повторявшиеся несколько раз подряд и сопровождавшиеся беспорядочным топотом, слышались со стороны покоев господина де Ла Торре.